– Махар, а ты бы смог, например, убить человека? – я заявил это лежа на своем плету и глядя в небо, островки которого виднелись между ветвями деревьев, причем эти «островки неба» были прекрасны: они были усеяны звездами…

– Нет, я бы не смог. Ты представляешь, какой это грех? – Махар сидел у костра и длинной палочкой перебирал угольки.

– А ты представь на мгновение, что это не грех. Представь, что за убийство ты не несешь никакой ответственности. Тогда бы смог?

– Что за бред! Как такое может быть? Убийство – это очень страшный грех!

– Так ты представь, что ничего не будет! – моя резкая реплика.

– Нет! Я бы не убил!

– Я бы, наверное, тоже.

– Ты что, Раскольников? Сомневаешься, сможешь или нет?

– Физически смогу, а вот морально, не знаю. Думаю, что нет.

– Физически это сможет каждый. А вот потом придется за это отвечать, сначала в этом мире, а затем в другом.

– А если нет другого мира? Если там ничего нет?!

– Ты это о чем? Снова сомнения?

– Да нет, просто на мгновение представил, что там ничего нет, – я солгал, я очень сильно сомневался в том, что там что-то есть.

– Не нужно этого представлять. Просто верь и все. Это лучшее, что может человек.

– А если он этого не может? Ну, а что если человек не может верить?

– Тогда этот человек отравлен. Он одурманен бесами. Ему нужно помочь.

– Так, ладно, слишком много мы говорим о том, чего не знаем. Давай спать. До завтра.

– Спокойной ночи, – Махар отошел от костра и лег на свое синее одеяло.

Я не мог сомкнуть глаз, я слушал треск костра, слушал, как Тимур порой просыпался, чтобы подкинуть дров, слышал, как храпит Махар. Я слышал журчание реки, порой до нас доносились странные и непонятные звуки животных, скрипы деревьев и прочие мелодии ночного леса. Но я не слышал Бога. Не слышал его посланников, его деяния. Я его не чувствовал. Я не ощущал, что Он где-то рядом, что Он везде. Я не видел его чудес, не видел его гнева, не видел его доброты. Как будто его и нет. Или может, это я слеп и глух? Или я действительно отравлен, что не способен его почувствовать? А может, чтобы почувствовать, нужно оказаться там? Но ведь туда есть только один путь – через смерть. Но я не собирался умирать. По крайней мере, в эту чудесную ночь: это было бы кощунство по отношению к своему самолюбию – лишить себя возможности наслаждаться ночной природой, не так ли? Быть, или не быть? Конечно же, быть. В конце концов, однажды я умру, это неизбежный финал любой человеческой жизни, и вот тогда-то я и узнаю, есть там что-то или нет.


Искра жизни XIX /2011, лето/

А если всё-таки там что-то есть, что я скажу ему после смерти, когда Он у меня спросит: «Почему ты в меня не верил?». Что я ему отвечу…?

– Прости меня. Мои знания в естественных науках и мой жизненный опыт не позволяли мне сделать вывод, что Ты есть. Я Тебя не видел, не слышал, не чувствовал. Ты отправил нам несколько священных книг. Люди разделились по религиозному признаку. Кому-то Ты вообще ничего не отправил. Кому-то ты снился, кто-то видел Тебя в конце тоннеля, но кто-то доказывал, что это не Ты, а галлюцинация в умирающем мозгу. Я не знал, кому верить. С другой стороны, миллионы людей поклонялись тебе, боялись тебя. Кто-то верил в Тебя, потому что боялся, а кто-то верил, потому что просто верил. Почему Ты не дал мне талант веры, почему Ты не дал мне дар веры? Почему Ты не пришел ко мне в трудную минуту, где Ты был? Почему я напивался или занимался сексом с нелюбимыми женщинами вместо того, чтобы просто молиться Тебе и просить помощи? Где были Твои чудеса, когда я наблюдал за умирающими людьми? Где была Твоя милость и справедливость, когда тысячи людей с ужасом и криками погибали в небоскребах? Или хотя бы объясни мне, каковы были критерии отбора «жить-не жить»? А кто создал Тебя? Или Ты появился из неоткуда? Почему все говорят, что Ты везде, но Тебя нигде не было, когда Ты был нужен мне?

Или Ты скажешь, что это всё было для меня испытанием? А в чем тогда смысл этого испытания, если Ты и так всё знаешь наперед? Если Ты и так заранее знал, что из меня не получится человека с большой верой? В чем вообще смысл судьбы, если она заранее Тобой же запрограммирована? В чем тогда смысл Тебя? Для чего Ты?

У Тебя есть три возможных ответа, я знаю! Ты можешь ответить мне, мол, тебе не понять, отправляю тебя в Ад, будешь умнеть. Ты можешь ответить мне: «Роберт, почитал бы ты книгу «Хижина», Уильяма Пола Янга, может быть, тебе бы удалось что-то понять». А третий ответ – Ты можешь мне все объяснить и показать.

Я не знаю, как Тебя называть, как к тебе обращаться, ведь я не прочел ни одной священной книги, из всех тех, которых Ты нам отправил. Прости меня, за то, что я не стал Твоим рабом. Прости за все пропущенные молитвы, прости за то, что не взывал к Тебе в трудный час. Прости за то, что не верил «всяким монахам». Прости за то, что не примкнул ни к одной конфессии на Земле. Но я не примкнул к ним, не потому что я не знал, кто из них исповедует «правильную» религию, а потому что я просто не верил. Я думал, что все они обмануты, думал, они заполняют все неизвестное Тобой. Хотя, ни к чему всё это! Ты ведь и так всё знаешь, Ты знаешь, что я чувствую, знаешь, что у меня творится в голове. Значит, весь этот разговор бессмыслен. Лучше скажи, что Ты собираешься со мной делать: дашь второй шанс, превратишь на вечность в безжизненный камень, отправишь в Ад, или заставишь во всем покаяться? – интересно его утроит такая «речь»?

Вы тоже наверняка думали о том, что именно вы скажете Богу, когда встретитесь с ним. И самое интересное, что каждый человек скажет ему что-то особенное. Нас сейчас семь миллиардов человек. Семь миллиардов мнений. Ведь у каждого, даже самого глупого, есть какие-то свои собственные, индивидуальные, свойственные только ему мысли. Допустим, смотря на дерево, кто-то думает о грядущей весне, кто-то вспоминает случай, как он с кем-то прятался от дождя, кто-то думает о теории эволюции Дарвина, о происхождении жизни. Кто-то, проезжая мимо кладбища, думает о том, что очень давно не ездил навестить могилу близких, а кто-то думает о грядущей смерти. Кто-то грустит, кто-то радуется. И каждый индивидуален. Но все же, при всей этой индивидуальности, все «вступают» в определенные биомассы, коих не так уж и много.

И с чего это я вдруг решил подумать о Боге? Точнее о нашем с ним разговоре. Вроде бы сегодня был обычный летний день. Да, я вернулся с Кисловодска в свой любимый город S. и что с того? Ах, да! Совсем забыл! Я придумал. Я расскажу Богу одну картину, которую я сегодня утром наблюдал. Конечно, Бог всё видит, он даже будет знать, что я хочу ему рассказать! Но. Я выплесну ему свое обычное наблюдение. Я не сдержусь. Кстати говоря, каждый из Вас наблюдал что-то подобное. И не раз. Это обыкновенность. Это банальность. Знаете, это как ходить в кино: мы каждый день наблюдаем всякого рода картины. На улицах, в парках, в метро.

Сегодня я наблюдал, как по улице шли два человека. Они шли под руку. Женщина и молодой человек. Женщине на вид около 50 лет. Молодому человеку около 20. Это были мать и сын. Любящая мать и больной сын. Мать была одета как типичная пятидесятилетняя женщина – типичная черная юбка ниже колен, светловатая кофточка; короткая стрижка. Я думаю, у каждого есть такая знакомая, или, быть может, даже тётя. Сын. Он был выше своей матери почти на пол головы. Худощавый, в белой рубашке с короткими рукавами и кармашком на груди, синие джинсы. Она его родила, вырастила, одевала и обувала, но он не несёт пользы обществу. К сожалению. К сожалению матери и общества. Я думаю, ее сын не способен сожалеть, ведь он болен. Он родился таким и ничем ему не помочь. Его голова все время наклонена вправо (кстати, мать шла справа от него). Правая рука как бы поддета под руку матери. Левая рука в изогнутом положении, знаете, будто ему наложили гипс и повязку. Правая нога уверенно ступает на асфальт тротуара. А левая нога плетётся за ней. Левая нога отстает, не успевает, за здоровой правой. Но всё-таки левой ноге приходится наступать. Она делает это очень неуверенно, с опаской: «а вдруг я сломаюсь». Представьте, что Ваша левая нога ниже колена сама по себе, практически безучастна. Представьте, что Ваша стопа не сгибается, и Вам приходится немножко подпрыгивать, каждый раз опираясь на эту ногу при ходьбе. Здоровый человек, шагая по тротуару, не совершает движений «вверх-вниз». А сын этой женщины как резиновый мячик – стоит ему ступить на левую ногу, так сразу – вверх, а потом на правую – вниз. Сын молчит, а мать разговаривает. Она всё время с ним разговаривает. А он безучастен, так же, как и его нога при ходьбе. Он не понимает, что с ним и где он. Возможно, он даже не осознает, что человек, идущий с ним под руку – это женщина, которая эти двадцать лет с ним нянчилась, растила его. И разговаривала с ним. Точнее пыталась. И тем лучше, не так ли? Ведь у сына этой женщины не возникает мыслей о том, что с ним случилось, почему он такой, отличный от других, почему он другой. Он просто не способен так мыслить, потому что он болен. Мы, как цивилизованное общество, обязаны помогать семьям таких людей. Но мы не можем их вылечить, не можем устроить на работу и так далее. Мы не можем дать им полезную роль в обществе. Они обречены на существование. Они даже не способны на самоубийство. Точнее будет сказать, они не способны принять решение о самоубийстве. Их интеллект не обладает такими способностями. Мне очень жаль таких людей. И жаль тех, кто находится рядом с такими людьми. Мне жаль мать этого двадцатилетнего юноши. Даже если представить на секунду, что в нашей стране разрешат эвтаназию, этот юноша не сможет принять объективное и верное решение. А мать не имеет права решать за него. Впрочем, было бы бесчеловечно позволить матери принимать подобное решение.

Дохлый номер.

Нам действительно нужно «нечто», способное вершить нашу жизнь. Но это «нечто» должно быть всеобъемлющим. Оно должно быть умнее нас, мудрее, дальновиднее. Может, мы просто нуждаемся в Боге?

К чёрту эти вопросы! Мы нуждаемся в мозгах. Да, именно, мы нуждаемся в образовании, в понимании мира. Мы же огромная биомасса, не понимающая законов естествознания. У нас ведь и так есть регулирующие системы, для чего тогда Бог? К примеру, есть естественный отбор. С точки зрения эволюции гены этого юноши дефектны, они не помогают ему приспособиться к условиям среды. Следовательно, эти гены не должны передаться следующим поколениям. Естественный отбор удалит эти гены. Вы спросите: «Как?». Юноша не сможет иметь детей. Он тупиковая ветвь развития. Он не передаст свои гены в популяцию. Жестоко, не так ли? Но это суровая правда. Таковы законы природы.


Искра жизни XX /2011.Осень. Четвертый курс/

Сергеев Анис Иванович.

Все стало неинтересно. У каждого такое бывает. Порой хочется сказать: "Да пропади всё пропадом". К черту всё. Ищешь в чём-то смысл, мечтаешь, но всё тщетно. Так же считал мой однокурсник. Я его сейчас вспомнил беспричинно. Вы скажете, что у всего есть своя причина. Возможно, Вы правы. Но однокурсника я просто вспомнил. Он был тихоней.

Сергеев Анис Иванович. Анис – редкое имя. Ударение на второй слог. Мы часто называли его просто "Иваныч". Почему тихоня? В каждом коллективе есть такой человек. У Вас в школе были такие, и в университете, и на работе. Порой, на первый взгляд, может показаться, что такой человек гений, замкнутый в себе. С виду кажется, что его мысли недоступны и неинтересны простым обывателям. Таков был наш Анис. Щупленький и худенький молодой человек. Нет, не особо похож на Раскольникова! Просто худощавый. Высокий, но не баскетболист. Светло-карие глаза, очки в прямоугольной оправе. Причем, особенность взгляда Иваныча определялась его нелюбовью смотреть в глаза собеседнику. Когда я с ним разговаривал, он все время отводил взгляд. И таков наш Анис был со всеми. Тяжело было добиться его прямого взгляда. Да и разговаривал он с нами редко. Я же говорю, замкнутый, слегка даже аутичный молодой человек. Но будущий врач. Он мечтал заниматься психиатрией, сексопатологией. Хоть он и редко разговаривал со мной, но зачастую мы затрагивали именно такие, пошловатые темы. После чего я и предложил ему, шутя, сексопатологию: "Да иди в сексопатологи! Тебе там понравится. Будешь чувствовать себя в своей тарелке. Сказка. И денег прилично заработаешь. Ты только представь, если ты поможешь какой-нибудь семейной паре решить их интимные проблемы. Да они будут счастливы и благодарны. Они тебе потом скажут: "Доктор, вы волшебник!", а ты им в ответ: "Я знаю!". Так что, Анис, давай, грызи сексопатологию".

Анис никогда не болтал лишнего. Да он вообще особо не болтал. И в этом весь он. Иваныч был очень упрям. Его невозможно было переубедить, не хочется сравнивать его с упрямым ослом, но уж простите, не могу удержаться. Когда мы сидели на занятиях, Анис все время садился один. Он был обособлен от нас. Даже на лекциях, наш тихоня садился с краю. Конечно, он старался держаться поближе к нашей группе, ведь все-таки с нами он уживался и находил общий язык. Нас на тот момент (4 курс) было 12 человек в группе. Обычная группа обыкновенного медицинского университета города S. Четвертый курс. Наши занятия в основном проходили в различных больницах города.