Глава 11

Домой Нора возвращалась быстрым шагом. Детский порыв заставил ее вынуть рамку из улья. Ей хотелось удивить Эдриана, пожалуй, даже произвести на него впечатление. Глупая выходка! Он отлично умеет оборачивать подобное хвастовство против нее. Когда он смахнул пчелу с ее руки, его прикосновение обожгло Нору огнем и вконец лишило самообладания.

Но он не сможет так легко поколебать ее твердость в том, что касается семьи. Пусть говорит что хочет, она не станет защищаться. Убеждать его, что не собирается раздумывать над поведением отца и брата, оскорбительно для ее семьи. Она обязана безусловно доверять суждениям отца и брата.

Тем не менее доверять им, не задаваясь вопросами, как раз и означает проявлять «бездумную верность»?

Нора почувствовала раздражение, раздражение на Ривенхема и на себя. Она ускорила шаг. Находиться с ним рядом все равно что находиться рядом с чумным — каждую минуту рискуешь заразиться.

Когда он хотел заговорить, Нора перебила его:

— Ты не заморочишь мне голову так, чтобы я предала свою семью.

— Я этого и не жду, — отвечал Эдриан.

Нора не отводила глаз от тропы вдоль лип у края поля. Ее немного задевало, что Эдриан совсем не задохнулся, хотя у нее самой от быстрой ходьбы закололо в боку. Прошагав в таком темпе еще немного, она пошла медленнее — что толку наказывать себя, если его это ничуть не беспокоит.

Нора всем своим существом чувствовала направленное на нее внимание Эдриана, подобное узкому лучу света. Причина его дружелюбия этим утром была ей понятна. Он рассчитывал обезоружить ее, а потом, без сомнения, убедить выдать тайны, которые не сумел добыть силой. Приходила ей в голову и более неприятная перспектива. «Ты не трутень», — сказал он.

— Ты испытываешь ко мне жалость, — резко бросила она. Ее лицо вспыхнуло от унижения. После того сокровенного и такого тяжелого разговора у нее в спальне он стал относиться к ней хуже — как к сироте или побитой собаке.

— Жалость? Нет, — спокойно произнес он. — Это было бы неразумно.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Тогда что? — с вызовом спросила она, желая услышать в ответ только правду. Пусть ответ будет любым — презрение, ненависть, недовольство — что угодно, только не жалость.

— Удивление, — подумав, сказал он. — Ты удивляешь меня, Нора. В Лондоне ты была совсем другой. Теперь ты подкинула мне еще кусочек головоломки, только я не могу вставить его на место.

Они добрались до липовой аллеи. Нора остановилась и повернулась к Эдриану лицом. Теперь они оба знали тайну шестилетней давности. Этот груз больше не давил ей на плечи. Однако их разговор прошлой ночью ничего не изменил, и она не позволит Эдриану убедить ее в обратном. Сейчас, прямо здесь, она определит их отношения раз и навсегда.

— Во мне нет никакой тайны, — собравшись с духом, заговорила она. — И вы не должны обращаться ко мне так фамильярно.

— Птички могут возразить? — с улыбкой отвечал он.

— Я возражаю.

Эдриан подошел на полшага ближе. Нора вздернула подбородок и твердо посмотрела ему в глаза. Больше никакой близости между ними не будет. Ей невыносима его притворная нежность.

— Ты помнишь игру, в которую мы играли? — спросила Эдриан. — По-моему, ты называла ее «Кураж»?

Смена темы сбила Нору с толку. «Кураж» — глупая забава, словесная игра из вопросов и ответов, которую придумал Дэвид. Тем мечтательным летом она научила Эдриана играть в нее и задавала вопросы, которые ни одна сестра ни за что не задаст брату.

— Детские глупости! — воскликнула она. — Они нам уже не по возрасту.

— Они и тогда были нам уже не по возрасту. — Солнечные блики танцевали в его зеленых глазах, тень от листьев падала на лицо и вновь убегала. — Но это не мешало нам с удовольствием играть.

— Ты... ты задумал флиртовать со мной?

Эдриан ухмыльнулся:

— А почему бы и нет? Как сказал бы лорд Джон, в борьбе со скукой все средства хороши.

Нора сглотнула.

— Вот и придумай другое средство.

— О, в играх нет ничего дурного, если даже дети могут играть в них. — Резко очерченные губы Эдриана растянулись в широкой усмешке. — Итак, Нора, вот первое испытание: покажи кураж, признай, ты сомневаешься в правоте своего брата?

— Ты не имеешь права задавать такие вопросы! — охрипнув от возмущения, воскликнула она. — Я не буду на них отвечать.

— Значит, ты струсила, — покачав головой, отметил Эдриан.

— Я Колвилл! Ты не сможешь заставить меня забыть об этом.

— Не смогу заставить? — с любопытством повторил он. — Значит, вот чего ты боишься?

— Я не боюсь! — Но когда Эдриан приблизился к ней еще на шаг, ее сердце застучало быстрее, что было очень похоже на страх. Вот только при этом по телу разлился жар, и Нора, к своему стыду, поняла, что испытывает не страх, а... возбуждение. Стараясь подавить разыгравшиеся чувства, она прибегла к насмешке:

— О, могучий и великий граф Ривенхем, вы льстите себе, если полагаете, что меня пугает ваше имя.

— А прикосновение? — Он приложил палец к голубой жилке у нее на шее, а взглядом впился в ее глаза. — Боишься прикосновения или твое сердце колотится из-за других причин?

Нора заметила, как его губы изогнулись в триумфальной усмешке. Ритм ее сердца действительно подчинился Эдриану, а не собственному разуму. Сердце едва не выпрыгивало из груди.

«Будь холодна как лед! Будь неприступна!» В Лондоне было легко изображать равнодушие. Она научилась проходить мимо, бросая на Эдриана лишь мимолетный взгляд. Сейчас Норе так хотелось вернуть то состояние бесчувственного оцепенения.

— Признаю, — решительно заявила она, — что мозг не всегда властен над телом, иначе все мужчины были бы святыми, а в аду не было бы ни одного распутника.

Эдриан удивленно приподнял бровь.

— Значит, я делаю тебя распутницей? — Он произнес эти слова с такой легкостью, словно тема совсем его не интересовала.

— Я этого не говорила! — выкрикнула Нора. Но, видит Бог, возможно, он прав. Одно-единственное прикосновение его пальца вызвало смятение всех ее чувств.

— Значит, мое прикосновение не нарушит сегодня ваш сон?

— Нет. Нет! — Казалось, она убеждает не его, а себя и не верит своим словам. — Мудрость подарила нам лекарства, а добродетель — желание ими воспользоваться. Сегодня я буду спать крепко. — Она без страха схватила его за руку и с удовольствием заметила тень удивления в его глазах. Не он один способен задавать дерзкие вопросы. — А теперь ваша очередь испытать собственную храбрость, показать кураж. Скажите, лорд Ривенхем, память обо мне тревожила ваш сон или размалеванные придворные красавицы занимали все ваши силы и время?

Казалось, язвительный вопрос совсем не задел его.

— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — спокойно отвечал он. — С одной стороны, ты хочешь, чтобы я сказал, что никогда о тебе не думал, и тогда ты заснешь сегодня в объятиях гнева и без всякого зелья. С другой — ты и сама знаешь, что твой образ каждую ночь провожал меня в постель. А теперь, когда я это признал, ты жалеешь, что спросила.

Нора оттолкнула его руку. Сейчас его честность казалась предательством.

— Что у тебя на уме? Зачем ты смеешься надо мной? — Нора закусила губу, отвернулась и хотела уйти прочь, но Эдриан поймал ее за локоть. Рассвирепев, она толкнула его в грудь. Эдриан ловко отступил назад и рассмеялся.

— Ну вот, — с усмешкой произнес он, — узнаю прежнюю горячую девчонку.

— Пошел к черту! Ты явился сюда, чтобы охотиться за братом, зачем тебе затевать игры еще и со мной?

— Затем, что ты мне не менее интересна, чем твой брат. Женщина, которая всю жизнь старается ради других, никогда не позаботится о себе и не ждет ничего иного.

— Глупости! А как, по-твоему, я должна себя вести? Еще раз стать твоей подстилкой? Сколько счастья мне это принесло!

Эдриан явственно отшатнулся, она и сама содрогнулась от этих ужасных слов, но ею двигали паника и гнев. Он стоял так близко, что Норе стало понятно, какими тайными намерениями он руководствовался сегодня. Они явно читались по его лицу, когда он, справившись с собой, снова шагнул к Норе.

От ярости она сжала кулаки. Эдриан мягко, но настойчиво разжал их и сплел свои пальцы с ее пальцами.

— Прекрати! — крикнула она. — Это бессмысленно. — Должно быть бессмысленно. Как он этого не понимает? Зачем он ее мучает?

Эдриан не отвечал — сжимал ее руки и словно бы... ждал.

Они стояли под липами. Эдриан не выпускал ее рук, вглядывался в лицо и, казалось, хотел посмотреть, что она будет делать теперь.

Нора перестала сопротивляться. Если он всего-навсего желает держать ее за руки, она подождет, пока он утолит, своей аппетит. Ответив ему самым безразличным взглядом, который только можно было изобразить, она бросила все усилия на то, чтобы не думать о прикосновении его рук. Но время шло, и ощущение близости все глубже проникало в ее душу. Он так крепко держал руки Норы, что граница между их телами начала таять. Вот так же уверенно эти крупные загорелые руки сжимали рукоять шпаги. Нора почувствовала, как дрожь, возникшая в самой глубине естества, побежала вверх по позвоночнику.

Они держатся за руки, и это самое невинное удовольствие для влюбленных сейчас кажется неуместным и в то же время многозначительным. В любой момент все скрытые чувства могут облечься в слова и изменить все на свете.

Чтобы не сказать лишнего, Нора прикусила язык. Боль прогонит неуместные фантазии. Но искушение спросить, что у него на уме, не проходило. Без сомнения, он сам хотел, чтобы она спросила. Своим молчанием, серьезным настойчивым взглядом Эдриан будил в ней любопытство, с которым нелегко было справиться.

Время шло. Эдриан осторожно провел пальцем по костяшкам ее руки.

— Послушай меня, Нора, — начал он глубоким, проникновенным голосом. — Я принес тебе много зла. Скажи, как я могу искупить его?

Среди придворных дам был распространен особого вида смешок, в котором сливались издевка и презрение. У Норы он никогда не получался. Сейчас она тоже хохотнула, но этот звук больше напоминал рыдание.

— Никак!

Он кивнул:

— Позволь мне хотя бы попробовать.

О Боже! Нора крепко сжала губы и покачала головой. Это непостижимо! Если бы в ту ночь, когда Ривенхем вошел в ее дом, Норе явился ангел и сообщил, что могущественный граф вскоре будет умолять ее, чтобы она позволила ему искупить вину, Нора сочла бы его посланием Вельзевула.

— Ты сказала, что мы должны научиться сосуществовать друг с другом, — продолжал он. — Согласен, но научи меня как.

— Тогда я солгала, — приглушенным голосом возразила Нора. — Ты же знаешь, что я хотела заманить вас за свой стол.

— Правда иногда предстает в непрошеной форме. Леонора, я не хочу превращать тебя в падшую женщину. Если ты примешь меня, я буду любить тебя, как прежде.

Нора была потрясена и долгое время не могла вымолвить ни слова. Наконец, задыхаясь, она пробормотала:

— Что... что это за трюк?

— Это не трюк.

Он лжет! Пытается соблазнить ее ради собственных целей. Но как серьезно он смотрит!

— Если не трюк, то полное сумасшествие, — прошептала она. — Ты меня совсем не знаешь. За что ты можешь меня любить?

— Думаю, точнее будет сказать, что ты сама себя не знаешь. — Он снова погладил ее по руке. — В Лондоне ты была чужой, чужой и себе, и мне. Что, если все пошло бы иначе? Если бы я проявил больше заботы о тебе? Если бы ограничился только ласками?

Он наклонился и поцеловал ее в шею.

Нора вскрикнула. У него были горячие мягкие губы. Глаза Норы прикрылись сами собой. Запах его кожи, смятые травы, зелень листвы...

Эдриан завел ей руки за спину и, удерживая кисти, коснулся губами уха.

— Эдриан, — прошептала Нора и открыла глаза. Над головой раскинулся роскошный шатер липовой кроны. Ярко-синее небо просвечивало сквозь листву. — Нам нельзя. Только потому, что я честно рассказала тебе все той ночью...

— Ты сказала, что с прошлым покончено, — зашептал он ей в самое ухо. — Но не с желанием. Оно никуда не делось. Оно жило, даже когда мы были далеко друг от друга. Когда ты с опушенными глазами проходила мимо меня в Лондоне, ты его чувствовала, и я — тоже. Я, даже не глядя, всегда знал. Что ты рядом. Но сейчас, здесь, расстояния больше не существует. Оно тоже осталось в прошлом. Нора, кто останавливает нас теперь? Что нам мешает?

Его губы спустились ниже, замерли у ключицы, а пальцы тем временем исполняли собственную партию, легко касаясь спины и повергая Нору в счастливое оцепенение. Она пыталась вздохнуть, чтобы набраться сил для сопротивления. Такие прикосновения кажутся невинными, но она знала, к чему это ведет. Горячая волна, разлившаяся внизу живота, не имела ничего общего с невинными поцелуями.