После ужина мы сидели и болтали. Я полагала, что мы с Говардом удачно скрываем наши чувства, но стоило ему уйти к себе в комнату, как Франческа заявила:

– Вижу, у вас все получилось.

Я сделала вид, что не понимаю, о чем она, и Франческа сказала:

– Брось, Хедли, не надо меня недооценивать. Не знаю, с чего ты решила, что все твои отношения надо держать в секрете. Я поняла, что между вами что-то произошло, как только зашла в дом. А теперь расскажи обо всем подробно! Subito[95]!

Я поделилась с ней событиями прошедших недель, которые исцелили меня и подарили покой, рассказала о рассвете на башне, о том, что последние дни я словно в раю…

Дослушав меня, Франческа мечтательно вздохнула:

– Это как favola, Хедли. Сказка. Ты влюбилась по-настоящему. И что теперь? Ты не вернешься в Америку?

Конечно, я не знала, что ответить. Я отправила свое портфолио нескольким школам, и большинство из них ответит мне в конце лета. Вчера меня дернуло спросить у Петруччини, не хочет ли он нанять меня в качестве ассистента, и в ответ я получила суровый взгляд и «ты слишком талантлива, чтобы тратить время впустую».

И тут Франческа сообщила мне эту новость. Сперва она коротко бросила:

– Он со мной связался.

Я спросила, о ком она, но сердце подсказывало, что я сама знаю ответ.

– Он нашел меня в студии в Риме. Якобы хотел поздравить с началом стажировки, но я-то знала, чего он хочет. Отыскать тебя.

У меня пропал дар речи. Он искал меня!

– Он посетовал, что у тебя сменился номер телефона и твоя учебная почта больше не работает, потому что ты выпустилась.

Кто бы мог подумать, что меня так сложно найти? В голове кружились тысячи мыслей, и Франческа внимательно за мной наблюдала.

– Я не дала ему твой номер, зато взяла его. Мне кажется, что тебе не стоит с ним общаться, но я не господь бог, чтобы решать за тебя. Хочешь с ним созвониться – пожалуйста. Он говорит, что сожалеет о своем решении и хочет сказать тебе что-то важное. – Франческа протянула мне визитку, на которой красовалось его имя большими буквами, а новый номер и почта рассыпались по бумаге мелкими символами, как хлебные крошки.

Этой ночью я не могла уснуть, но меня не раздирали сомнения. Я была уверена в своем выборе. Даже если Икс объявится на белом скакуне с букетом роз и безупречным оправданием, я и не подумаю к нему возвращаться. Я хочу быть с Говардом.


– Как дневник?

Я оторвалась от чтения. Рен выглядел более расслабленным, чем на вокзале, и у моего сердца отросли крылышки. Прощена? Я попыталась поймать его взгляд, но он отвернулся.

– Нормально. И я ошибалась.

– В чем?

– Говард был не просто отдушиной. Она в него влюбилась. – Я повернула к нему дневник и спросила: – Как это переводится?

Вся страница после записи от десятого июня была исписана одной фразой: «Sono incinta».

– Sono incinta. Это значит: «Я беременна».

– Так я и думала.

Я с грустью посмотрела на страницу. Я понимаю, что это означает самоуничтожение, но мне отчасти хотелось, чтобы этого не произошло. Ее сказка рассыпалась, как карточный домик.

Глава двадцать вторая

11 июня

Sono incinta. Sono incinta. Sono incinta. Что, если я напишу это по-английски? Я БЕРЕМЕННА. Вот. Мысли путаются. Сегодня меня опять вырвало после завтрака – это длится уже неделю. Смывая унитаз, я внезапно подумала о том, какой ужасной может быть причина. Я пыталась отогнать эту мысль, но… надо было удостовериться. Я эмоциональный человек, но не слишком ли переменчивое у меня настроение в последнее время? Я пошла в аптеку, но забыла взять с собой англо-итальянский словарь, и пришлось жестами объяснять, что мне нужно. Прибежав домой, я тут же сделала тест. Положительный. Я купила еще два. Положительный. Положительный.

Они все положительные.


13 июня

Я почти не выхожу из комнаты. Вчера уехала Франческа, и, когда Говард стучится ко мне, я притворяюсь, что сплю. Я понимаю, что должна уйти. Говард любит меня, а я люблю его. Но какая разница? Во мне не его ребенок. Надо рассказать обо всем мистеру Икс, но даже думать об этом нет сил. Что он скажет? Судя по словам Франчески, Икс меня ищет, но я знаю наверняка, что такого поворота он не ожидает. И в какое время это открылось! Неужели мы с Маттео суждены друг другу? Но как же Говард? Еще три дня назад я написала, что он для меня единственный. А теперь это.

Страшно хочется признаться во всем Говарду, но что я ему скажу? Я дважды позвонила матери и бросила трубку. Все пытаюсь набрать номер Маттео, но мужества хватает только на первую пару цифр. К концу завтрашнего дня я решу, как мне быть, но в голове у меня каша.


14 июня

Позвонила Маттео. Он работает в Венеции, и я поеду с ним встретиться. Не говорить же ему по телефону.


15 июня

Я еду в поезде. Говард настоял на том, чтобы отвезти меня на вокзал. Я не призналась, зачем еду в Венецию, но он и так все понял. По моему лицу бежали слезы, а он сказал мне на прощание: «Все в порядке. Будь счастлива».

Как только поезд отошел от станции, я принялась горько рыдать, и на меня косились все пассажиры. Я обдумывала свою беременность снова и снова, и все указывало на Маттео. Это его ребенок. Мне придется выкинуть Говарда из головы. Я выбрала Маттео. Судьба выбрала Маттео. Наш ребенок выбрал Маттео. Я должна быть с ним.


15 июня – позже

Венеция – худшее место на свете для беременной женщины. Да, она прекрасна. Сто семнадцать островков, между которыми ходят лодки и водные такси, и гондольеры в полосатых футболках возят туристов за бешеные деньги.

Плавающий город. Но в нем стоит жуткая вонь и повсюду плещется вода, и мне то и дело кажется, что я вот-вот в нее упаду. Выйдя из поезда, я утерла слезы и насильно заставила себя съесть соленую лепешку фокачча. Через час мы встретимся с Маттео.

Через час он все узнает. Где-то я прочла, что Венеция медленно утопает в океане, каждое столетие опускаясь в него на полтора дюйма. Что, если я утону вместе с ней?..


16 июня

Мы встретились на площади Святого Марка. Собравшись с духом, я покинула вокзал и отправилась прямиком на площадь и оказалась там раньше назначенного времени. Я прогулялась по пьяцце и полюбовалась собором Святого Марка. Он разительно отличается от Дуомо. Византийская архитектура, множество арок, эффектная мозаика на фасаде. Часть площади была затоплена, и туристы шлепали по воде, закатав штаны.

И вот пробило пять часов вечера. Я внезапно осознала, что мы не обговорили точное место встречи, и вышла на середину площади. Площадь наводняли голуби и дети. Мимо меня пробежал, что-то громко крича, мальчик с черными волосами. Я тут же подумала: «Ничего себе, как хорошо он говорит по-итальянски»! Неужели мой ребенок будет говорить на языке, который я с трудом понимаю?

Тут показался Маттео. (Больше не вижу смысла звать его мистером Икс.) Он шагал ко мне, одетый в костюм, в одной руке – пиджак, в другой – букет желтых роз. Я молча смотрела на него, впитывая важность этого момента. Не успела я ничего сказать, как он схватил меня обеими руками и прижался лицом к моим волосам. «Мне тебя не хватало», – повторял он снова и снова. Ощущая на себе его крепкие, теплые руки, я закрыла глаза и впервые с тех пор, как узнала о своей беременности, умиротворенно вздохнула. Да, он не идеален. Но он мой.


17 июня

Я пока ничего ему не говорила. Жду, пока нам снова будет комфортно вместе. Маттео необычно ласково и по-доброму ко мне относится и почти все свободное время гуляет со мной по Венеции. Он снимает небольшую квартирку с видом на канал, и каждые полчаса или около того под окнами проплывает гондольер, поющий для своих пассажиров. Маттео признался, что осознал свою ошибку, как только мой поезд в Риме тронулся. Я виделась ему повсюду – однажды он пытался догнать девушку, которую принял за меня, и только через полквартала сообразил, что это невозможно. Он утверждает, что не мог ни на чем сконцентрироваться и часами рассматривал фотографии, которые снимал вместе со мной, и что лучшие его работы вдохновлены мной.

Он пригласил меня остановиться в его квартирке, но я отказалась и забронировала комнату в недорогом отеле. Его держит пожилая дама, и там всего три спальни и одна ванная. Вся мебель покрыта кружевными салфетками, и у меня создается ощущение, что я поселилась в доме своей престарелой родственницы. За три дня я не сделала ни одной фотографии, и для меня это рекорд. Мысли заняты другим. Завтра я расскажу ему о ребенке. Завтра.


18 июня

Я должна это записать. Это мерзкая и суровая правда, но все же я не могу ее опустить. Я пригласила Маттео на ужин в чудесном ресторанчике возле моего отеля. Ужин прошел тихо и спокойно, при свечах, и все было идеально, вот только нужные слова не сходили у меня с языка. Когда нам принесли счет, я предложила ему пойти в мой номер.

У меня в комнате был бардак, повсюду валялась одежда и фототехника, но это было укромное местечко без лишних глаз и ушей. Я предложила Маттео присесть. Он опустился на кровать и притянул меня к себе. Сказал, что долго думал о нас и решил, что надо вывести наши отношения на новый уровень.

Сердце бешено застучало в груди. Он сделает мне предложение? Я взглянула на свою руку, и меня охватила паника. На пальце все еще блестело кольцо от Говарда. Мне придется его снять? И можно ли сказать «да», когда на тебе надето чужое кольцо? Но вместо бриллианта Маттео протянул мне что-то вроде бизнес-плана. Он устал получать крошечные зарплаты за работу в школах и решил начать свой бизнес с выездными семинарами для англоговорящих фотографов, которые хотят побывать в Италии. Ему уже заказали два тура, и я стану прекрасным дополнением. Помогу организовать перелет и обеспечить проживание, а как наберусь опыта – тоже стану обучать туристов фотографии. Высказавшись, Маттео приобнял меня за талию и уверил, что поступил как идиот, когда выпустил меня из виду, и пришло время соединить наши судьбы.

Впервые за эти несколько дней я позволила ему поцеловать себя, но когда его губы накрыли мои, – я думала только о Говарде. Тогда я поняла, что с Маттео ничего не выйдет. Беременна, не беременна – неважно, я все равно люблю Говарда. Нельзя вступить в отношения, когда сердце отдано другому человеку. Я выскользнула из объятий Маттео и выпалила те самые два слова, ради которых приехала.

Они тяжело повисли в воздухе. Маттео вскочил так резко, словно кровать его обожгла.

– Что значит «беременна»? Как так вышло? Мы расстались месяца два назад!

Я объяснила, что сама узнала о ребенке в начале этой недели и, должно быть, забеременела как раз в конце наших отношений.

Тут Маттео окончательно взбесился. Принялся орать, обзывать меня лгуньей, кричать, что это не его ребенок, что он от кого-то другого – скорее всего, от Говарда, – а я пытаюсь переложить на него ответственность. В порыве гнева он хватал мои вещи и разбрасывал их по комнате – камеру, фотографии, одежду. Я пыталась его успокоить, но он кинул в стену стеклянную бутылку, обернулся на меня, и я страшно испугалась.

И соврала. Сказала, что он прав, что ребенок не его, а Говарда, а самого Маттео я и видеть больше не хочу. Мне казалось, я говорю то, что он хочет услышать, но только подлила масла в огонь. Маттео пригрозил, что уничтожит нас обоих, а Говард еще пожалеет, что положил на меня глаз. Выплюнув эти угрозы, Маттео оттолкнул меня плечом, распахнул дверь ногой и унесся прочь.


Кольцо. Отрицание. Ложь.

Передо мной рисовалась отчетливая картина жизни моей матери, словно раньше я смотрела на нее через мутную призму, сама об этом не подозревая. Я и подумать не могла, что она пережила столько боли. И как ей удавалось оставаться такой чертовски веселой? Помню, как-то раз соседи сверху забыли выключить кран в ванной. Нас затопило, и некоторые вещи было уже не спасти. Тогда мама достала швабру и заметила, что это замечательная возможность очистить комнату и начать все с чистого листа.

Неужели ее задорный, оптимистичный настрой был лишь частью тщательно продуманной пиар-кампании – не дай бог я узнаю о том, что ее беременность испортила ей жизнь?

Я захлопнула дневник. Если продолжу читать, у меня случится еще один нервный срыв, и даже Рен меня не успокоит. Да и какой смысл? Чтобы мама ни сделала – вернулась во Флоренцию на воздушном шаре, написала «ХЕДЛИ ЛЮБИТ ГОВАРДА» громадными буквами на площади Дуомо, выслала Говарду стопку любовных писем с голубями из Венеции, – все бессмысленно. Они не будут вместе, и точка. Всю оставшуюся жизнь она проведет в шести тысячах миль от него, и лишь тонкое золотое колечко будет служить ей напоминанием о потерянной любви.