Флора Спир - Любовь и честь

– Я не вижу в этой комнате никаких недостатков, – продолжал Рэдалф, поглядывая на две жаровни, в которых зимой жгли уголь для обогрева. – Тут уютно и удобно. Ты должна быть здесь счастлива.

– Я не могу находиться в одной и той же комнате дни и месяцы напролет, – воскликнула Джоанна.

– Именно это ты и сделаешь, – ответил Рэдалф. – Я не могу позволить тебе разговаривать или просто видеться ни с одним мужчиной, кроме меня, пока не узнаю, что ты ждешь ребенка от Криспина. Чтобы не было никаких сомнений в отцовстве.

– А если она не беременна? – спросила Роэз.

– Ну, тогда, – Рэдалф сжимал и разжимал пальцы, словно хотел стиснуть ими стройную шейку дочери, если она окажется бесплодной, – тогда я снова выдам ее замуж, как только кончится траур, за кого-нибудь еще. У меня должен быть наследник. Должен!

– Милорд, это очень жестокое обращение с девушкой, которая всего лишь выполняла ваши желания, – настаивала Роэз.

– Надо ли мне напоминать тебе, что если бы ты родила мне детей, у меня не было бы необходимости так обращаться с Джоанной? – Рэдалф обернулся к Роэз со злорадством человека, любящего унижать того, кто слабее и беззащитнее его. – Это тяжкий порок, делающий жену неполноценной. И если ты окажешься не только бесплодной, но и своевольной, я могу на законном основании расторгнуть брак и отправить тебя в монастырь.

– Но если Джоанна беременна и не будет двигаться, – продолжала Роэз, рискуя своим благополучием ради юной вдовы, – она ослабнет и заболеет и сможет родить лишь хилого ребенка вам в наследники. По-моему, милорд, в ваших интересах разрешить Джоанне прогуливаться каждый день по крепостной стене, иногда посещать сад с травами. Я буду сопровождать ее и прослежу, чтобы она ни с кем не разговаривала.

Рэдалф перевел взгляд с Роэз на дочь. Он был в нерешительности. Слова жены встревожили его. Джоанна затаила дыхание.

– Джоанна может прогуливаться по крепостным стенам вместе с тобой, – наконец смилостивился он, – но только с Бэрдом. Он будет охранять вас обеих. Бэрд уж позаботится, чтобы ни один мужчина не приблизился к Джоанне.

Это было не то, что хотелось бы услышать Джоанне. Никакой радости не будет в прогулках с Бэрдом, которого она терпеть не могла. Но радость хоть небольшой свободы возобладала над отвращением к тюремщику.

– Спасибо, отец, – кротко сказала она, несмотря на гнев, кипевший в ее сердце.

– Бэрд будет также сторожить твою дверь, – продолжал Рэдалф. – Кроме засова внутри, я поставлю тебе на дверь крепкий замок, чтобы лучше уберечь от всяких вторжений. Женщина Бэрда, Лиз, будет убирать твою комнату и приносить тебе еду. Не пытайся подружиться с ней. Бэрд позаботится, чтобы она не передавала от тебя никаких посланий.

– У меня вовсе нет желания разговаривать с Лиз, – отвечала Джоанна. – Она отвратительная женщина.

– И ты не будешь передавать никаких посланий ни от Джоанны, ни к ней, – обратился Рэдалф к жене. – Если дорожишь своей жизнью.

– Я выполню все ваши приказания, милорд.

– Как только снаружи на дверь поставят замок, лишь у меня и у Бэрда будут ключи от этой комнаты, – заметил Рэдалф. – Когда захочешь сюда войти, обратишься ко мне или к нему.

– Да, милорд. – Роэз склонила голову в знак повиновения.

Когда Рэдалф ушел, Джоанна опустилась на сиденье у окна и прислонилась головой к каменной стене.

– Неужели это все, на что мне разрешается смотреть, – воскликнула она. – Только на то, что видно из этих двух узких окошек? Я сойду с ума.

– Не теряй надежды. – Роэз села рядом с ней.

– Спасибо за желание мне помочь, – сказала Джоанна.

– Мне хотелось бы сделать больше. Без тебя моя жизнь была бы совсем грустной: не только без детей, но и без любви. Я сделаю все, что смогу, чтобы облегчить твое заточение, потому что так это и называется – заточение. Я помогла бы тебе бежать, если б сумела. Хотя куда ты можешь убежать, кроме монастыря, я не знаю.

– Не ставь себя под удар ради меня, – предостерегла ее Джоанна и горестно улыбнулась. – Что я буду делать, если отец отошлет тебя? У нас с тобой есть только мы, Роэз.

– Я буду осторожна, – пообещала Роэз. – Я постараюсь каждую ночь угождать ему в постели и предотвращать вспышки гнева.

– Самое забавное будет, если ты после этого забеременеешь, – улыбнулась Джоанна.

– Я начинаю думать, что в моем бесплодии виновата не столько я, сколько Рэдалф, – ответила Роэз и, сменив щекотливую тему, поинтересовалась: – А что ты думаешь об Элане? Ты веришь выдумке Рэдалфа, что Криспина убил он?

– Что бы ни заявлял мой отец или кто бы то ни был, – ответила Джоанна, – я сердцем знаю, что Элан не мог совершить убийства.

– Я тоже убеждена в этом, – с чувством подтвердила Роэз. – И сэр Пирс не мог. Но хотелось бы мне знать, кто же подлый убийца.

Аббат Эмброуз покинул Хафстон рано утром после похорон Криспина. Он путешествовал один. Это было почти безопасно даже в этой части Англии, расположенной вблизи границы с Уэльсом. При короле Генрихе I немного нашлось бы греховодников, осмеливавшихся напасть на священника. Аббат Эмброуз ехал на тихой кобылке и еще вел на поводу двоих лошадей: одну сменную кобылу для себя и одну вьючную, нагруженную его скромными пожитками и огромным для одного человека количеством провизии. Так как он не скрывал, что едет в Лондон, а затем в Гастингс, откуда собирается через Узкое Море добраться до Нормандии, то и выбрал дорогу, идущую в этом направлении. Дорога эта, больше походившая на тропу, петляла по глухим лесным чащобам. Так как день был ясным и теплым, аббат Эмброуз ехал с непокрытой головой, и его свежевыбритая тонзура[3] белела далеко окрест как символ его святости. Однако мысли его были заняты делами совсем не духовными, и, продвигаясь вперед, он снова и снова бросал испытующие взгляды в зеленые заросли по обе стороны дороги. Когда ближе к полудню на пути перед ним возникла высокая фигура, закутанная в темный плащ, он решительно натянул поводья, резко останавливая лошадь.

– Слава Богу, – воскликнул он. – Я боялся разминуться с вами или, хуже того, убедиться, что вас ночью схватили, а мне об этом не дали знать.

– Вам лучше заехать в лес, – сказал Пирс. – Мы с Эланом нашли безопасное местечко на время, пока не решили, что делать дальше.

Взяв под уздцы лошадь аббата Эмброуза, он свел ее с дороги. Две запасные лошади, привязанные к ее седлу, последовали за ней.

– Удивляюсь, как это вам позволили выехать с такими лошадьми из Хафстона, – заметил Пирс, восхищенно глядя на их великолепную стать.

– Я тоже был удивлен настолько, что решил, будто за мной следят, но пока никаких признаков преследования не заметил. – По мере продвижения в чащу аббат Эмброуз легко спрыгнул с лошади, потому что заросли стали слишком густыми. Низкие ветви деревьев и разросшиеся кусты сильно затрудняли езду. – Вы простите меня, если я скажу, что после того, как я отказался от рыцарской присяги ради святых обетов, получаю огромное удовольствие от того, что подо мной снова прекрасная лошадь и что еду на поиски справедливости в такой ясный день.

– Вы их украли? – откровенно спросил Пирс, подозрительно поглядывая на лошадей.

– Разумеется, нет, сын мой, – отозвался священник с озорной искоркой в глазах. – Они дар барона Рэдалфа церкви Святой Матери во искупление его грехов. А-а, Элан, вот ты где. Слава Богу, вне опасности.

– Я не был бы в безопасности без вашей помощи и сообразительности Пирса, – сказал Элан, выходя из своего зеленого укрытия и приближаясь к священнику. – Мы как-то незаметно ускользнули от целой армии поисковиков и собак, которых отправил по нашему следу Рэдалф. Всю первую ночь мы простояли в пруду, по горло в холодной воде, в то время как собаки лаяли и выли слишком близко, чтобы успокаиваться. Но, несмотря на холод и неуверенность в будущем, я благодарю вас обоих за спасение моей жизни.

– Если б мы сумели спасти и жизнь Криспина, – удрученно сказал Пирс, – если б сейчас нас было здесь четверо, а не всего лишь трое.

– Да. Смерть Криспина возмущает меня и мучит до глубины души, – Эмброуз склонил голову и перекрестился. – Я никогда не устану молиться за милую добрую душу моего племянника. Это все, что мы можем сейчас для него сделать.

Они стояли тесно прижавшись друг к другу, еле сдерживая слезы при мысли о навсегда утраченном родном прекрасном человеке, пока Эмброуз читал молитву.

– Препоручим Криспина заботам Всевышнего, – проговорил Эмброуз, – следующей моей святой обязанностью является забота о живых. И мне кажется, один из вас особенно в ней нуждается.

Элан из Уортхэма, которого аббат Эмброуз увидел сейчас на этой полянке, разительно отличался от того открытого и жизнерадостного юноши, который меньше недели назад прибыл в замок Бэннингфорд на свадьбу своего двоюродного брата. Лицо Элана было бледным и осунувшимся, движения напряженными, словно он был готов по малейшему знаку бежать от опасности.

– Ты снова болел? – с тревогой спросил аббат Эмброуз.

– Нет, тошнота быстро прошла. Я беспокоился за вас, – объяснил Элан. – И еще я боялся, что нас с Пирсом схватят до того, как я вспомню все, что случилось той страшной ночью, и сумею доказать, что не убивал Криспина. Ведь Рэдалф говорит именно так, верно? Что это сделал я? Мы знали, что он обвинит в убийстве меня. Дядя Эмброуз, я хочу, чтобы вы убедили Пирса отделиться. Скажите ему, что для него так будет лучше. Меня он не слушает.

– Много прошло лет с тех пор, как ты называл меня дядей, – сказал Эмброуз. – Это слово мило моим ушам, даже если это всего лишь знак уважения. Дорогой мой мальчик, я не могу советовать Пирсу бросить тебя. Что он будет делать? Вернется в Хафстон, где должен был стать рыцарем-ключарем у Криспина? Туда, где теперь распоряжается Рэдалф? Сколько времени, по-твоему, Пирс уцелеет там? Рэдалф будет настаивать… уже настаивает, что Пирс так же виновен, как и ты.

– Это была глупая идея. – Элан крепко потер лицо ладонями. – Я, кажется, до сих пор плохо соображаю.

– Может быть, из-за того, что ты давно ничего не ел, – заметил Эмброуз. – Мальчики мои, разделите-ка со мной дневную трапезу и выслушайте мои добрые советы.

– Согласен, – отозвался Пирс. – Более того, я обещаю последовать всем вашим советам.

– Вот это слова мудреца. – Легкими умелыми движениями человека, бывшего когда-то славным рыцарем и сохранившего до сих пор силу и гибкость, Эмброуз вытащил из чересседельной сумки узелок и бросил его Пирсу. Еще к седлу вьючной лошади был приторочен запечатанный кувшин с вином, который Эмброуз снял и передал Элану. Затем, поддернув свою рясу до бедер, Эмброуз уселся по-турецки на землю.

– Оставь лошадей как есть, – махнул он рукой, когда Пирс двинулся было к ним, чтобы расседлать. – Нам может понадобиться со всей поспешностью покинуть этот очаровательный уголок. Вино можешь пить спокойно, Элан. В нем нет макового настоя.

– Макового настоя? – Элан, задержав кувшин около губ, удивленно посмотрел на священника. – Так это из-за него мне было так плохо?

– По-моему, это наиболее вероятное объяснение, – заметил Эмброуз. – Маковый настой, смешанный с ядовитыми травами, вызывает такие болезненные симптомы, которые мы видели у тебя. Все, из чего приготовляется это питье, легкодоступно. У любой хорошей хозяйки в кладовой набор трав всегда наготове, чтобы давать раненым при сильных болях.

– Но не думаете же вы всерьез, что в отравлении Элана замешана леди Роэз? – забеспокоился Пирс. – Или Джоанна?

– Нет, – решительно возразил Эмброуз. – Я так не думаю. Не имея доказательства ничьей вины, я оставляю выбор преступника вашему воображению. Но готов спорить, Пирс, что если бы ты выпил за едой в ту ночь полный кубок вина, а не один глоток, то обязательно заболел. Но просто рассуждения ничего не стоят без неопровержимых доказательств. Я не сомневаюсь: вас обоих хотели обвинить в смерти Криспина.

– Но кто это сделал? – не унимался подавленный горем Элан.

– Я не знаю, – ответил Эмброуз.

– Но вы же кого-то подозреваете? – настаивал юноша.

– Я не стану называть ничье имя всуе и тем порочить репутацию возможно невинного человека, – покачал головой Эмброуз.

– Но меня же обвинили без доказательств! – воскликнул Элан. – И только небо способно помочь мне оправдаться, потому что я сделать этого не мог: я все еще не помню, что именно произошло той ночью после того, как я вышел из зала.

– Ты и не должен помнить, – вставил Пирс. – Для этого и понадобился маковый настой… чтобы нас лишить памяти.

– А с Джоанной все хорошо? – внезапно спросил Элан.

– Я не видел ее с той ночи. Отец запер ее в брачном покое. – И Эмброуз рассказал своим спутникам все, что знал о бедственном положении Джоанны и о том, как Рэдалф ведет розыски двоих молодых людей, которых во всеуслышание объявил убийцами Криспина.