Катя Ткаченко - Любовь для начинающих пользователей

Впрочем, мне вот сейчас весело.

Сижу на тротуаре и веселюсь.

И, самое интересное, — никто не проходит мимо.

Хотя это как раз понятно — тётушка обитает на такой отдалённой улице, что я вообще не представляю, кто здесь может жить. А сегодня ещё и суббота, так что если тут кто и живёт, все умотали за город — а что остаётся делать в такую жару? Но даже пройди кто–нибудь мимо, я не сообразил бы, как сформулировать вопрос. Так что там говорила матушка, ругаясь с папенькой?

— Ты выйдешь из трамвая! — говорила она и была права: я действительно вышел из трамвая.

Кондуктор–маньяк и дама поехали дальше.

Мне нравится слово «дама», сам не знаю почему.

Так вот, они поехали дальше, а я вышел и…

— И перейдёшь на другую сторону! — продолжала матушка.

Умей я снимать кино, снял бы про то, как кондуктор–маньяк и дамочка едут в одном трамвае.

А вот на другую сторону я не перешёл.

Это точно.

Я встаю, поднимаю сумку с асфальта и смотрю, где лучше перейти улицу.

Она сейчас такая пустая, что всё равно где.

Можно дойти до перехода, можно не ходить.

Я выбираю второе и перебегаю дорогу, таща сумку в руке.

Снова ставлю сумку на асфальт и сажусь на нее, но уже напротив того места, где сидел только что.

— Ты выйдешь из трамвая и перейдёшь на другую сторону!

— Тут всё написано, — вклинился папенька, — что ты ему объясняешь, как идиоту?

— Вдруг он потеряет бумажку?

Матушка оказалась дальновиднее, я не потерял бумажку, я её просто забыл.

Ау, Симба, где ты?

Ответа опять нет, дома тянутся влево и вправо, точно такие же, как на той стороне.

Большие, белые, похожие один на другой.

И хорошо видна гора, до неё отсюда рукой подать. Стоит пройти в глубь жилого массива, и окажешься прямо у подножия. А потом начнёшь подниматься вверх. Продираться через лес, меж странных сосен с большими ветвями.

Идиот забыл бумажку и не знает, что ему делать дальше.

Если б предки не сцепились, этой беды не случилось бы.

Они сейчас, наверное, уже в самолёте, хотя нет, им еще проходить таможню, а потом — ожидать посадки. Но скоро они так или иначе будут в самолете, а вот когда я доберусь до Симбы — неизвестно.

Надо перейти на другую сторону.

Перешёл. И что дальше?

— Дальше пойдёшь налево.

— Ты уверена? — Это папенька.

Изредка компьютер выдаёт предупреждающую надпись: «Конфликт адресов». Это значит, твой временный интернет–адрес вступил в конфликт с ещё каким–то адресом, который отчего–то совпадает с твоим. У двух разных пользователей адреса одинаковые. Бред полный. И машина сообщает: конфликт адресов.

У меня в мозгах сейчас именно такой конфликт.

Пойдёшь налево — никуда не попадёшь, пойдёшь направо — то же самое.

Точно на одной улице расположились два дома под одним номером.

И почтальон растерян, он не понимает, куда нести письмо, налево или направо.

Скоро появится трамвай с знакомым кондуктором, я сяду в вагон и потащусь обратно домой, любопытно только, что маньяк сделал с дамочкой.

Папенька обожает фильмы про маньяков. Он их покупает пачками и смотрит по субботам и воскресеньям.

В связи с чем матушка говорит, что он никак не может выйти из подросткового возраста. Версия помрачнее: он обдумывает, как избавиться от матушки. Она ему надоела, и он изучает эти фильмы, мечтая зажить новой жизнью — одинокой и свободной!

Папенька ничего не отвечает, лишь смотрит на матушку и облизывается.

Та краснеет и опускает ресницы.

Я понимаю, что мне самое время свалить, но не сваливаю, а наблюдаю за развитием событий.

Папенька превращается в кота, который охотится на матушку как на муху.

Между тем на экране маньяк маньячит очередную жертву.

Папенька становится похож на него, улучает момент и набрасывается на матушку. Та верещит, и тут я сваливаю — остальное для моих глаз не предназначено.

Хотя не скажу, чтобы мне очень хотелось увидеть, как они этим занимаются.

Раз в детстве я напоролся на это зрелище — пыхтящий папаша, навалившийся на голую мамашу.

Матушка увидела, что я вошёл в комнату, и пискнула: «Ой!»

По крайней мере, так мне помнится: она пискнула «Ой», а папенька велел мне проваливать.

И я послушно убрался, а что оставалось делать?

Трамвай действительно появляется у остановки, и мне кажется, что это — тот же самый трамвай.

Только я не вижу, что происходит в вагоне, жива ли дамочка и где маньяк–кондуктор.

Так налево или направо?

Конфликт адресов продолжается, высоко–высоко над головой гудит самолёт. Наверное, на нём–то папенька с матушкой и летят в свой долгожданный отпуск. Сослав меня на две недели к тёте Симбе, интересно, я так и буду её звать: тетя Симба?

Животики надорвёшь!

Матушка говорила, что надо идти налево, значит, надо идти налево.

Номера домов тут нечётные и по нарастающей. Одиннадцать, тринадцать…

Бедный почтальон, куда ему доставить письмо?

Улица всё так же пуста, хотя в этих домах должна жить прорва народу.

Но сейчас все за городом.

Впрочем, не все: из–за угла появляется бабулька, которая пристально смотрит на меня, а потом исчезает в ближайшем магазинчике.

А из магазинчика выходит бородатый мужичонка в шортах и майке без рукавов, лысый и в тёмных очках, тот, что ехал со мной в трамвае, но сошёл за пару остановок до моей.

Интересно, как он тут очутился быстрее меня?

Или это просто человек, очень похожий на того типа? Легко спутать лысину с лысиной (по папенькиной сужу) и бороду с бородой (он её тоже носил, пока мать не взбунтовалась), но уж майку с майкой спутать сложно, если только они не из одной партии. Фиолетовая майка без рукавов и рэперские тёмные очки. Неприятный мужик, такие у меня доверия не вызывают.

Он глядит на меня и ухмыляется, как тогда, в трамвае. Но в трамвае ехала ещё дама в шляпке. Наверное, не кондуктор маньяк, а этот мужчина. И труп дамочки покоится в близлежащих. А шляпку мужик прихватил с собой: папенькины фильмы не прошли для меня бесследно, в голове полнейшая дурь!

Тип в тёмных очках переходит улицу в неположенном месте и направляется к одному из домов, а я продолжаю вспоминать, что говорила матушка.

Она говорила, что надо идти налево до продуктового магазина.

Наверное, до того самого, куда нырнула бабулька и откуда вынырнул лысый и бородатый.

А от продуктового магазина до дома тётушки останется ещё три.

Три девятиэтажных дома, Симба живёт в четвёртом.

Но это если я вспомнил правильно.

Дурацкая бумажка, и как меня угораздило её забыть!

Вся проблема в том, что раньше я ни разу не был у Симбы в гостях. И папенька, кстати, не был, не пускали его.

Иногда мне кажется, что матушка ревнует папеньку к Симбе. Потому что Симба моложе матушки, а папенька так любит фильмы про маньяков, что и сам уже — практически маньяк.

Вот будет идиотизм, если я заявлюсь не туда. Дошагаю до нужного дома, отыщу нужную квартиру, а Симбы там нет. И никогда не было.

Между прочим, Симбе двадцать три года, а четвёртый по счёту дом — как раз под двадцать третьим номером.

И он последний на улице.

За ним начинается гора.

Я устал переть сумку, мне жарко, я решаю посидеть ещё немного на асфальте.

И вспомнить, куда идти дальше.

В доме четыре подъезда. Вход в них со двора, но с улицы видно, что подъезда именно четыре, а не три или пять.

Кинул бы мне кто–нибудь клубочек, а я б ухватился за ниточку.

Ау, Симба, ты где?

Моя сумасшедшая тётка по–прежнему не отвечает.

И я абсолютно не помню, что ещё говорила матушка, — скорей всего, она просто побежала одеваться, чтобы не опоздать на самолёт.

Мне становится тоскливо, я могу просидеть здесь не то что до позднего вечера, но и всю ночь, до завтрашнего утра.

Пока Симба не вздумает выйти на улицу и не наткнется на меня.

Может, лучше действительно вернуться домой, а к Симбе поехать завтра?

Загодя положив бумажку с адресом в карман.

Это уже не конфликт адресов, гораздо хуже.

Дистенциальный коблоид оказался круглым идиотом.

В поле зрения внезапно впархивает крупная, странно серебристая бабочка. Я никогда таких не видел, хотя вообще–то я не большой специалист по этим тварям. Знаю, что они зовутся чешуекрылыми, — рассказывали на биологии. Но там о многом рассказывают, от скелета до сперматозоида.

Бабочка садится на краешек сумки и сидит, медленно подрагивая крыльями.

Её длинные чёрные усики шевелятся, будто она к чему–то принюхивается.

А потом она взлетает и начинает кружиться надо мной, и я вдруг встаю и вскидываю сумку на плечо.

Бабочка летит к дому номер двадцать три, и я иду вслед за бабочкой.

Мне кажется, я знаю, как быть дальше.

Какой подъезд мне нужен — третий.

Бабочка летит впереди, я иду вслед за бабочкой, хотя даже не смотрю на неё.

Во дворе поворачиваю к третьему подъезду.

Бабочка поворачивает туда же.

Матушка с папенькой уже совершенно точно в воздухе, мне становится грустно, на самом деле я бы хотел искупаться в море.

А мне придётся две недели торчать у сумасшедшей тётушки, покрасившей волосы в красный цвет!

Всё бы отдал, чтобы такое проделала матушка! Вот было бы прикольно!

Бабочка уверенно летит к третьему подъезду, а потом взмывает вверх.

Я стою посреди двора, задрав голову, и считаю этажи.

Первый. Второй. Третий…

Четвёртый. Пятый. Шестой…

Бабочка еле различима, я щурю глаза, и мне кажется, что она на уровне восьмого этажа.

Видно даже окно, возле которого она машет серебристыми крылышками. Да нет, это глюки, на таком расстоянии ворону ещё можно рассмотреть, а бабочку — нет!

И всё же мне надо подняться на восьмой этаж, а для этого проникнуть в подъезд.

На двери кодовый замок, но дверь, по счастью, открыта.

Остальные подъезды накрепко заперты.

Кто–то шёл в магазин и не захлопнул входную дверь.

Наверное, та бабулька, что нырнула в продуктовый.

Я вхожу в подъезд и направляюсь к лифту.

Лифт исправен, и меня это радует, несмотря на то что лифтов я боюсь — раз застрял в собственном подъезде и торчал там два часа. Постоянно нажимал на кнопку, и мне говорили, что скоро меня выпустят. Похоже, у диспетчеров был обед, и выпустили они меня лишь после того как всё доели. А я последние полчаса лез на стенки — жутко хотелось в туалет…

Я выхожу на восьмом этаже и тупо оглядываюсь по сторонам.

Здесь четыре квартиры, можно, конечно, трезвонить во все по очереди и повторять: «Извините, я ошибся!»

В какой–нибудь из квартир обязана обнаружиться тетушка.

Эта глупая бабочка могла бы влететь в подъезд и помаячить перед нужной дверью, да только бабочки уже и след простыл.

Мне предстоит выкручиваться самому.

Я подхожу к правой двери, прислушиваюсь.

Тишина полная, но я вдруг чётко осознаю, что это именно то, что мне нужно. Дверь без номера.

— У неё дверь без номера! — напоследок сказала мать.

Я ставлю сумку на пол и нажимаю на кнопку звонка.

Звонок работает, за дверью что–то монотонно дребезжит.

И становятся слышны очень лёгкие, какие–то воздушные шаги.

Когда матушка идёт открывать дверь, она шлёпает тапочками, словно напялила ласты.

А папенька — тот вообще топочет, как стадо слонов…

А тут шаги лёгкие и воздушные, затем раздаётся звук открываемого замка.

Но дверь неподвижна: видимо, открыли внутреннюю дверь и смотрят на меня в глазок.

Я сам всегда смотрю в глазок, прежде чем отпирать.

Но вот дверь распахивается, и я вижу в проёме красный причесон.

— Тебя как зовут? — настороженно спрашивает Симба.

— Меня зовут Михаил! — отвечаю я, так же настороженно вглядываясь в тёмные и огромные глаза моей тётки.

Она как–то странно, прерывисто дышит, волосы у неё и впрямь выкрашены в ярко–красный цвет, но на сумасшедшую она совсем не похожа.

Не забыть бы сказать об этом матушке.

А уж что они с папенькой подумают — их дело!

Весь вечер Симба учила племянника метать дротики. Мишенью служила всё та же харя. Служила, служил, — Симба уже сама не знала, как следует обращаться к этому наглому типу, постоянно истекающему кровью, но такому живучему.