У нее не было щуплого хозяйственного Егора, дела которого неожиданно пошли вверх, не было заботливой свекрови, с которой можно было общаться на «ты», не было пяти лет отчаяния, после которых появилось запредельное счастье по имени Артемка, сопевшее в пеленках у толстого Натальиного живота, не было простого женского умиротворения, которое, как клад, ищут все, а находят лишь единицы.

Они с Натальей жили по двум зеркальным синусоидам. Едва только Татьяна рассталась с любимым человеком и уволилась с работы – Ведеркина вышла замуж.

Тане пришлось не только пытаться смириться с одиночеством, но и начать заново карьеру. Ни то, ни другое не получалось. Бухгалтер Лида, с которой Татьяна неожиданно сдружилась перед уходом из компании, сочла своим долгом регулярно названивать и сообщать последние новости. О том, что Крыжовников бросил менеджера по рекламе и переметнулся к секретарше, судачили все. Больше никаких значительных событий не случалось, поэтому любовная драма всесторонне обмусоливалась в курилках и за обедом.

Ведеркина считала, что Семена надо выдрать из памяти, как больной зуб, и забыть, категорически запрещая выспрашивать у Лиды подробности.

– Это же мазохизм! – возмущалась она, когда Таня делилась очередной новостью, добытой у бухгалтерши. – Все. Его нет. Это чужой мужик, и тебе нет до него дела. Никакого!

– Да я просто из любопытства. Мне на него давно наплевать.

– Разумеется. Именно поэтому мы ежедневно по три часа обмусоливаем его личную жизнь, – злилась Ведеркина. – У тебя так невроз начнется.

Невроз у Татьяны на самом деле начался. Причем на нервной почве ее даже обсыпало какой-то дрянью, и пришлось идти к врачу.

Врач назывался страшным словом дерматолог и принимал в районном КВД. Координаты добыла заботливая Ведеркина, то ли так сильно переживавшая за подругу, то ли просто боявшаяся заразиться от нее неизвестной болячкой. В то время Наталья, беременность которой оказалась замершей, активно готовилась к новой попытке, пила витамины, следила за своим здоровьем, поэтому почесывающаяся в разных местах Татьяна ее весьма и весьма беспокоила.

– Я в КВД не пойду, – уперлась Таня. – У меня это нервное, а там есть все шансы подцепить какую-нибудь конкретную заразу, от которой я буду долго и вдумчиво лечиться антибиотиками. А от антибиотиков портится общее самочувствие, цвет лица и настроение. Мне это категорически противопоказано. С плохим самочувствием невозможно устроить личную жизнь.

– С такими прыщами ты личную жизнь тоже вряд ли устроишь. Еще ребенка заразишь, не дай бог!

– Какого ребенка? Ты же не беременная уже. Извини, я не хотела, – испугалась Таня.

– Извиняю. Я про твоего ребенка. Или у тебя от переживаний крышу снесло?

– Это не заразное.

– Вот пусть тебе доктор и подтвердит, чтобы все спали спокойно.

Таня подозревала, что Ведеркина печется в первую очередь о себе, но не признать ее правоту было нельзя. И Татьяна отправилась в КВД.

– Адрес, фамилия, – рявкнула в окошко регистратуры неприветливая старуха.

– Аникеева…

– Громче! – разъярилась бабка. – Сначала нагуляют невесть что, а потом шепчут тут!

– Мне талон на платный прием, – с ненавистью прошипела Татьяна, спиной чувствуя, как очередь замерла в предвкушении скандала.

– Тогда к Николаю Федоровичу, в восьмой кабинет, – неожиданно подобрела бабка. – Там и договоритесь.

Неведомый доктор, к которому очень не хотелось идти, так как он был мужского пола, всего за двести рублей выписал неразборчивый рецепт, дал совершенно неосуществимые рекомендации: спать по десять часов, гулять по два-три часа в день, не нервничать и не есть мучного, сладкого, соленого, острого и кислого, и выпроводил обалдевшую Татьяну со словами, что болячка, безусловно, незаразная, но неприятная.

– А анализы, соскреб? – робко вякнула пациентка.

– Соскреб? – оживился доктор. – Это оригинально, весьма оригинально. Нет, соскребать мы с вас ничего не будем. Заходите еще.

«Да ни за что в жизни!» – твердо решила про себя Татьяна и отбыла в аптеку.


Не нервничать не получалось. Пару дней Таня вела рекомендованный образ жизни, а потом ей позвонила Лида с ошеломляющей новостью:

– Мы опять секретаря ищем. Крыжовников женится на Светке. Везет же людям.

– Везет, – эхом повторила Татьяна и, проглотив распиравший горло ком, выдавила: – Лидочка, у меня сейчас времени нет, я перезвоню.

Сначала она рыдала. Да так, что испуганная Карина позвонила Ведеркиной, и та немедленно примчалась. Истерика длилась пару часов, после чего Таня начала икать, а потом заснула. Утром в квартире оказалось многолюдно и неуютно. Татьяна выползла в коридор взлохмаченная, опухшая и совершенно разбитая. На звук ее шарканья в коридор немедленно высыпали Карина с прыщавым юношей, Наташка, Егор и неизвестная худощавая женщина с нехорошим пронзительным взглядом.

– Это Агортина, экстрасенс, – заявила Ведеркина не терпящим возражений тоном.

– Артигона, – сварливо поправила ее тетка. – От вас аура отслаивается, в потоке трещины. Надо реконструировать, иначе – все. И энергетический хвост надо обрубить.

– Она тебя починит, – уважительно прошептала Наташка, не рискнув повторить имя целительницы.

Про энергетические хвосты Татьяна слышала и раньше, а все остальное напоминало подготовку к ремонту, когда жуликоватый прораб, в надежде объегорить хозяина, запугивает его объемом предстоящих работ. Всех экстрасенсов Таня считала шарлатанами, поэтому твердо сказала:

– Мой хвост останется при мне. И ауру мою штукатурить не надо, мне так больше нравится.

– Я ж говорил, что нужен психиатр. – Егор с довольным видом потер руки и неодобрительно зыркнул на Артигону.

– Дайте череп, – экстрасенсша сделала вид, что ничего не слышала, и начала закатывать рукава.

– Не держим. Это вам к бедному Йорику. – Татьяна любезно и недвусмысленно указала в сторону дверей.

– Я не могу работать в таких условиях, – набычилась Артигона и взмахнула руками, словно собиралась взлететь.

Ведеркина что-то примирительно зашептала и поволокла целительницу к выходу.

– Я ж говорил, что она в порядке, – в спину жене радостно заржал Егор. – Молодец, Танюха! А то устроили цирк. Она нам уже квартиру почистила. За такие бабки, что меня чуть удар не хватил. Натаха сказала, что придет женщина чистить, а я, дурак, думал, что это типа фирмы «Заря» – окна моют, полы там и всякое такое. Приходит эта. Ни тряпки, ни швабры, зато пирамида в пакете и гнутые вязальные спицы. И начинает по шкафам лазить. Во кретинизм! Я говорю: «Докажь, что очистила», а она мне: «А разве вы не чувствуете? Тогда вами тоже надо заняться». Ну, я от греха сказал, что чувствую, и деньги заплатил, лишь бы Наташка не ругалась.

– Сейчас утро или вечер? – невпопад спросила Таня.

– Утро. Мы у тебя ночевали. Вернее, сначала Наталья умелась, ей дочка твоя позвонила, а потом я приехал. Ну, мало ли… – Егор покраснел. – Наташка позвонила, сказала, что у тебя переночует. Так я, чтобы ничего лишнего не думать, взял да приехал. Мы там суп съели. Вернее, я съел. Вкусный был. Ты извини, мы возместим.

– Туалетом пользовались?

– Да, – смутился Егор. – А чего? Нельзя?

– Можно. Только тогда возместите еще туалетную бумагу и амортизацию унитаза.

– Обязательно. – Он попятился и чуть не своротил вешалку.

– Шучу я, – вздохнула Таня. – Сейчас на работу позвоню и еще тебе супа наварю, раз понравился.


Последующая новость о том, что Света в положении и ждет ребенка, добила Татьяну окончательно. Это означало, что теперь точно ничего изменить нельзя. Таня с удивлением прислушалась к своим ощущениям: получалось, что она все-таки еще на что-то надеялась.

Примириться с потерей любимого человека можно, но боль останется навсегда. Сначала она будет острой и мучительной, потом притупится, но никогда не исчезнет насовсем. Боль может трансформироваться в обиду, раздражение, ненависть. Она поблекнет, как грязное пятно, но никогда не уйдет без следа…


– Мадамы, вываливайтесь, приехали, – весело объявил Егор.

Отогнав тяжелые воспоминания, Татьяна улыбнулась сияющей от предвкушения торжества Наталье и начала выбираться из машины.

Глава 2

Светлана с остервенением развешивала на сушилке пеленки. Подгузник опять протек, увеличив количество проблем, которых и без того был воз и маленькая тележка. Она вдруг швырнула только что вытянутую из стиральной машины распашонку на пол и заплакала. Машка с любопытством таращилась на нее сквозь прутья кроватки. Подумав немного, она тоже басовито заревела. Четырехлетний Никита прибавил громкость мультиков. И среди всей этой какофонии зазвонил телефон.

Подумав, что наконец-то объявился Семен, Света схватила трубку.

– Ну, как? – это была Ирка. – Звонил?

– Нет. – Света заплакала еще горше. – Ир, как я устала. Это же ужас какой-то! Сколько можно?

– На мобильный пробовала?

– Вне зоны. Погоди, я в ванной запрусь, а то у меня уши закладывает.

– А на работу? – Новгородская как всегда мыслила трезво, без сантиментов. Она не стала утешать давившуюся слезами подругу. А зачем утешать, когда все действительно из рук вон плохо. Если муж не ночевал дома, а его телефон «вне зоны действия сети», то ничего утешительного в данном случае не придумать.

– Какая работа? Суббота на улице. Там только охранник.

– Позвони охраннику. Что такого? Или хочешь, давай съездим вместе.

– Не буду я позориться, – прогундосила Света. – Чтобы меня потом все обсуждали. Да там наверняка все знают, с кем он. Будут смотреть в глаза и врать опять! Сто раз так уже было. Не хочу-у-у!

– Не вой, – оборвала ее Новгородская. – Детей перепугаешь. Первый раз, что ли. Умная баба никогда не закатывает скандалов и истерик. Помнишь?

– Помню. Ирк, я устала быть умной. Все, сил моих больше нет. Потому что я – умная, а спит он с дурами. И какой мне с того навар?

– Навар такой – от дур он рано утречком уходит и остается при тебе. Главное не то, кто пользуется, а то, кому мужик принадлежит.

– Ира, он давно уже мне не принадлежит. Мой Крыжовников – достояние общественности. А я что-то типа обслуживающего персонала. О, знаю: он памятник, а я уборщик, который собирает с газона около него фантики и отмывает статую от голубиных какашек и плесени. Я устала.

– Не имеешь права. У тебя двое детей.

– Ты не поверишь, – обозлилась Светлана. – У него тоже двое детей, только как-то незаметно. Я устала от вранья, от сплетен, от его мамаши, которая приезжает раз в год, чтобы наговорить мне гадостей, от тети Веры, которая приезжает чуть ли не ежедневно, чтобы наговорить гадостей ему и поныть со мной хором. Я хочу развестись.

– Ты совсем, что ли, с катушек съехала? – изумилась Ирка. – И куда ты с двумя детьми и без работы? Кто тебе деньги будет давать, на что ты жить собираешься?

– Новгородская! Но ты же как-то живешь! Никто тебе денег не дает! Или дает, но я не знаю?! – взбеленилась Светочка, понимая, что сейчас опять заревет. Все вокруг воспринимали ее как никчемное приложение к красивому, богатому, импозантному Крыжовникову. А она – никто. Мамка, нянька, содержанка. И даже Ирка, лучшая и самая близкая подруга, уверена, что она, Светлана, без Семена пропадет. Она всем докажет…

– Свет, ты спятила? Я понимаю, ты злишься, бесишься, но такие решения с бухты-барахты не принимаются. Надо все обдумать. При чем здесь я? У меня нет детей, есть работа. Пусть с маленькой зарплатой, но мне хватает. Только ты забыла, что у нас с тобой разные материальные потребности!

– Обидеть пытаешься. Мол, я фифа такая, а ты крошечка-хаврошечка? – насторожилась Света, уже готовая выплеснуть на подругу накопленные обиды.

– Объяснить хочу: вот у меня мужа нет и не было. Никакого. Не то что такого, как твой Сеня, а даже самого плохонького. Мужики на дороге не валяются. Да, я знаю, ты утешаешь себя тем, что я не показатель. Да, я не красавица, я, можно сказать, недоразумение в ластах, но ты, при всей своей красоте, не можешь быть уверена в том, что найдется мужик, готовый взять тебя с двумя детьми и без площади!

– Почему это без площади? И зачем мне мужик, которому нужна в первую очередь квартира?

– Просто ты не понимаешь, наверное, большинство людей живут в нормальных квартирах. Ну, ясно. Видимо, подзабыла, пока в своей джакузи плавала. Любой вменяемый мужик в первую очередь подумает, куда ему тебя привести. И если он живет с какой-нибудь престарелой мамашей в двушке, то ты всем табором туда никак не впишешься! Любая старая каракатица будет оберегать свои квадратные метры и спустит тебя с лестницы. Так что не выпендривайся и терпи, что дали.

– Если мы решим разводиться, то разменяем квартиру, – неуверенно сказала Света. Она очень расплывчато представляла себе процесс. В сознании рисовалась лишь сцена расставания, когда она с гордо поднятой головой гонит Семена прочь и говорит, что уходит навсегда. А он ползает в ногах, умоляет, но Светочка не соглашается и отбывает… Куда отбыть, она еще не придумала.