Гейл Мэлин - Любовь и долг

Когда патруль отъехал, она почувствовала, как напряжение, сковавшее ее мускулы, постепенно ослабевает.

— Где вы условились встретиться с братом?

Она назвала гостиницу, которую ей порекомендовали еще в Орлеане.

— Туда надо ехать вдоль реки, — сказал Рафаэль и повернул своего коня.

— Разве вы не хотите сначала проводить сестру Изабеллу до монастыря?

Рафаэль на мгновение задумался, а потом переговорил со своей кузиной и старшим охраны.

— Поехали, — сказал он Дезирэ. — Пепе довезет сестру Изабеллу, а я провожу вас до гостиницы.

— Вы уверены? Мне не хотелось бы доставлять вам лишние хлопоты. — В душе она была рада, что они проведут вместе еще какое-то время.

— Я хочу убедиться, что вы в безопасности. — Но это не было единственной причиной. На самом деле ему хотелось остаться с ней наедине, подальше от любопытных глаз. — Я потом их догоню.

— Хорошо, сеньор. — Дезирэ подъехала к карете и вежливо попрощалась с сестрой Изабеллой.

— Ступай с богом, дитя мое! — сказала монахиня по-испански и улыбнулась.

«Ступай с Богом!» — эти слова еще долго звучали в ушах Дезирэ. Это было обычным напутствием, но она вдруг почувствовала, что страшно виновата.

Она ввела в заблуждение сестру Изабеллу и солгала Рафаэлю. Они были к ней добры, а она отплатила им ложью. Что с того, что ею руководили практические соображения.

Она приняла решение, но, прежде чем успела заговорить, Рафаэль сделал ей знак остановиться.

— Что случилось? Мы заблудились?

— Нет, я хорошо знаю дорогу. Гостиница вон за той площадью.

— Тогда почему мы остановились?

— Потому что я хочу поговорить с вами, а здесь для этого подходящее место.

Дезирэ огляделась и поняла, что он имел в виду. За рекой пламенел закат, уходящее солнце окрашивало золотом тихие воды Арланзона, в воздухе слышалось лишь тихое фырканье лошадей и меланхолическое кваканье лягушек.

— Все, наверно, разошлись по домам ужинать, — невпопад сказала Дезирэ.

— Я вас тоже сейчас отпущу. Вы, должно быть, устали.

Она не стала этого отрицать.

Рафаэль ждал, что она будет жаловаться на жару, или на пыль, или на что-нибудь еще. Но она перенесла неудобства с веселой улыбкой, и это ему понравилось.

— Я восхищен тем, как стойко вы держались весь день, но я хочу поговорить не об этом. Вы не догадываетесь о чем, нимфа?

— Вы меня уже так называли сегодня, — еле слышно сказала Дезирэ. — Что это значит?

— Это слово очень вам подходит. Вы прелестная и загадочная, вы — хрупкое создание из золота, сапфира и жемчуга, способное заворожить такого смертного, как я.

Щеки Дезирэ запылали, и она робко подняла на него глаза.

— Не надо делать мне комплиментов, сеньор. Я их не заслуживаю.

— Я вас не понимаю. Я сказал что-то не так? Я не хочу, чтобы вы считали меня… как это по-английски?… ах, да… пижоном, но мне показалось, что я вам нравлюсь. Мне хочется лучше вас узнать, но, если мы сейчас расстанемся, не договорившись о встрече, может случиться так, что мы больше никогда не увидимся. А я буду об этом сожалеть, нимфа.

— Прошу вас, сеньор Веласко, больше ничего не говорите. Я сомневаюсь, что мы сможем стать друзьями.

Ее волнение передалось маленькой кобылке, и та начала бить копытами. Дезирэ потребовалось время, чтобы ее успокоить, а когда она посмотрела на Рафаэля, то увидела, что он так стиснул зубы, что у него за щеками заходили желваки.

— Что вы этим хотите сказать? Вы замужем?

— Нет! — Дезирэ еле удержалась, чтобы не расплакаться. — Но я солгала вам. Я сказала вам, что я англичанка, но это не так. То есть мой отец — англичанин, и я несколько лет жила в Англии, но у меня нет права носить фамилию Кавендиш.

— Пожалуйста, объясните. Я не понимаю. — Рафаэль казался спокойным, но и под ним лошадь вдруг заволновалась.

Дезирэ сначала закусила губу, собираясь с духом, а потом, перейдя на свой родной язык, выпалила:

— Хорошо, месье. Я родилась во Франции, и моя мать — француженка. И я — француженка. А это, если я не ошибаюсь, делает нас врагами.

Тень пробежала по лицу Рафаэля. Холодность, прозвучавшая в его голосе, когда он заговорил, не оставляла сомнения в его чувствах.

— Насколько я понял, ваши родители не были женаты?

В ответ Дезирэ только чуть вздернула подбородок. Она не собирается извиняться! Отец и мать обожали друг друга, но к моменту их знакомства мама уже была замужем.

— Жаль, что вы не были со мной откровенны, мадемуазель. — Его французский был великолепен. — Мы могли бы избежать неловкости.

— В мои намерения не входило вас обманывать. Я просто защищала себя.

Невысокого же она обо мне мнения! — нахмурился Рафаэль.

— Вы и вправду думали, что я наброшусь на беззащитную женщину? — Боже! Сколько презрения было в его тоне! — Я ненавижу вашего императора, но так низко я не способен опуститься!

— Откуда мне было знать, что я могу доверять вам? — Дезирэ все больше распалялась. — Я вас не знала. Вы могли быть партизаном, о зверствах которых так много говорят. Перерезали бы мне горло только за то, что я заговорила с вами по-французски.

Она видела, как он побледнел, и поняла, что переборщила.

— Я не собираюсь вас оскорблять, — сказала она, несколько обуздав свой гнев, — я просто стараюсь объяснить вам, почему так поступила.

— У вас странное представление о том, что значит благоразумие. На вашем месте любая здравомыслящая женщина, после того как сломалась карета, тут же вернулась бы домой. Почему вы этого не сделали?

— Я уже вам говорила почему.

— Вы мне много чего наговорили, мадемуазель, — с убийственным сарказмом отреагировал Рафаэль. — Даже если предположить, что существует этот мифический брат, что он делает в Испании? Он ведь не англичанин, не так ли? — Как он раньше не догадался! — Он солдат! Один из наполеоновских стервятников, которые слетелись, чтобы поживиться легкой добычей.

— Как вы смеете так говорить об Этьене! — Не просто гнев, а ярость охватила Дезирэ. — Да, он офицер французской армии, но он благородный человек, хотя в отличие от вас, месье, он не унаследовал ни богатства, ни титула. Когда мы с ним были детьми, наш дом разграбила беснующаяся толпа. Мы все потеряли!

Ей тогда было пять лет, но она до сих пор помнит злобные выкрики и звон разбитого стекла. Человек, которого она считала отцом, пожилой французский дворянин, скончался от сердечного приступа, когда они спасались бегством. Он умер на ее глазах, завещав Этьену заботиться о ней и ее обезумевшей от горя матери. Им удалось добраться до побережья и подкупить рыбака, который перевез их на тот берег Ла-Манша, в Англию.

— Вы не имеете права осуждать моего брата, месье. Вы его не знаете. И я не позволю вам отзываться о нем пренебрежительно.

— Интересно, известно ли вашему брату, какого защитника имеет в вашем лице, мадемуазель? — насмешливо спросил Рафаэль.

— Вам нравится издеваться надо мной!

Он покачал головой. На самом деле он был восхищен, с каким жаром она защищает своего брата, и хотел бы сказать ей об этом, но не мог позволить себе такой слабости. Уже и так слишком многое в ней ему нравилось.

— Вы правы. Ваша национальность осложнила бы вашу жизнь, и все могло бы обернуться иначе. Я ненавижу то, что французы сделали с моей страной.

— Вряд ли справедливо винить меня в амбициях императора.

— Логика не имеет здесь ни малейшего значения, — возразил Рафаэль. — Даже если я соглашусь с тем, что вы невиновны, ваш брат — солдат, а значит, один из тех, на ком лежит вина за страдания моего отечества. Защищая его, вы оправдываете действия Наполеона. Энн Кавендиш могла бы стать моим другом, но сейчас между нами…

Не может быть ничего, кроме вражды, мысленно закончила Дезирэ.

Пьер был прав: испанцы не побеждены. Война не кончилась, и у нее и Рафаэля, находящихся по разные стороны, не было будущего. Но его отказ все равно был для нее ударом.

Еще ни один мужчина не нравился ей так, как Рафаэль де Веласко. Но, упаси боже, умолять его изменить свое решение!

— Поскольку вы пришли к мнению, что я ваш враг, давайте, месье, распрощаемся прямо здесь и сейчас, — сказала она. — Благодарю вас за помощь и надеюсь, что когда-нибудь смогу вас отблагодарить.

Он склонил голову в знак согласия, но настоял на том, чтобы проводить ее до гостиницы.

— Я дал вам обещание, а я никогда не нарушаю своего слова, — сухо сказал он.

Они остановились у высокого здания. Дезирэ вошла вслед за Рафаэлем. Появился хозяин гостиницы, и Рафаэль с ним поздоровался.

— Спросите его, приехал ли мой брат?

— А как его зовут?

— Полковник Фонтэн.

Ну вот, теперь он знает ее фамилию, подумал Рафаэль. Подавив в себе глупое желание узнать и ее имя, он сурово напомнил себе, что должен радоваться, что скоро вообще от нее избавится.

Хозяин смотрел на Рафаэля с непонимающим видом, и у Дезирэ упало сердце.

— Его здесь нет, — перевел Рафаэль.

— Странно. Должно быть, вышла какая-нибудь ошибка.

— Уверяю вас, что он бы не забыл, что у него останавливался французский офицер.

Дезирэ взглянула на хмурое лицо хозяина, и ее прошиб холодный пот. Всем своим существом она чувствовала враждебность, которой веяло от пожилого испанца. Что бы могло случиться, не будь с ней Рафаэля, мелькнуло у нее в голове.

На вопрос, не было ли какого-нибудь сообщения на ее имя, хозяин снова ответил отрицательно.

— Может, стоит справиться в замке? — Рафаэль поймал себя на мысли, что все еще чувствует себя ответственным за судьбу девушки. — Там расположен французский гарнизон, и, возможно, кто-нибудь знает, где сейчас ваш брат.

— Хорошая мысль, — сказала Дезирэ. — Я сейчас приведу себя в порядок, поужинаю и отправлюсь в замок.

— Вы с ума сошли! Вы не можете явиться в гарнизон одна. Да еще среди ночи! — Рафаэль был не на шутку рассержен.

— А что они мне сделают? Я их соотечественница!

— Прежде всего они мужчины, мадемуазель и, скорее всего, будут пьяны после ужина. Вы красивая женщина. Вряд ли они станут интересоваться вашей национальностью. Пошлите записку завтра утром.

— Если вы считаете, что так будет лучше, я напишу записку. Но ее надо отнести в замок сегодня. Иначе я ночью не сомкну глаз.

— Не надо никакой записки! — вдруг заявил Рафаэль. — Я съезжу туда сам.

— Это очень любезно с вашей стороны, сеньор Веласко, но я не смею вас задерживать. Вы ведь намеревались встретиться со своей кузиной.

Ее сарказм не достиг цели. Он не обратил на него никакого внимания.

— Это не займет много времени. Вы успеете переодеться, а потом мы вместе поужинаем.

— Что-то я не припоминаю, что приглашала вас, месье, — отрезала Дезирэ.

— А вы и не приглашали. — На губах Рафаэля мелькнула улыбка. — Однако уже поздно, и я голоден. Когда вернусь из гарнизона, мы можем обсудить ситуацию. — Протянув руку, он дотронулся до ее плеча. — Давайте объявим перемирие на сегодняшний вечер, — предложил он. — Я постараюсь думать о вас как об Энн Кавендиш, а вы можете притвориться, что я кто угодно, но только не испанец. Идет?

Дезирэ поняла, что он хочет как-то ободрить ее, чтобы она перестала беспокоиться об Этьене, и кивнула.

— На самом деле Энн — мое второе имя, — застенчиво пояснила она.

— Могу я взять на себя смелость поинтересоваться первым?

Подчиняясь предложенному им перемирию, она сделала реверанс и назвалась.

Рафаэлю с трудом удалось скрыть волнение, охватившее его. Он поспешил выйти.

Дезирэ. Желанная. Это имя стучало у него в голове, пока он ждал, когда оседлают коня.

Комната, которую отвели Дезирэ, была большая. Это было ее единственным достоинством, потому что из мебели ничего, кроме затянутой отвратительным коричневым пологом деревянной кровати, в ней не было. В первый раз Дезирэ пожалела, что отправилась в это безумное путешествие, а не осталась дома.

Вошла служанка и со стуком опустила на деревянный крашеный пол ее чемодан.

Потом та же служанка принесла кувшин горячей воды, и Дезирэ, заперев дверь и умывшись, надела одно из трех платьев — белое муслиновое, — которые были у нее с собой. Волосы она уложила в пучок на затылке. После этого она села на кровать и стала ждать.

Она должно быть задремала и не сразу услышала стук в дверь.

— Почему вы сидите в темноте? — В дверях со свечой в руках стоял Рафаэль де Веласко.

— Я, наверно, заснула… Который час?

— Пойдемте. — Он протянул ей руку. — Ужин уже готов.