Елена Арсеньева - Любовь и долг Александра III

– Я буду Элизой из «Двенадцати лебедей», – сказала Аликс. – Она стала королевой! Она самая красивая!

Никто не возражал, потому что все знали: Аликс – самая красивая из трех дочерей короля Кристиана Датского. Значит, ей и быть Элизой.

– А я буду танцовщицей, – заявила Тира. – Из «Стойкого оловянного солдатика».

– Какая скука! – фыркнула Аликс. – Всю сказку она простояла на полке.

– Зато она самая храбрая, – возразила Тира. – Она не побоялась прыгнуть в огонь к своему солдатику.

– Да ее просто ветром сдуло, – снисходительно заметила Аликс, но, увидев, что у младшей сестры набежали на глаза слезы, испугалась: – Хорошо-хорошо, будь танцовщицей, если хочешь. А Минни? Кем будет Минни?

Дагмар, средняя сестра, которую домашние звали Минни, по ее первому имени – Мария, пожала плечами:

– Не знаю. Я не желаю быть кем-то.

– Хочешь обидеть господина Андерсена? – нахмурилась Аликс. – Неужели тебе не нравятся его сказки?

– Ее высочество будет принцессой на горошине, – поспешно произнес Ганс Кристиан Андерсен, который был частым гостем в Фридериксборге, дворце датского короля.

В детстве он умудрялся перебираться через ограду дворцового парка и играл с принцем Фридрихом, ставшим впоследствии королем Дании. И даже был допущен к его гробу. Фридрих не оставил потомства, и королем объявили его родственника по материнской линии, Кристиана. Он тоже покровительственно относился к странному, очень высокому и худому человеку с пышными волосами и голубыми глазами и постоянно приглашал его во дворец. Принцессы обожали Андерсена и его сказки. Впрочем, его боготворила вся Дания, и вся Дания дивилась, что он презирает лучшее, что создал, – очаровательные сказки, безуспешно мечтая прославиться как драматург. Его пьесы были смешны своей беспомощностью! Вообще над Андерсеном часто смеялись, ведь он уделял внешности очень мало внимания и носил поношенную одежду. Однажды на улице его остановил какой-то щеголь и с издевкой спросил:

– Скажите, эта жалкая штука у вас на голове называется шляпой?

– А эта жалкая штука под вашей модной шляпой называется головой? – парировал Андерсен.

Он никогда не давал себя труда приодеться, являясь во дворец, однако там это не имело никакого значения. И когда Андерсен бывал во Фридериксборге, то начинал верить, будто его сказки действительно хороши. Сестры знали их наизусть. Все.

– Принцессой на горошине! – испуганно воскликнула Минни. – Но я ненавижу перины! На них так жарко спать!

– Минни будет русалочкой, – не без ехидства сказала Аликс.

Она немного завидовала сестре, которая плавала лучше всех в семье, даже лучше братьев. Когда королевскую семью в теплые, солнечные летние дни изредка вывозили на берег, в купальню, Минни переодевалась быстрее всех и, подбирая подол сорочки, неслась к воде. Охрана едва успевала отвернуться, чтобы не зреть принцессу в неглиже. Вслед за Минни несся ее любимый пес Барклай, виляя хвостом и изредка взлаивая от переполнявшего его восторга. Минни влетала во всегда студеные волны Северного моря так стремительно, словно это были теплые воды Средиземноморья где-нибудь близ Ниццы или в Италии, бежала по мелководью, смешно поднимая коленки, а потом ныряла и надолго исчезала под волнами, на которых теперь качались только чепчик и купальные туфли. Пес высоко поднимал морду над водой и завывал, описывая круги вокруг того места, где исчезла его обожаемая хозяйка. И вдруг темная, облепленная мокрыми волосами головка появлялась меж волн – с таким счастливо-отрешенным выражением лица, словно она побывала в неведомом, прекрасном королевстве. Может, она видела тот мир, где живут русалки? Но почему не хотела быть русалочкой, прелестным существом из чудесной сказки?

– Я не хочу быть русалочкой, потому что она потеряла своего возлюбленного, – ответила Минни. – Я лучше буду Гердой. Ведь она нашла Кая в конце концов.

– Да, – кивнула Аликс, – но победить Снежную Королеву было нелегко, ведь она сильная, как смерть! Наверное, Кай стал совсем другим человеком, когда вернулся к своим розам…

– О, это правда, – пробормотал Андерсен, дивясь ее мудрости и вместе с тем наивности.

Дети – а принцессы были еще детьми! – не способны понимать сложные аллегории. Им кажется, будто Кай и Герда вернулись домой, а они обрели блаженство в райском саду, победив Смерть любовью…

На глаза сказочника навернулись слезы. Это была всего лишь незамысловатая игра, но он почему-то подумал, что сейчас три принцессы предсказали свою судьбу.

Время покажет, что он не ошибся. Аликс станет женой короля, как Элиза. Тира спорхнет с трона к стойкому оловянному солдатику, хотя и не сгорит вместе с ним, а только душу обожжет. Минни… Жених Минни покинет ее ради смерти, но она сумеет вернуть его.

Однако это будет уже совсем другой человек.

Девушка сидела на высоком берегу, свесив ноги к речной сизой волне, и заплетала косы. Солнце пронизывало волосы насквозь. Белая рубашка была спущена до пояса, и Никса видел тонкую цепочку позвонков, тянувшуюся вдоль нежной спины.

«Кто это? – смятенно подумал он. – Неужели русалка?»

Он повернул голову и огляделся. Здесь, в лесу, куда он неожиданно забрел, все было возможно, особенно когда так сладко пахло цветами и травой, разогретыми солнцем. Раздался шорох. Никса быстро обернулся, боясь, что девушка исчезла, и замер. Она не исчезла, а поднялась на ноги и теперь смотрела на него, торопливо натягивая рубашку на плечи. Недоплетенная коса лежала на правом плече, а распущенные волосы окружали ее голову половинкой светящегося ореола. Никса смотрел на нее и думал, что не видел ничего красивее в жизни. Ничего и никого. Даже среди фрейлин матушки не было ни одной, подобной ей. Может, такой красоты у людей не бывает? Вероятно, она и впрямь русалка, лесная жительница?

Однажды ему и брату Саше (все домашние называли его Макой, но Никса терпеть не мог этого глупого прозвища, которое годилось для какого-нибудь увальня, а не для честного и прямого Саши) пришлось полчаса просидеть в заброшенном лесном шалаше, спасаясь от дождя. С ними был стременной из царскосельской конюшни Савелий, он-то и рассказал, что русалки живут не в реках и морях, как раньше думали братья, а именно в лесах. В реках обитают водяницы, в морях – фараонки. А русалки качаются на березовых ветвях и сводят с ума неосторожных парней, которые не успели сотворить крестное знамение.

Да ведь эта девушка стоит под березой! Рука Никсы начала подниматься, и пальцы уже сложились в троеперстную щепоть, как незнакомка вдруг заговорила.

– Ты правда царевич? – спросила она самым обычным, человеческим голосом. А Никса думал, что русалки поют, словно сирены, которые заманивали Одиссея на свой роковой остров.

– А ты правда русалка? – прошептал он.

Девушка усмехнулась. Он видел, как уголки ее губ сначала чуть вытянулись, а потом приподнялись лукаво, и на щеках засияли ямочки. У Никсы перехватило дыхание.

– Конечно, русалка, – сказала она, глядя исподлобья. – А как ты догадался? Встречал нас раньше?

– Такой, как ты, я никогда не встречал.

Она улыбнулась. Никсе почудилось, будто золотые нити ее волос взмыли в воздух и крепко обвили его.

– А я никогда прежде не видывала царевичей, – произнесла девушка. – Думала, они все в злато-серебро одеты, корона алмазная на голове, а ты вчера идешь – в мундирчике, при шпажонке, шляпа под мышкой, волосы растрепались – такой, как все вокруг. Небось там и попышнее разодетые были, вокруг тебя! Я даже удивилась, что царевич – ты. Самый неприметный из всех. Да и сегодня как просто одет… И не спишь до полудня… Баре да господа горазды спать! Только простой народ с солнышком встает.

– А я нарочно. Утром проснулся ни свет ни заря, решил погулять, пока все спят. Думал, вокруг дома парк да и парк, а это настоящий лес! Лес, в лесу русалки… Но скажи, где ж ты меня вчера видеть могла?

– Да где ж, на улице и видела, – пояснила она, удивляясь его непонятливости. – Неужто забыл, как тебе девицы подносили цветы?

Действительно, при въезде наследника престола, цесаревича Николая Александровича, в Кострому встречу ему устроили и торжественную, и трогательную. Еще по пути он видел, что все избы в деревнях и дома в городе украшены зеленью и кумачом. Близ дороги стояли столы, накрытые белыми скатертями, на столах – круглый хлеб с солонкой, перед хлебом – икона. У каждой избы или дома низко кланялись ее жители. Крестьянские девушки бросали полевые цветы в экипаж царевича. Дети бежали следом и кричали «ура». А у ворот дома на берегу Волги, где должен был разместиться Николай, собрались самые красивые девушки из числа дворовых, освобожденных по указу от 19 февраля 1861 года. Они поднесли роскошные букеты с благодарственным адресом – как сыну Царя-освободителя.

Никса знал, что его самого приветствовать и благодарить пока не за что – крестьяне и дворовые благословляли отца, императора Александра Николаевича, – а все же в девичьих глазах он читал восхищение и им самим. То и дело до него доносились восторженные восклицания:

– Царевич красавец писаный! Сказочный красавец! Взор не отвести! – и это простодушное и искреннее восхищение тешило его мужское самолюбие.

Лукаво-кокетливые взоры придворных дам всегда казались ему лживыми и заискивающими. Он гнал от себя недобрые мысли, желая видеть в каждом человеке откровенную приязнь, однако понимал: так быть не может, в нем любят прежде всего наследника престола. Но во время путешествия по России это его не удручало: любовь окружала его со всех сторон, и он сиял улыбками, ловя нежные девичьи взоры…

Неужели и она была там?!

– Как же ты в число тех девиц попала? – весело спросил Никса. – Разве вам, русалкам, дозволено из лесу выходить?

– Да что ж делать, коли до смерти хочется? – усмехнулась девушка, и он только сейчас разглядел, что глаза у нее зеленые, словно лист молодой.

Может, и правда русалка?

Сейчас Никсе все казалось возможным. В его взглядах на жизнь и мир многое переменилось во время этого путешествия. Никогда еще он так много не видел русских людей, никогда так много не говорил по-русски, не слышал так много безыскусной и вместе с тем необычайно яркой русской речи, и наслаждался ею, и очаровывался, и чувствовал, что становится другим человеком.

«Как прав Саша!» – с благодарностью подумал Никса о младшем брате, который всегда старался говорить только по-русски, хоть порой и вызывал насмешки родителей и придворных этой своей «простоватостью». Как прав Саша, как прав… Никса и сам сейчас становился таким «простоватым» и чувствовал от этого огромное удовольствие.

– А платье где взяла? Там все девицы разряженные были – залюбуешься!

– Да заманила одну девку в лес, навела на нее чары, она уснула, а я в ее платье нарядилась и пошла на царевича смотреть.

Никса расхохотался:

– А ты за словом в карман не лезешь!

– Конечно, – кивнула она, – ведь у меня карманов нет. – И провела рукой по стройному бедру.

Никса смотрел, как скользят пальцы по белой ткани…

– Выдумала ты все, – еле смог выговорить он. – Ты просто девушка, никакая не русалка. Почему здесь бродишь, не знаю. Наверное, искупаться решила.

И подумал, что, приди он чуть позже, вдруг бы да застал ее в воде… в мокрой рубахе, облепившей тело…

Зеленые глаза блеснули.

– Просто девушка? – обиженно буркнула она. – Что ж тебе надо, чтобы поверить? А, знаю! У нас, у нечисти, кровь ледяная. Возьми меня за руку – сразу поверишь.

И она протянула Никсу тонкую руку.

Очертания ее казались ему совершенными, словно это была рука античной статуи. Солнечный луч медленно двигался по белоснежной коже.

– Боишься? – с коварной улыбкой усмехнулась девушка, и Никса вдруг поверил, что она действительно русалка, и с отчаянной готовностью схватил ее за пальцы!

Да так и ахнул – они были живые, теплые!

– Врешь ты все, – пробормотал он, задыхаясь от того, как ее ноготки поцарапывали его ладонь.

– Это солнышко руку нагрело, – лукаво промолвила девушка. – А сама я холодная. – И свободной рукой она медленно провела по стройной шее, чуть сдвинула рубашку с ослепительного плеча…

Зеленые глаза смеялись. И губы смеялись, когда Никса вдруг сгреб ее в охапку и начал неистово целовать.

Наконец ее губы покорились его губам, глаза медленно закрылись, потом у обоих подкосились ноги, и они повалились в траву.

Да неужели все отцы вынуждены проходить через эти глупые муки? Неужели то же было и с его отцом?

Александр Николаевич представил его идущим по набережной Невы или меряющим шагами дорожки Царскосельского или Гатчинского парков с тягостной думой на челе… Окружающие думают, будто он поглощен важнейшими государственными задачами, например, постройкой железной дороги из Петербурга в Москву, в инженерном проекте которой сам принимал деятельное участие, а он… мается думой о том, что сыновья подросли, становятся мужчинами, вошли в ту пору, когда у мужчины должна появиться женщина, но они ведь не абы чьи сыновья, а государевы, значит, и женщины у них должны быть необыкновенные, своего предназначения достойные…