Карен Рэнни - Любовь и бесчестье

– Я ведь ваша горничная, миледи! Разве нет?

Вероника кивнула.

– Я должна заботиться о ваших вещах, приносить свежие цветы в вашу комнату и убирать в ней, если это понадобится. Хотя, должна сказать, ваша милость, вы не разбрасываете вещи где попало.

Элспет сжала руки, по-видимому, принимая какое-то решение, и быстро заговорила:

– Для меня повышение по службе – быть в вашем распоряжении, и я очень горжусь этим. Миллисент все еще зла на меня за это и смотрит на меня холодно. И все же я должна знать, когда вы посылаете кого-то отдавать мне распоряжения. В противном случае как мне догадаться о ваших желаниях. Откуда я узнаю, вы ли так распорядились, и, если я начну с кем-нибудь спорить, ваша милость, вы на меня разгневаетесь, а я не хочу потерять свое место.

Вероника поставила стул у окна, стараясь успокоиться, и сделала знак, указывая на кровать.

– Иди сюда, Элспет, сядь и скажи мне, что случилось.

И говори, пожалуйста, помедленнее.

Элспет села на край кровати, свесив ноги, и некоторое время смотрела на них, прежде чем заговорить.

– Примерно час назад я принесла, ваша милость, ваши свежевыстиранные платья. И вам будет приятно узнать, что пятно на синем полосатом платье сошло.

Вероника кивнула, стараясь проявлять терпение:

– И в моей комнате кто-то был?

– Да, ваша милость. Одна из ваших кузин. Мне показалось, что она рылась в вашем шкафу. Она сказала, что ищет какую-то вещь, за которой вы ее послали, и велела мне немедленно убираться.

– Я так понимаю, что ты не согласилась, – догадалась Вероника, испытывая теплые чувства к девушке, проявившей такую преданность ей.

Элспет кивнула:

– Я отказалась уйти, ваша милость. В конце концов она ушла, но обещала, что позаботится о том, чтобы меня еще до вечера уволили.

Вероника была потрясена, заметив слезы в глазах девушки.

– Я никого ни за чем не посылала, Элспет, – сказала Вероника, вставая. – Не знаю, что здесь делала моя кузина, но она находилась здесь не по моему поручению.

Хотя Вероника уже догадалась, кто это был, она все-таки спросила:

– И это была…

– Думаю, мисс Аманда.

Вероника положила руку на плечо Элспет:

– Благодарю тебя, Элспет. Ты все сделала правильно, то, что и должна была сделать. Никаких неприятных последствий для тебя не будет.

– Значит, меня не уволят?

– Ни в коем случае, – ответила Вероника. – И к тому же в награду за твою преданность мне я поговорю с миссис Броуди, чтобы ты и Робби могли пользоваться вашим свободным днем вместе.

– Ваша милость, я не знаю, что сказать.

На ресницах Элспет повисли слезы, но ее улыбка напомнила Веронике момент, когда солнце проглядывает сквозь тучи в разгар грозы.

Вероника открыла выдвижной ящик внизу одного из платяных шкафов и проверила запертую шкатулку. Все деньги ее отца оказались на месте. Правда, это была не единственная ценность в комнате. Она подошла к своему бюро, выдвинула ящик и уставилась внутрь. Там было пусто.

Зеркало Туллох Сгатхан исчезло.

Монтгомери поднял глаза, когда Эдмунд вошел в винокурню. Он не прекратил работу, ибо стремился закончить ее поскорее, чтобы привести себя в божеский вид и предстать перед Вероникой и ее родными.

Вне всякого сомнения, Эдмунд принес ему дюжину-другую бумаг на подпись и поставит его перед необходимостью принимать решения, что его ни в коей мере не интересовало.

– Ваша милость, – приступил к разговору поверенный, подходя ближе и останавливаясь перед рабочим столом.

Монтгомери спрятал инструмент в кожаный рукав, потом положил обе руки на деревянную поверхность рабочего стола.

– В чем дело, Эдмунд? Надо повысить жалованье слугам, заказать больше продуктов для кухарки, нанять еще дюжину горничных? Лучше всего обратиться для решения этих вопросов к моей жене, поскольку домашними делами ведает она.

– Вы предоставляете право решать эти вопросы ее милости?

Эдмунд выглядел настолько ошеломленным, что Монтгомери захотелось усмехнуться.

– Право же, это так. Моя невестка управляла в Виргинии домом и прекрасно с этим справлялась. И должен добавить, без моего участия.

Эдмунд кивнул, будто эта мысль представилась ему достойной рассмотрения, но не двинулся с места.

– Значит, вы пришли сюда не по домашним делам? Так в чем же дело? Что-то не ладится с ткацкими станками из Франции, с овцами, с угольными шахтами?

– У вас, ваша милость, много владений, – сказал Эдмунд смущенно.

Монтгомери посмотрел на него:

– Я это понимаю, Эдмунд, и благодарен вам за хлопоты. Просто меня не интересует каждодневная деятельность во всех этих областях.

– Сэр, есть люди, зависящие от вас и вашей добросовестности. Их жизнь зависит от вашего интереса к делам.

Монтгомери устремил взгляд прямо вперед на яркое послеполуденное солнце, манившее его на воздух. Он хотел поскорее покончить с делами до того, как Эдмунд начнет читать ему лекцию о его долге. В армии он служил полковником, в подчинении у которого было пятьсот сорок два человека, и более года водил их в бой. Монтгомери пришлось похоронить свою семью, и он остался распорядителем всех земель. Теперь состояние Фэрфаксов пушечным ядром повисло у него на шее, и ему приходилось тащить его на себе, невзирая на вес.

– Скажите, что собирались сказать, Эдмунд.

«И отправляйтесь к черту».

– Меня допросили, сэр, и я считаю своим долгом сообщить вам об этом.

– Допросили?

Монтгомери поднял бровь, ожидая ответа.

– Граф Конли, сэр. Он очень интересовался вашим состоянием и хотел знать точный его размер.

– Неужели?

– Думаю, я поступил неправильно, сказав ему о вашей щедрости по отношению к ее милости. Его чрезвычайно заинтересовали подробности.

Монтгомери не знал, на кого он больше гневается: на Эдмунда или на графа Конли.

– Когда это было? – спросил он, вытирая руки тряпкой.

– Менее часа назад, сэр. Я пришел прямо к вам после этого разговора, – сказал Эдмунд и, поколебавшись, собрался с силами и спросил: – Что мне делать, ваша милость?

– Ничего, – ответил Монтгомери. – Я сам разберусь.

Он направился к двери, потом обернулся и посмотрел в лицо поверенному.

– К вашему сведению, Эдмунд, я не хочу, чтобы вы обсуждали мои дела с кем бы то ни было. Никогда не делайте этого, никогда и ни с кем.

Эдмунд устремил неподвижный взгляд на грязный пол:

– Я совершил ошибку, ваша милость. Я никогда ее не повторю.

– Вы живете в Инвернессе?

Эдмунд кивнул.

– Думаю, Эдмунд, вам пора отправиться домой.

Поверенный выглядел потрясенным.

– Кто же позаботится о ваших делах, сэр?

Пушечное ядро становилось все тяжелее и тяжелее.

Монтгомери хотелось обрушить его на Эдмунда Керра.

Эдмунд сделал несколько шагов к нему:

– Я прошу прощения, лорд Фэрфакс. Примите мое глубочайшее сожаление. Как только я осознал свою оплошность, я немедленно пришел к вам.

– Это верно, – ответил Монтгомери. – И потому я не увольняю вас, Эдмунд. И все же, думаю, вам пора побыть дома. По крайней мере какое-то время. Вы не согласны?

Его взгляд заставил Эдмунда отказаться от возражений.

– Да, ваша милость. Возможно, пора.

Гнев душил Монтгомери и заставил его пулей промчаться по мосту, а потом по тропинке к Донкастер-Холлу. Он направился в свою комнату вымыться и переодеться, перед тем как отправиться на поиски графа Конли и хорошенько всыпать наглецу.

Элспет помогла Веронике переодеться и уложила ее волосы. Вероника вымыла руки и попыталась освежить лицо прохладным компрессом, но это не помогло. Ее щеки пылали, и это было признаком того, что гнев ее достиг точки кипения.

К моменту, когда Вероника вошла в парадную столовую, градус ее гнева поднялся настолько, что она уже дрожала от ярости.

– Это твой обычай опаздывать, – сказала тетя Лилли и потянулась за пшеничной лепешкой, блюдо которых стояло на столе. – Я думала, твои манеры стали лучше.

Вероника остановилась в дверях перевести дух и заставила себя немного успокоиться.

Дядя Бертран восседал во главе стола, тетя Лилли напротив, кузины и кузены расселись, как им заблагорассудилось. Должно быть, поместить Веронику предполагалось где-то посередине, принимая во внимание ее положение бедной родственницы, которое сочли приемлемым даже в ее собственном доме.

Вероника предпочла не обратить внимания на тетю и дядю и направилась прямо к стулу напротив Аманды. Кузина улыбнулась ей через стол. Выражение ее лица казалось бы полным нежности и очарования, если бы не хищный блеск в глазах.

– Где оно?

– Где что, Вероника? – спросила тетя Лилли. – Сядь, девочка.

– Где зеркало? – повторила Вероника, не сводя взгляда с Аманды. – Тебе не удастся воровать у меня в доме.

– Вероника! – воскликнула в ужасе тетя Лилли. – О чем ты говоришь?

– Ты украла зеркало. Где оно?

Аманда промокнула салфеткой уголок рта:

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– В Лондоне я давала тебе деньги по доброй воле.

Однако зеркало я не собираюсь тебе дарить.

Аманда повернулась к матери:

– Право, матушка, я не знаю, о чем она говорит. Пожалуйста, заставь ее перестать говорить обо мне такие ужасные вещи.

– Вероника, – сказал дядя Бертран, – ты не можешь никого обвинять бездоказательно.

– Моя горничная – свидетельница, – возразила Вероника. – Она видела тебя в моей комнате, Аманда.

Тетя Лилли встала, бросила салфетку, подошла к дочери и встала за спинкой ее стула:

– Аманда не воровка.

– Я просто хотела посмотреть твои комнаты, – сказала Аманда. – Сегодня утром ты исчезла, и с тех пор я тебя не видела.

– И это тоже проявление неучтивости, Вероника, – добавила тетка.

– Сомневаюсь, графиня, – послышался голос Монтгомери из-за ее спины, – что тема этой беседы продиктована грубостью.

Вероника подняла на него глаза и увидела, что он в упор смотрит на дядю Бертрана:

– Нам с вами надо поговорить. Немедленно!

Сейчас Монтгомери совсем не походил на того человека, с которым она рассталась час назад. Голос его был ледяным, а лицо исказила такая ярость, что она бы содрогнулась, будь эта ярость направлена на нее.

– Вам бы следовало поучить вашу жену, Монтгомери, – сказала тетя Лилли, снова садясь на место. – Она непозволительно груба с Амандой.

Монтгомери посмотрел на Веронику.

– Она украла мое зеркало. Пришла в мою комнату и украла Туллох Сгатхан.

С минуту Монтгомери изучал лицо Аманды, потом окинул взглядом весь стол. Надо сказать к чести остальных кузин, они не поднимали на него глаз и выглядели так, будто им хотелось оказаться в другом месте. Судя по всему, ярость Монтгомери не затронула только Аманду, дядю Бертрана и тетю Лилли.

Монтгомери сделал движение к жене и нежно обнял ее за талию.

Тетя Лилли смотрела на них, хмурясь:

– Она была непозволительно груба с Амандой, Монтгомери. И ей следовало бы проявить любезность и извиниться перед ней.

– Это вам следует извиниться перед Вероникой, – сказал Монтгомери, опережая Веронику. – Вы заняли ее место за столом. – Он повернулся к графу Конли: – Вам я тоже не давал разрешения занять мое место во главе стола, сэр. Как и выспрашивать моего поверенного о состоянии моих финансов и положении моей жены.

Монтгомери сделал знак одной из служанок.

– Попросите миссис Броуди прийти сюда, – сказал он, прежде чем обратить внимание на Аманду. – А теперь пора сказать правду. Вы взяли зеркало?

Лицо Аманды приняло такой же ярко-красный цвет, как лицо ее отца. Взгляд, брошенный ею на Веронику, был полон ненависти.

Миссис Броуди пришла не позже чем через три минуты, а до ее прихода царило смущенное молчание. Взгляд Монтгомери будто вынуждал всех молчать. К счастью, никому не пришло в голову бросить ему вызов и заговорить.

– Где вы поместили наших гостей, миссис Броуди?

Он снова повернул голову, чтобы видеть лицо Аманды.

– Молодую леди в Зеленой комнате, ваша милость.

– Я предоставляю вам последнюю возможность, – сказал Монтгомери.

– Не можете же вы не верить моему слову, – сказала Аманда, вставая.

– Аманда! – Повелительный голос тети Лилли потерялся в начинающейся истерике ее дочери.

– Никто никогда не обращался со мной так ужасно за всю мою жизнь, – вопила Аманда.

Она обратила свой взгляд к отцу, ища у него поддержки, но граф продолжал краснеть и никак не показывал, что замечает смущение дочери.

Монтгомери повернулся к Веронике и протянул ей руку. Они вышли из столовой, держась за руки – их пальцы были переплетены. Граф Конли устремился за ними, дальше проследовала графиня и наконец Аманда, теперь ударившаяся в слезы. За ними шли четыре остальных кузины и кузена, две горничные и миссис Броуди.

Недоставало только волынщика, чтобы процессия выглядела торжественно.

У двери в Зеленую комнату Монтгомери остановился, обернулся и посмотрел на Аманду: