Беатриче прекрасно знала, как это нелегко — делать вид, что тебе весело или грустно в зависимости от прихоти госпожи, и восхищалась тем, как Зепша играет свою роль. Карлица никогда не жаловала Беатриче, предпочитая считать себя одной из подружек своей хозяйки. Беатриче тоже не доверяла ей, понимая, что Зепша пришла сюда не потому, что соскучилась или сочувствует ей. Да и кто ее пустил бы? Значит, ее прислала Наташа. Впрочем, несмотря на то что княжна была недалекой и легкомысленной, назвать ее злобной было бы несправедливо.

Беатриче сидела у стола, спиной к ужасному окну, пока Зепша выкладывала из сумки фрукты, сладости и какие-то супы.

— Царица шлет тебе свои соболезнования, — сказала Зепша. — Но ты не отчаивайся. Я слышала, что уже через шесть месяцев тебя выпустят, если ты будешь хорошо себя вести.

— Шесть месяцев? — тихо ахнула Беатриче. Ей ведь никто до этого не говорил, за что она здесь и сколько продлится ее заточение.

— Ну да, это ведь обычное дело. Ты ведь была в связи со шпионом.

— Он не шпион!

— Да ты не вини себя так, дорогая. Этот ирод настоящий искуситель. Не только ты и Анна, но и Шарлотта, и Никановская…

— Анна? Шарлотта?

— Да-да, они тоже проверяли его пригодность.

— Но Наташа говорила…

— Ха, Наташа! Она же единственная, с кем он не переспал, разве ты не знала?

Беатриче не хотела верить, но слова Зепши звучали так убедительно.

— Но если ты подпишешь бумагу о том, что он пытался узнать у тебя сведения о царице, то тебя выпустят немедленно.

Беатриче опустила глаза.

— Я никогда не подпишу никаких бумаг, независимо от того, кто он на самом деле.

— Ты хотела сказать, кем он был? — со сладкой улыбкой поправила Зепша. — Разве тебе не сказали, что вчера ему отрубили голову?

Беатриче побледнела.

— Бедняжка. — Зепша подошла к ней и погладила по голове. — А может, это место как раз то, что тебе нужно?

Карлица направилась к двери, но на пороге обернулась.

— Посетителей сюда пускают раз в год. Так что я приеду следующей зимой.

Дверь за ней закрылась, и лязгнул тяжелый засов, словно убивая последнюю надежду на освобождение.

* * *

Но к изумлению Беатриче, вскоре дверь вновь распахнулась, и вошел охранник. (Охранников N-ского монастыря набирали из личной гвардии Потемкина.) Он сообщил, что Беатриче разрешено выйти на вечернюю прогулку, и хотя к воротам монастыря подходить запрещено, она может подняться на колокольню.

Оставив дверь открытой, охранник вышел. В другое время внимательная и сообразительная Беатриче заподозрила бы подвох, но сейчас ей было не до этого. Погруженная в свои мысли, она медленно поднялась на звонницу, откуда открывался прекрасный вид на необъятные просторы. Она подумала о свободе, которую уже не надеялась обрести. Беатриче смотрела вдаль, не подозревая, что она не одна на колокольне. В нескольких шагах от нее, у нее за спиной, спрятавшись за угол, притаилась Зепша. Она жадно вглядывалась в полную скорби фигуру Беатриче, страстно желая всей своей злобной душонкой, чтобы Беатриче поддалась отчаянию и сама бросилась вниз на отполированные временем гранитные ступени.

Но не в характере Беатриче было помышлять о самоубийстве. Ветер освежил ее лицо и высушил слезы. Она попятилась от края стены, и, наверное, это и подтолкнуло Зепшу к решительным действиям. Карлица, конечно, могла воспользоваться ядом, чтобы отравить Беатриче, но она понимала, что если охранники вовремя доставят толкового врача, то ее попытка окажется напрасной. А даже если все пройдет гладко, такой подозрительно безвременной смертью могла заинтересоваться императрица, а уж ее врачи наверняка обнаружат яд. Зато если Беатриче в отчаянии бросится с колокольни, это никого особенно не удивит. Это будет как раз то, что нужно Потемкину, и то, что нужно самой Зепше.

И она ринулась вперед, выставив перед собой коротенькие ручки и визжа от напряжения, как делала всегда, когда решалась на отчаянный поступок.

Услышав ее не то визг, не то крик, Беатриче обернулась, машинально сделав шаг в сторону, и карлица с воем полетела вниз.

Всего мгновение понадобилось Беатриче, чтобы понять, что произошло. Она осторожно взглянула вниз, откуда донесся предсмертный крик карлицы, и увидела Зепшу, неподвижно лежавшую на гранитных ступенях.

И в этот момент Беатриче поняла, что я жив.

* * *

Потемкин полировал свой искусственный глаз, когда к нему в кабинет ввели Горлова. Светлейший вставил глаз в глазницу и сделал знак солдатам, чтобы они вышли.

— У меня есть определенные трудности с Кайреном Селкерком, — сообщил он, устремив пристальный взгляд на Горлова. — И вы, граф, должны мне помочь. Моя интуиция подсказывает мне, что ваш друг Селкерк рассказывал вам, что он послан сюда с секретным заданием, чтобы уничтожить монархию и здесь в России, и у себя в Америке, и вообще по всему миру.

— И что еще подсказывает вам ваша интуиция? — с холодным презрением поинтересовался Горлов.

— А еще она подсказывает мне, граф, что если вы расскажете об этом императрице, то сразу же удвоите ваше состояние. А если нет — то опять останетесь ни с чем.

* * *

— И он сам вам об этом рассказал? — спросила императрица Горлова, когда услышала, как он повторил ей слова, которые подсказал ему Потемкин.

Тон у нее был как у умудренного опытом судьи, который слышал так много лжи, что и правде теперь не всегда верит.

— Да, Ваше Величество, — поспешно, нарочито поспешно заверил ее Горлов. — Прямо на балу, данном в честь победы над Пугачевым.

Он стоял навытяжку перед императрицей, а за его спиной почтительно внимали разговору Потемкин и лорд Шеттфилд.

— Почему же вы раньше не предупредили нас? — спросила Екатерина.

Но Потемкин был готов и к такому вопросу.

— Ваше Величество, генерал Горлов был в смятении. Он воевал вместе с Селкерком и считал его верным и храбрым товарищем. Селкерк весьма популярен у женщин, и многие из них могли быть скомпрометированы, даже дочь лорда Шеттфилда.

Императрица бросила холодный взгляд на Шеттфилда и снова обратила взор на Горлова.

— И вы решили сообщить об этом сейчас, когда ваш друг арестован? — спросила она, словно давая возможность Горлову объясниться, почему он, всегда такой храбрый и прямой, сейчас ведет себя как трус и подлец.

Екатерина за свою жизнь повидала немало храбрецов, которых пообломали при дворе, и, вероятно, ее не удивило, что Горлов не стал исключением, но ему показалось, что в ее глазах мелькнуло разочарование.

Зато Потемкин, наоборот, благосклонно улыбался.

— Благодарю вас, граф, вы можете идти.

Горлов уже направился к двери, но тут вперед выступил Шеттфилд.

— Ваше Величество, поскольку Селкерк является американцем, а следовательно, подданным Британской империи, я чувствую вину за то, что вовремя не разглядел предателя, и прошу вас передать его нам. Мы сами повесим его, чтобы не ставить вас в затруднительное положение.

— Что? — рассеянно переспросила Екатерина, погруженная в свои мысли. — А-а… это пусть решит князь Потемкин. Что вы хотите сделать с ним, светлейший?

— Мы не отдадим его англичанам, — немедленно ответил Потемкин, и Горлов, остановившись у дверей, замер в ожидании. Потемкин заметил это, но, как ни в чем не бывало, продолжил: — Мы отрубим ему голову по русскому обычаю. Завтра на рассвете.

Когда Горлов вышел, императрица все еще сидела на троне, опустив голову, и о чем-то размышляла.

* * *

Из дворца Горлов отправился прямо в «Белый гусь». Он долго сидел в таверне, глядя на огонь в камине и не обращая внимания на попытки знакомых заговорить с ним. Только когда появились Макфи и Ларсен, он перекинулся с ними парой слов и вскоре ушел. Наверное, это был единственный раз, когда он ушел из трактира, не выпив ни капли.

Добравшись до своего прекрасного дома, купленного ценой собственной совести, Сергей не стал заходить туда, чтобы не прощаться с Мартиной Ивановной и Тихоном, а прошел сразу в конюшню. Там бродили два десятка кур, и Горлов, схватив одну из них, свернул ей шею и вскочил на коня.

Он скакал за город, к зимнему лесу, словно поджидавшему его. В сгущающихся сумерках Горлов остановил коня на поляне и, спешившись, несколько раз громко крикнул, чтобы прогнать благородное животное. Едва стих топот копыт, как Горлов кинжалом отрезал голову курице и обмазал кровью руки и грудь. После этого он просто уселся на снег и стал ждать.

Ожидание было недолгим. Где-то рядом послышался волчий вой, потом еще и еще, все ближе и ближе.

А Горлов сидел на снегу и ждал.

37

Уже несколько часов я лежал на полу, а мои мучители все не приходили в темницу. Это несколько удивило меня — ведь раньше мне никогда не давали уснуть надолго, это было частью пытки, направленной на то, чтобы сломить мой дух.

Когда я проснулся, было как всегда холодно и темно. Очень хотелось есть, но я даже обрадовался этому — значит, мои внутренние органы не пострадали и я не заболел. Потянувшись, я едва не застонал от боли, прокатившейся по всему телу. Болела каждая косточка, но и это было неплохо, так как я все же чувствовал, что ничего не сломано.

Шли часы, а меня и не кормили, и не пытали, — это означало какую-то перемену в моем положении. Я не сомневался, что обо мне не забыли и не оставили меня умирать голодной смертью, — это казалось мне маловероятным. Более того, я начал опасаться, что моя судьба уже решена, и не ждал от этого ничего хорошего. Мои опасения были бы куда более сильными, если бы я знал, что в этот момент карета палача въезжает во двор тюрьмы.

* * *

Карета палача, запряженная четверкой вороных коней, всегда была кошмаром для жителей России. Мрачная черная коробка с закрытыми окнами (после казни трупы увозились на ней же) внушала ужас не только женщинам, испуганно крестившимся при виде этого экипажа. Мальчишки прятались, едва завидев карету на улице. Даже тюремные стражники, которые частенько видели ее в тюрьме, и те отводили глаза, когда палач вынимал из кареты ящики с топорами разного размера и наборы наводящих ужас инструментов, предназначенных для того, чтобы сделать казнь как можно менее милосердной. Сам палач, как я предполагал, был скорее всего законченный садист. Я помнил, с каким наслаждением он волок Пугачева на плаху.

За час до рассвета двое стражников открыли ворота, и карета палача остановилась посреди двора. Стражники с опаской смотрели, как открылась дверца, но вместо огромной фигуры палача из кареты показалась массивная ручища и поманила стражников к себе.

Оба стражника дрожали, как испуганные кролики, но все же подошли неверной походкой.

И тут же нога, обутая в кавалерийский сапог, врезалась в лицо одного из стражников, и тот ничком повалился на камни. Другой стражник просто оцепенел, когда на него свалилось огромное тело палача с перерезанным горлом, а следом за ним из кареты показался… не кто иной, как атаман Волчья Голова. Со звериной ловкостью он схватил один из топоров, лежавших в карете, и метнул его в третьего стражника, спешившего закрыть ворота. Стражник был убит на месте, а два кучера в черном, сидевшие на козлах кареты, сбросили плащи, под которыми оказались волчьи шкуры, наброшенные на плечи.

— Казаки! — в панике закричал часовой на стене. — Казаки!

Дюжина стражников спала у себя в казарме. Услышав крики, они поспешно хватали оружие и выскакивали во двор, прямо под сабли казаков, стоявших у двери и рубивших солдат, словно капусту.

Солдаты в других казармах, услышав крики, похолодели от ужаса, не зная, сколько казаков напало на тюрьму, но зато они хорошо видели порубленных стражников во дворе, поэтому сразу забаррикадировали двери и приготовились к обороне.

Между тем Волчья Голова, не теряя времени даром, вломился в караульное помещение, где двое осоловелых от водки надзирателей даже не пытались сопротивляться. Полоснув одного саблей по шее и заехав эфесом в челюсть другого, Волчья Голова забрал со стола связку ключей.

Я слышал крики и лязг оружия и гадал, что происходит, когда шум стал громче, загрохотал засов на двери моей темницы, и на пороге возник Волчья Голова.

Помню, что я был ошеломлен и напуган, но мой инстинкт приказывал мне драться за свою жизнь. Но куда там было драться! Если я и успел поднять обессиленную руку, то Волчья Голова даже не обратил на это внимания. Он схватил меня за волосы и выволок в коридор, словно ребенок куклу.