Тут уж улыбнулась и Кат. Ей приятно было носить роскошные одежды фаворитки, и свой внешний вид она продумывала очень тщательно. Сегодня ее выбор пал на бледно-розовый шелк, пронизанный серебряными нитями. Жакетка, надетая поверх кисейной блузы, тоже розовой, имела оторочку серебром и голубыми лазуритовыми камешками. На поясе и тапочках чередовались серебряные и бирюзовые полосы. Серебряные браслеты украшали руки, а в уши были вдеты серьги, выточенные из бирюзы.

На этот раз Сюзан сделала ей новую прическу. Собранные назад и кверху, пышные золотистые локоны превратились в огромную косу, куда вплели бирюзовые ленты и ниточку крошечных жемчужин. На ее прекрасное лицо падала розовая кисейная вуаль.

Взволнованная предстоящей прогулкой, Катриона едва смогла усидеть в паланкине. Носильщики пробежали по гаремным коридорам, вышли в парк и доставили ее на мраморную пристань, где уже ждала лодка визиря.

Глазам шотландки предстало изящное судно, полностью позолоченное и расписанное по бортам красной глазурью. Украшенные финифтью бледно-голубые весла перемежались с серебристыми, а на веслах были черные, как деготь, рабы. Гребцы, сидевшие на серебристых веслах, были одеты в голубые атласные шаровары с серебристым поясом, а сидевшие на бледно-голубых, наоборот, — в серебристые шаровары с голубым поясом. Навес на лодке, разрисованный полосами тех же красного, золотистого, голубого и серебристого оттенков, подпирался четырьмя позолоченными столбами с резьбой из цветков и листьев. По сторонам его свисали шелковые кисейные занавеси, ярко-алые и золотистые, а палубой служил настил из отполированного розового дерева. Под навесом, возлежа среди несчетного количества подушек всех тонов и оттенков, уже ждал свою новую супругу Чикалазаде-паша.

Хаммид осторожно перевел ее с паланкина на лодку.

Поудобнее опершись на подушки. Кат легла на бок рядом с визирем и подняла к нему глаза. Тихим голосом, стараясь передать побольше страсти, она сказала:

— Добрый вечер, мой господин.

Лицо паши осветила улыбка.

— Добрый вечер, Инчили.

Повернувшись к надсмотрщику, он кивнул. Лодка медленно отчалила от пристани и пошла прямо в Босфор, двигаясь к Черному морю. Солнце еще не село, и видны были по-летнему зеленые горы, обрывавшиеся к воде. Небо за ними сияло буйством красок — розовых, золотых, лиловых, густо-пурпурных, кораллово-красных, — которые переливались на синем фоне.

Кат вобрала воздух полной грудью, и Чикалазаде рассмеялся.

— Только не говори мне, любимая, что здесь пахнет сладостней, чем в моем саду.

— Это запах свободы, мой господин.

Глаза визиря затуманились, а потом он тихо сказал:

— Не горячись так, моя пленная голубка. Сегодня я возвысил свою невольницу. Дело в том, что моя жена, Латифа Султан, — османская принцесса, и я мог иметь других жен только с ее разрешения.

— А я-то думала, что мусульманским мужчинам дозволяется иметь четырех жен.

— Всем, кроме тех, кто женат на принцессах крови.

Но сегодня пополудни, с разрешения Латифы, я взял тебя второй женой.

Катриона только еще больше раскрыла глаза. А он, довольный, продолжил:

— Ты, знаю, удивляешься, как это может быть. Но, по мусульманским законам, твоего участия здесь не требуется. И ты больше не рабыня, драгоценная моя. Ты счастлива?

Визирь выжидающе смотрел на нее, и лицо его сияло от удовольствия.

А у Кат бешено застучало в висках. Огромным усилием воли она сумела все-таки с собой совладать. Тихим голосом, таким тихим, что новоиспеченному мужу пришлось наклонить к ней ухо, наложница отвечала:

— Вы оказываете мне невероятную честь, мой господин.

Боясь себя выдать, она не смогла больше вымолвить ни слова.

Но и сказанного хватило. Визирь потянул ее в свои объятия и припал к губам, которые легко раскрылись.

Покрыв ее лицо поцелуями, он двинулся вниз по стройной шее и дальше, к грудям. Одержимый страстным желанием, паша стал тут же расстегивать ее розовую блузку, в спешке даже разрывая кисею. Дорвавшись до голого тела, он с жадностью принялся теребить то один, то другой сосок, а потом, приложив голову к сердцу Катрионы, довольно вздохнул, уверенный, что теперь-то уж полностью ее завоевал.

— Сегодня мы начинаем все сначала, моя драгоценная Инчили. — Его глубокий голос дрожал от избытка чувств. — Прошлое умерло, моя прекрасная невеста. Нас будет заботить только настоящее и будущее. Посмотри!

Встает полная луна, а над ней — Венера, планета богини любви! Вскоре мы очутимся на острове Тысячи Цветов, а там, в Беседке звездного света, нам предстоит ночь блаженства.

Оторвавшись от ее грудей, визирь вгляделся в лицо Катрионы. В его серо-голубых глазах плясали золотые огоньки.

Ответом ему было молчание. Кат страшно хотелось завизжать. Чтобы скрыть лицо от паши, она прижала его голову к своей груди. Как это прабабка умудрилась прожить столько лет с мусульманами?! Итак, без ее согласия и даже без ее ведома! Теперь понятно, почему Хаммид так торопил ее принять ислам.

Евнух притворялся ей другом, убаюкивал, внушая ложное ощущение безопасности. И все это, чтобы помочь своему господину. Она никогда больше не станет доверять Хаммиду. Однако сейчас примет эту игру и сыграет ее по-своему — так, что никто и не догадается. Пока она будет визирю обожающей второй женой. Нельзя допустить, чтобы ее выдало возмущение. Пусть все думают, что укротили строптивую.

Лодка приближалась к острову. Кат уже чувствовала запах цветов.

— Мой господин Чика, — тихо сказала она, — мы почти приплыли. Я хотела бы привести в порядок свою блузу, иначе рабы увидят то, что им не следует видеть.

Паша со вздохом поднял голову.

— Я бы мог так остаться навечно, любимая.

— Мы почти уже в нашей свадебной спальне, мой господин, там вы сможете опять подремать, — игриво заметила она.

— Этой ночью не будем спать ни я, ни ты, жена моя.

Голос визиря погрубел от страсти, и Кат вздрогнула.

Лодка ткнулась носом о пристань, и Чикалазаде соскочил на берег, чтобы покрепче ее привязать.

— Вы не будете нужны до утра, — сказал он надсмотрщику. — Устрой гребцов поудобнее, но из цепей не выпускай. Соблазн убежать будет слишком велик. — Склонившись, паша за руку вытянул Кат из лодки. — Жаль, что придется пройти пешком, любовь моя, но я не хотел, чтобы в эту ночь из ночей рабы путались у нас под ногами.

— Мой господин Чика забывает, что перед ним не изнеженная восточная красавица. В моей стране женщины не только ходят пешком, но даже и ездят на лошадях. Ведите же меня, мой господин, я иду за вами.

Ступени, вырубленные в скале, уходили вверх, и остров показался Кат просто высоким утесом. Однако на вершине она с изумлением увидела прекрасный ухоженный сад, посередине которого стояла мраморная беседка. Луна светила так ярко, что легко удалось разглядеть и даже определить многие из цветов. Здесь росли бальзамины и розы, бугенвиллеи и лилии, сладкие ночные табаки и калоникционы. Вокруг журчащих фонтанов были посажены сосны и кипарисы вместе с грушевыми и персиковыми деревьями, склонявшими свои ветви под тяжестью спелых плодов.

— Это чудо! — искренне воскликнула Катриона. — Никогда не видела такого великолепного сада.

— Я сам его разбивал, — похвалился визирь. — Подобно моему господину султану, я обучался ремеслу.

Прежде с этой стороны она его не знала. И, взяв свою Инчили за руку, паша повел ее по дорожке, усыпанной белым гравием. Еще немного, и показалась беседка, стоявшая посреди овального пруда, в котором отражался свет неба.

Это строение, возведенное из желтоватого мрамора, имело продолговатые очертания и продолжалось небольшой верандой с колоннами. Пройдя по узкому решетчатому мосту, они оказались перед открытой деревянной дверью, обитой латунными гвоздями. Шагнув внутрь, Кат замерла в изумлении.

Из окон, составлявших всю противоположную стену, открывался вид за пруд и дальше, за сад на море, освещенное луной. Под ногами у Катрионы оказался огромный ковер, сплетенный из нитей красного, зеленого, золотистого цвета и разных оттенков голубого. На стене справа висел шелковый гобелен с изображением роскошного персидского сада. В стене слева была дверь, а рядом с ней — еще один шелковый ковер, запечатлевший пару влюбленных, тоже в цветущем саду. Один угол занимал низкий стол, окруженный подушками. С балок разрисованного потолка свисали золотые и серебряные лампы, и ароматное масло в них наполняло комнату благоуханием.

Но главным предметом обстановки здесь была огромная кровать, поставленная на самой середине и венчавшая крытое ковром возвышение. Она представляла собой квадратный топчан с шелковыми простынями и пуховыми одеялами. Рядом, на том же возвышении, располагались невысокие столики из черного дерева, выложенные пестрой перламутровой мозаикой. На них стояли графины с золотистой жидкостью и чаши с фруктами, маслинами и засахаренным миндалем.

Бесшумно приблизившись сзади, паша обвил Кат рукой, ладонью накрыв ей грудь и потирая сосок большим пальцем.

— Тебе здесь нравится, любимая? — спросил он.

— Все это несказанно красиво, — честно признала Катриона.

— Подними голову, — велел паша, и, взглянув вверх, она увидела вместо потолка стеклянный свод, открывавший великолепный вид на ночное небо. У нее даже дух захватило.

— Никогда не видела ничего подобного. Как это сделано?

— Есть один способ, но он слишком сложен для твоей милой головки, сладость моя, — ответил визирь, поворачивая Кат к себе лицом и целуя ей кончик носа.

Кат взъярилась, но быстро сумела проглотить обиду и подняла к нему лицо, приглашая к новому поцелую.

Чикалазаде слегка потерся губами о ее губы, а затем весело сказал:

— Давай ляжем в постель, любимая моя.

— А нельзя ли поухаживать за вами, мой господин?

Она зашла ему за спину и помогла снять халат из красной парчи с золотым рисунком. Ниже была шелковая сорочка, расшитая золотой и серебряной нитями, а далее синие шаровары, отороченные серебром, и красные кожаные сапоги. Нежными прикосновениями Кат освободила визиря от одежд, не удержавшись при этом обласкать его широкую волосатую грудь. Ни у одного из ее прежних любовников не было подобной, и теперь эта густая поросль ее зачаровывала.

Голый Чикалазаде развалился на кровати.

— Разденься теперь и ты, — велел Чикалазаде-паша. — И чтобы это выглядело изящно.

Зеленые глаза ответили визирю пристальным взглядом, и по его мягкому члену пробежало покалывание. Мягко, неспешно, одним движением плеч она сбросила кисейную блузу. Потом скинула тапочки, и лицо паши осветила улыбка восторга. Визирь дышал все чаще. Наконец она медленно спустила шаровары, а затем быстро повернулась к своему взволнованному зрителю лицом. Паша снова улыбнулся.

— Графин с золотистым напитком, Инчили. Налей нам обоим по бокалу.

Она почувствовала пряный запах вина и в недоумении оглянулась на визиря.

— А я-то думала, что мусульманам запрещены крепкие напитки.

— Султан пьет, — объяснил Чикалазаде, и муфтий распорядился, что раз владыка приобщился к вину, то и каждый может это сделать, а поэтам дозволяется прославлять сию усладу. Вообще-то я придерживаюсь Корана — не пью и не позволяю своим домашним. Но сегодня, любимая, наша свадебная ночь. Выпьем друг за друга сладостного кипрского вина. — Визирь поднял бокал и произнес:

— За тебя, Инчили, жена моя. Хоть ты и вторая в моем доме, но первая в моем сердце.

Взглянув ей прямо в глаза, он осушил бокал. Кат поняла, что должна ответить. Тоже подняв бокал, она тихо молвила:

— За вас, мой господин Чика. Пока Аллаху угодно видеть меня вашей женой, я буду стараться усладить вас. — И тоже выпила до дна.

— Можешь не звать меня «мой господин», когда мы одни в нашей спальне, любимая. Зови меня Чика или муж. Да! Называй меня мужем! И пока еще я не слышал этого слова из твоих уст. Скажи, Инчили! Скажи «муж»!

Кат вознесла безмолвную мольбу: «Прости меня, Ботвелл!» — а затем, глядя на Чикалазаде, сказала:

— Муж.

Глаза визиря пронзили ее огненным взглядом, и она вдруг почувствовала, как у нее по телу разливается тепло. Паша улыбнулся:

— Ощущаешь жар? Не бойся. Хаммид чего-то такого намешал в вино, что поможет нам растянуть удовольствие. Эта ночь не будет иметь конца.

Кат вздрогнула в ужасе от скрытого смысла этих слов.

А затем визирь встал и приказал опуститься перед ним на колени. Она повиновалась, и ее сердце тут же бешено заколотилось, потому что паша велел:

— Отведай меня, моя нежная, как я скоро отведаю тебя.

Перед ней, густо обсаженный черными волосами, висел его мужской орган.

— Повинуйся, — резко потребовал голос визиря. Дрожащей рукой Катриона подняла мягкий член и поцеловала его кончик. Зная, что другого выбора нет, она вложила головку в свой теплый рот и принялась сосать.

— Аллах! Аллах! — стонал паша от наслаждения. Несколько минут спустя он протянул руку вниз и поднял женщину. Они вместе упали на кровать, и Кат оказалась лицом кверху. Визирь сразу нашел ее рот, целуя все страстнее, и опять ее жег изнутри этот волшебный жар. Прикосновения мужчины отзывались пламенем, и Катриона теряла самообладание.