— Кто были те люди? Что они взяли здесь?

Она заморгала. Холодный тон, беспощадная сосредоточенность превращали его в чужака. Может, это все же не Эдриан? Может, какой-то демон вселился в его тело? Демон, которым руководят из преисподней? Его глаза от слабого света ближайшей лампы не смогли бы гореть так яростно. Тени легли на его лицо, подбородок казался высеченным из камня. Эдриан смотрел на нее без сострадания и как будто не узнавал.

— Кто были те люди? — снова повторил он.

Какие глупые вопросы. Если их повторять много раз, слова теряют смысл. Нора отвела взгляд. За окном чернота. Предметы в комнате вне светлого круга как будто нарисованы угольным карандашом. Подол юбки серого шелка лужей растекся по темным плиткам пола.

Значит, она на полу?

Нора попыталась подняться. Его рука помогла ей. Да, она на полу. Каменные плиты царапали ей спину. Колени болели так, словно она на них упала. Как это случилось? Она не помнит, что вставала с кровати.

— Смотрите на меня!

Нора вздрогнула от резкого звука этой команды. Он ладонью провел по ее щеке, запустил пальцы в волосы. Только тогда она догадалась, что у нее закружилась голова.

Одним резким движением он приподнял ее и поставил на колени. На каменный пол упала шпилька. Холодные пряди волос скользнули вниз по спине. Нора покачнулась. От боли в корнях волос у нее из глаз покатились слезы. О, только бы лечь... Лечь и заснуть...

— Говорите! — В его голосе зазвучало новое озлобление. — Говорите же, черт вас подери!

Она будет говорить, должна говорить.

— Не прикасайтесь ко мне.

— Не буду прикасаться, когда вы ответите на вопрос.

Что он за человек, если продолжает эту странную пытку? Почему не ударит ее? «Ударь меня, — в мыслях взмолилась Нора. — Ударь, и пусть все закончится».

— Ты — дьявол.

— Да. Вы это уже говорили.

Правда, говорила. И не только сегодня, а еще и... давно. Она помнила тот спор. Он уговаривал ее бежать с ним. Как будто в королевстве мог найтись хоть один священник, который согласился бы обвенчать католика и невесту-протестантку! Но нет, он не уговаривал... Он соблазнял ее — глаза смеются, влажные губы прикасаются к горлу.

«Будь со мной во грехе, — говорил он. — Пусть наш первенец сам решит, какой церкви нас повенчать».

Ее колени поехали по полу. Она бы упала, но он крепко держал ее за волосы.

— Просыпайтесь!

От этого крика из ее груди вырвалось рыдание. Почему он так жесток?

Он потянул ее за волосы, заставляя поднять голову. Сейчас его глаза не смеялись. Они были налиты кровью. Яркий зеленый цвет среди красных прожилок.

Ах да, он тоже измотан. Он ведь всего-навсего человек.

— Я помню, когда назвала тебя дьяволом. — Казалось, слова вырвались из нее, извлеченные чьей-то невидимой рукой, и губы здесь совсем ни при чем. — Я почти сбежала с тобой. Почти.

— Нет, — помолчав, заявил он. — Ты никогда не соглашалась. Ты не из бунтарей.

Нора почувствовала слабое удивление.

— Но я почти согласилась. — Неужели он этого не понял? Ради него она была готова бросить все на свете, но от него требовала такой же жертвы. Хотела, чтобы он попросил у отца ее руки. Пусть лишь для того, чтобы получить отказ.

Больше она ничего от него не требовала, только равного мужества. Ибо, несмотря на страсть, которую он выказывал, в обществе Эдриан вел себя на редкость сдержанно и никогда не терял контроль над собой. Даже ее брат не догадывался, что происходит между ними. Как ни странно, сама она немного осуждала Эдриана за это. Как он умел притвориться, что она ничего для него не значит... Нору это всегда беспокоило. Она жаждала от него такого же исступления, которое испытывала сама.

Но в конце концов он все же пришел за ней. Ради нее он набрался мужества и решимости, но только в конце. Что, если бы он решился на это раньше?

Нора с усилием втянула в себя воздух.

— Хорошо, что ты так долго не терял голову, — слабым голосом произнесла она.

Эдриан нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы ты во всеуслышание заявил о нашей любви... если бы просил у отца моей руки и получил отказ, если бы я сбежала с тобой, где бы мы были сейчас?

Его лицо застыло, как маска.

— Мы были бы мужем и женой.

Его слова показались ей злобной шуткой. Она — на коленях, он — держит ее за волосы и говорит о браке!

— О да, — голосом, в котором смешались смех и слезы, произнесла Нора. — Муж и жена, погибшие от нищеты. — Их любовь не могла завершиться счастливо.

В любом случае они были обречены. — Или одинокие, всеми забытые и проклятые.

В глазах Эдриана мелькнула искра. Его хватка ослабла.

— Мы и так одиноки, Нора.

У нее в горле встал ком. Да, они одиноки. Сейчас, в предрассветной тишине, эти слова звучали как истина в последней инстанции.

Его рука соскользнула с ее головы. Нора тяжело осела на пол. Мерцающий свет лампы расплескался у нее на коленях. Сейчас, когда Эдриан больше не удерживал ее, Нора ощутила, как холод окутывает ее, словно саван. На глаза опять набежали слезы. У нее не осталось сил, чтобы сдержать их.

— Да, — согласилась она, — одиноки. — Космо будет примерно таким же, как Тоу. Отец и Дэвид любят ее, но не хотят понять. Она одинока.

Губы коснулись уголка ее глаза. Горячие, мягкие. Ее охватило смятение. Казалось, оно распространяется от того места, где он коснулся ее лица. Его дыхание согревало ей щеку. Усталость мешала ей осознать, что происходит, и она же не позволяла сопротивляться. Осторожно и медленно, так, чтобы не сдвинуть его губы, она привалилась лбом к его плечу. Здесь темнота казалась мягче.

Его губы скользнули к ее виску.

— Не плачь, — едва слышно произнес он. — Ты сама сказала: что сделано, то сделано.

Нора со всхлипом втянула в себя воздух.

— Не сделано. — Иначе почему прикосновение его губ отзывается в ней таким трепетом? Он злодей, негодяй, предназначенный аду, но его поцелуй... Его поцелуй казался благословением.

Он не так понял ее слова.

— Просто ответь на мои вопросы, и все кончится. Сейчас его низкий голос звучал глухо, дыхание касалось ее щеки. Нора привалилась к нему, уткнувшись лбом в его плечо. — И ты будешь спать, сколько захочешь.

Нора сделала глубокий вдох. От него пахло не серой, а мужчиной из плоти и крови. Его плечо было твердым и мускулистым. Женщина может положиться на его поддержку.

Он не всегда был негодяем. Он пришел за ней.

Чем дольше она об этом думала, тем удивительнее казалось ей это открытие. Когда-то этот холодный человек рискнул ради нее всем. Именно этот мужчина, которым восхищались все женщины Лондона. Она сама видела, как они распускали перед ним перышки. Мужчины, те, кто поумнее, боялись его. И она должна бояться. Несколько минут назад так и было — она боялась.

Он положил горячую ладонь у нее между лопаток и чуть прижал, как будто хотел удержать на месте. Потом провел пальцами вдоль позвоночника до талии и назад, потом снова вниз. На талии ладонь раскрылась и осторожно обхватила ее, как драгоценность.

— Заставь меня говорить, — прошептала она. Ах, если бы он мог заставить! — Иначе я не предам его. — А если не предаст, значит, надо поднять голову и отстраниться от Эдриана, ибо ей он принадлежать не может.

Эдриан пошевелился, и голова Норы оказалась у него на плече. Его волосы щекотали ей кожу.

— Даже если он сам предает тебя? Положение, в которое он тебя поставил, доказывает, что в нем нет ни любви, ни заботы. Ни один любящий человек не стал бы так рисковать тобою.

Значит, существуют разные виды любви. Та, которой служит Дэвид, замешана на долге и крови. Он рассчитывает на нее так, как рассчитывал бы на собственные руки и ноги.

— Я нужна ему. — Когда-то Дэвид был тоже ей нужен, и тогда, в прошлом, он ее не подвел.

— Раз в жизни подумай о себе.

Его голос вибрировал в гортани, и Нора слышала его как будто изнутри. Она закрыла глаза, и — о Боже! — он не стал ее трясти и будить. Какое счастье привалиться к нему! Чернота под ее веками закрутилась головокружительной спиралью.

Может, им от веку суждено встречаться в темноте, а дневной свет и бдительные чужие глаза всегда будут против них?

Эдриан обнял ее, приподнял и усадил к себе на колени. Она в полудреме покорилась без сопротивления. Скрестив ноги, он сидел и укачивал ее, как будто любил по-прежнему.

Но здравый смысл не сдавался. Он брыкался и лягался в глубине сознания и не давал ей погрузиться в забытье. Она не может доверять ему!

— Ты хочешь убить моего брата. — Она должна помнить об этом и держаться за эту правду, а не за Эдриана.

— Нет, — сказал он.

Как просто сказать «нет». Она могла бы принять это отрицание и качаться в колыбели его рук, пока он не устанет. Но она обещала держаться и следовать долгу.

— Ты заберешь его в Лондон, — сказала она в жаркую кожу его горла. — Ты можешь гарантировать его безопасность там?

Эдриан долго молчал.

— Я хочу предотвратить войну, Нора.

— Очень благородно, — отозвалась она. — Но только не ценой жизни Дэвида.

Его рука напряглась.

— А ты не думала, сколько жизней будет спасено, если предотвратить войну, которую замышляет твой брат? Взять хотя бы моих родственников... Многие из них прельстились ложными обещаниями и посулами. Сейчас со стороны правительства им ничто не угрожает, но, они решат, что будут убиты из-за своей религии, разве они не возьмутся за оружие? И тогда ложь, распространяемая твоим братом и его союзниками, наверняка приведет их к смерти.

Нет, ей не понять... Ей вообще трудно думать, трудно разобраться, есть ли правда в словах Эдриана. Конечно Дэвид рассчитывает на помощь фермеров Эдриана. Многие из них католики. Почему бы им не пойти сражаться за католического короля? Но называть дело брата ложью... Какая же это ложь?

Нора заставила себя открыть глаза и слегка отстраниться, чтобы заглянуть Эдриану в лицо. Какой он красивый! Тени от лампы у него за спиной скрадывали резкость черт. Рука Норы непроизвольно потянулась к его лбу, погладила впалую щеку. Щетина кольнула кончики пальцев. В юности его борода была не такой жесткой. Плечи еще не раздались. Теперь он стал мужчиной, взрослым и сильным.

Нора чувствовала тепло от его дыхания.

— Ты не мог заседать в парламенте, — пробормотала она. Нижняя губа у него была полная. По ней так приятно провести пальцем. И она куда мягче, чем кажется. А ямочка на подбородке так умиляет ее. — Ты не мог голосовать. Не мог приехать в Лондон без особого разрешения. И все из-за своей веры. Разве это ложь?

— Нет, — резко ответил он. — Не ложь.

Она заглянула ему в глаза и была поражена его твердым немигающим взглядом.

— Тогда почему... — Она глубоко вздохнула, пытаясь вернуть себе ясность мысли. В одурманенном мозгу мелькнула дикая мысль — что, если ей удастся перетянуть его на свою сторону? Тогда он больше не будет ее врагом. Они будут друзьями, и она сможет лежать у него на руках, не чувствуя себя предательницей. — Тогда почему ты должен подчиняться германскому королю?

Он взял ее руку и с силой прижал к своей щеке.

— Потому что он останется королем. Потому что в делах твоего брата не больше разума, чем в пьяной ночной потасовке. Война, которую он замышляет, будет короткой и кровопролитной. Он проиграет, а вместе с ним — все католики в этой стране, независимо от того, брали они в руки оружие или нет.

— Но Яков Стюарт, наш законный король — прямой наследник крови Стюартов. И ты менее всех остальных можешь осуждать его религию.

Эдриан презрительно фыркнул:

— Какое мне дело до того, кто из них больше достоин трона? Я приберегу свою заботу для того, что непосредственно касается меня. Ты полагаешь, что я оставил свою веру, потому что мне открылась божественная истина? Ничего подобного. Я делаю то, что должен, чтобы защитить себя и своих близких. — Он с силой стиснул ее руку. — Твой брат — мальчишка в теле мужчины. Дурацкими мечтаниями он губит не только себя, но и тех, кого обязан защищать. Я скроен иначе, Нора. Я живу реальностью. Эта страна не потерпит правителя-католика и уничтожит любого, кто полагает иначе. Но я и мои близкие не окажутся среди уничтоженных.

В наступившем молчании Нора слышала, как стучит ее сердце. Он не сводил с нее горящего взгляда.

— Ты кажешься мне человеком без принципов, — прошептала она.

— Мои принципы служат моим целям. Я буду беречь и защищать то, что принадлежит мне. А теперь скажи, зачем приходили те люди?

Вопрос показался ей ударом кинжала. Снова начинался допрос. Но какая-то часть ее существа была зачарована убежденностью, прозвучавшей в словах Эдриана, странной притягательностью его принципа: «Я буду беречь и защищать то, что принадлежит мне».