Карен Рэнни - Любовь и бесчестье

Он снова заключил ее в объятия, и дальнейшая беседа заглохла и потерялась в приливе наслаждения.

Проснувшись в это утро в постели Монтгомери, Вероника оказалась одна. Уже наступило позднее утро. Она вызвала звонком Элспет, оделась и направилась к винокурне. Желудок ее вибрировал от возбуждения. Она увидела воздушный шар прежде, чем достигла изогнутого дугой моста. Изготовленный из полос голубого и зеленого шелка, он представлял собой удивительное зрелище, способное привлечь внимание большинства обитателей Донкастер-Холла.

Монтгомери стоял в квадратной корзине чуть ниже стреноженного воздушного шара. Он не подал ей знака взмахом руки, когда она ступила на верхнюю часть арки моста, но следил за ней взглядом.

Тело Вероники обдало жаром, а сердце затеяло бешеную пляску. Одного его взгляда было достаточно, чтобы сотворить с ней такое.

Когда она приблизилась, Монтгомери перегнулся через край корзины и протянул ей руку.

– Ты передумала?

– Нет, – возразила она. Но от волнения ее голос походил на писк, и это ее раздосадовало.

Улыбка Монтгомери потускнела.

– Я не стал бы подвергать тебя опасности, Вероника. Даю слово.

– Я никогда еще не летала на воздушном шаре, – сказала она, поднимая глаза на огромное сооружение, обтянутое шелком.

Ниже горловины шара, поддерживаемой четырьмя деревянными штырями, помещалась металлическая коробка.

– Это твое навигационное устройство? – спросила Вероника.

– Нет, это форсунка.

– Она производит слишком сильный шум, – заметила Вероника.

Прежде чем она поняла, что он собирается сделать, Монтгомери обхватил ее обеими руками за талию и поднял в корзину.

Она уже ощущала некоторую тошноту и, когда Монтгомери выпустил ее, положила руки ему на плечи и призналась:

– Кажется, мне страшно.

– Именно в этот момент ощущаешь себя особенно живым, Вероника, – сказал он тихо. – Ничего не стоит пройти по жизни, не испытав страха. Важно, что ты посмотрела страху в лицо и признала его.

– Я не вполне уверена, что готова к этому.

Монтгомери улыбнулся:

– Но ты уже сделала это однажды. Ты встретилась лицом к лицу с членами Братства Меркайи.

– То было не страхом, а глупостью.

Он улыбнулся ее честности, потом шагнул назад и принялся колдовать над форсункой.

Вероника опустила руки, но не отступила. Она бы обхватила Монтгомери за талию и зарылась лицом в его грудь, если бы это было возможно. Она не испытывала страха перед высотой. Как не испытывала недоверия к Монтгомери. Все дело было в шаре. Шар выглядел таким гигантским, что, казалось, мог унести их на Луну.

Монтгомери подал знак Рэлстону.

– Всадники на месте? – спросил он.

– Да, ваша милость, – ответил Рэлстон.

– Всадники? – удивилась Вероника.

– Я попытаюсь вернуться в Донкастер-Холл, – сказал Монтгомери, – но, если воздушные потоки окажутся слишком сильными и нас снесет с запланированного курса, всадники смогут точно определить место нашего приземления. При каждом имеется повозка.

– Чтобы доставить наши бездыханные тела? – уточнила Вероника, делая слабую попытку пошутить.

Монтгомери ободряюще улыбнулся, будто понимая, что в горле у нее ком, а желудок сводит судорога. Не говоря уже о странном трепете в груди, заставляющем гадать, не упадет ли она в любую минуту в обморок.

– Нет, чтобы доставить оболочку и гондолу. И разумеется, наши вполне живые тела.

– Мы не останемся на приколе? – спросила Вероника, испытывая незаурядную гордость, оттого что голос ее теперь не напоминал мышиный писк.

– В чем тогда удовольствие? – спросил Монтгомери, поворачиваясь и глядя ей в лицо. – Если ты предпочитаешь остаться здесь и ждать, я пойму.

В это утро он впервые добровольно и охотно пожелал ее общества вне спальни и постели, и она не собиралась отказаться от этого.

Вероника покачала головой, натянуто улыбаясь.

– Я с нетерпением жду новых впечатлений, – солгала она.

Монтгомери посмотрел на нее, явно забавляясь, и принялся за свои дела.

Ей хотелось сесть, свернуться калачиком, приняв самое незаметное положение, стать как можно меньше, забиться в угол плетеной гондолы.

А вместо этого она стояла как вкопанная, в ужасе ожидая, что любое движение может заставить шар подняться в воздух до того, как Монтгомери будет готов.

Господи! Через несколько секунд она полетит.

– Монтгомери, – обратилась она к мужу, уже готовая попросить его помочь ей выбраться из корзины. Он бросил на нее взгляд через плечо, ободряюще улыбнулся, и она передумала. Монтгомери подал сигнал людям, удерживавшим швартовочные тросы.

Один за другим они стали приближаться к нему. Шар начал подниматься, и Вероника уцепилась за одну из опор гондолы, в то время как та постепенно взмывала вверх.

Похоже, желудок остался внизу, на земле, и никак не хотел совершить восхождение вверх вместе с нею.

Монтгомери потянул за швартовочные тросы, забирая их внутрь, в гондолу, и это продолжалось до тех пор, пока не оказалось, что оставшиеся удерживают только двое мужчин. Монтгомери перегнулся через борт корзины, что, с ее точки зрения, было чистым безумием, и что-то прокричал Рэлстону.

Мужчины отпустили последний трос, и они оказались в воздухе.

Шар вздохнул, какое-то время падая, потом начал покачиваться в воздухе. Монтгомери втянул последний канат в гондолу, и шар стал подниматься выше.

Вероника закрыла глаза, держась обеими руками за опору, и пыталась представить, будто все это происходит во сне.

Последний раз на ее памяти она молила о божественном вмешательстве в ту ночь, что посетила собрание Братства Меркайи. Теперь она оказалась в таком же положении. Никто не заставлял ее насильно войти в эту чертову гондолу. Ничто не вынуждало к этому приключению, кроме ее глупой гордости.

– Тебе следует открыть глаза, – посоветовал Монтгомери, и тон у него был такой, будто его забавлял ее страх. – В противном случае ты могла бы сидеть в своей гостиной.

– Сейчас, – пробормотала Вероника сквозь стиснутые зубы, – я хотела бы оказаться там.

– Вероника!

Она открыла глаза и увидела, что муж смотрит на нее с улыбкой.

– Это твоя Шотландия, – сказал Монтгомери, простирая руку, будто предлагая ей посмотреть на открывавшуюся панораму.

Вероника подняла глаза, что оказалось легче, чем смотреть вниз. Мимо пролетела птица, похоже, напуганная представшим перед ней зрелищем.

Вероника летела, хоть это было невероятно и невозможно. И могла это видеть.

Когда она приблизилась к борту гондолы, руки ее взметнулись в воздух, пальцы растопырились, будто она пыталась опереться о невидимый барьер.

Монтгомери рассмеялся, обнял ее за талию одной рукой и привлек к себе.

– Здесь ты в большей безопасности, чем на лондонских улицах. Или в поезде.

– Как-то не очень бодрит, – ответила она. – Ведь сейчас мы очень, очень высоко над землей.

Монтгомери протянул руку к форсунке и прибавил пламя.

– Что ты делаешь? – спросила Вероника, окончательно впадая в панику.

– То, что необходимо для того, чтобы держаться в воздухе, – сказал он, обращая к ней взгляд.

– Как мы спустимся?

– Видишь этот трос? – указал он на трос, туго обвивавший опору гондолы.

Вероника кивнула, стараясь не слишком сильно сотрясать корзину. Ее пугало даже собственное дыхание.

– Он соединен с глушителем наверху оболочки шара.

Я могу уменьшить поступление горячего воздуха, и это позволит нам приземлиться.

– Надеюсь, приземление будет мягким?

Монтгомери только улыбнулся.

Вероника слегка расставила ноги, чтобы легче было приспособиться к покачиванию гондолы, и снова посмотрела через ее борт.

Сейчас они пролетали над Донкастер-Холлом, и казалось, будто им машут все обитатели Донкастера. В ответ она махнула рукой, чувствуя себя королевой, приветствующей подданных.

Перед ними простирался мир, панорама немыслимой красоты. Солнце, казавшееся туманным диском за рядами облаков, было слева от них, поскольку они двигались на запад.

Никогда Веронике не приходило в голову, что она сможет увидеть мир с такой высоты, и она была настолько очарована этим зрелищем, что через несколько минут забыла о страхе. К счастью, Монтгомери крепко держал ее, прижимая к себе, и его руки обвивались вокруг ее талии. Это очень помогало чувствовать себя увереннее. Вероника чуть подалась вперед, чтобы видеть раскинувшийся под ними медленно проплывающий пейзаж, будто они не двигались, а мир проезжал внизу в какой-то гигантской двуколке.

Вдали виднелись три длинные горные цепи, раскинувшиеся, как нежащиеся девицы, ноги которых были направлены в сторону Донкастер-Холла, а головы повернуты на север. Над ними возвышалось белое покрывало, мягкое и пушистое одеяние, будто предупреждавшее о том, что со временем наступит зима.

Река Тайрн, похожая на серебряную змею, обвивалась вокруг Донкастер-Холла и плавно скользила по узкой изумрудной долине. Редкие пучки травы возле стад овец казались сверху роскошными зелеными коврами, а стада походили на черные облака. Воздух был колким и холодным, будто зима еще не уступила места весне.

От восторга у Вероники закружилась голова.

Сейчас от Монтгомери к ней струился покой, а не ужасная боль, которую она ощущала в нем так долго. Мир и что-то еще, возможно, радость. И ради одного этого она была готова снова подняться на воздушном шаре. Разделить с ним радость – ради этого можно было заплатить любым страхом.

Вероника обхватила себя за талию обеими руками, и ее ладони нащупали запястья Монтгомери. Она наслаждалась его теплом, почти забыв о его присутствии в изумлении и восторге от того, что видела внизу.

Единственным доносившимся звуком был шум горелки и стук ее собственного сердца. В остальном мир был полон тишины и совершенства.

Они пролетели над дорогой, потом еще над несколькими узкими долинами – гленами. Фермер, ехавший в повозке, остановил свою упряжку мулов, чтобы поглазеть на них. Экипаж тоже остановился на дороге.

– Они все будут так пялиться на нас? – спросила Вероника.

Монтгомери склонился ближе к ней и почти на ухо прошептал ей:

– Они зачарованы. А ты разве не была бы?

– Да. И немного завидовала бы, – призналась Вероника. Но она-то была на шаре, и у нее имелась возможность видеть все самой.

Внезапно Вероника поняла, куда они летят: на северо-запад, к Лоллиброху.

Ей захотелось закрыть глаза и не видеть того, что было ей так хорошо знакомо. Но в то же время она не могла отделаться от теплых и нежных воспоминаний.

Возле главной улицы Лоллиброха находилась пресвитерианская церковь со своим скромным шпилем, будто опасавшимся привлечь к себе внимание.

– Я не знал, что так близко от нас находится весьма процветающее селение, – удивился Монтгомери.

– Это Лоллиброх.

– Твой дом.

Вероника кивнула, удивленная тем, что он это помнил.

– Где ты жила? – спросил Монтгомери, подаваясь вперед, чтобы разглядеть коттеджи, понатыканные на покатом склоне глена.

– Вон там, – сказала Вероника, вытягивая руку и указывая на Макнаренс-Хилл. – На другой стороне долины.

Она сделала шаг в сторону от него, будто стараясь отдалиться от своих воспоминаний. Несколько долгих мгновений она молчала, опасаясь, что не сможет произнести ни слова, поскольку у нее сдавило горло.

– Мы летим туда? – спросила наконец Вероника, бросив на него взгляд через плечо. – Я бы не хотела, – добавила она тихо. – Пожалуйста!

– Я разрабатываю способ управления полетом и моим воздушным кораблем, Вероника, – сказал Монтгомери. – А до тех пор нам придется путешествовать по воле ветра.

Вероника кивнула и снова устремила взгляд вперед. На этот раз, подойдя и встав у нее за спиной, Монтгомери не стал обнимать ее. Она стояла теперь одна, наблюдая за их приближением к Макнаренс-Хилл и ощущая холод по мере приближения к бывшему дому.

Независимо от того, увидела бы она свой дом или нет, Вероника знала, что та ночь запечатлелась в ее памяти навсегда. Ей следовало пережить это, позволить себе думать об этом. Она же обычно отторгала все воспоминания в тот момент, как они приходили. В противном случае боль лишила бы ее возможности двигаться.

Вот тропинка, ведущая к дому. Вот дерево, в которое попала молния, когда Веронике было лет семь. Вот ручей, роща и все остальные места, знакомые ей с детства.

Единственным признаком того, что здесь когда-то стоял дом, были закопченная кирпичная половина стены и остатки кухонного очага. Сквозь почерневшую землю пробивались молодые деревца, как если бы лес пытался заново завоевать это место и исцелить его.

Свежий ветер коснулся своим дыханием ее лица, дотронулся до него ледяной рукой.

Вероника закрыла глаза, заставив себя дышать медленно, глубоко и спокойно.

– Что случилось? – спросил Монтгомери.

Она не открывала глаз.

– Пожар.

Она бы удалилась от него, если бы гондола была побольше.