– Чёрт побери, – говорит, – так и знал, мать твою перемать! Девин, – кричит, – ко мне!

Женька Девин выскочил из-под фюзеляжа, вытянулся перед Гаврюшиным. Что это, думает, механик взбеленился.

– Возьми – ка, дружок, ведро, да сгоняй на ГСМ. Пусть тебе ихние специалисты плеснут литров пять жидкой компрессии. Одна нога – здесь, другая – там.

На чём хотел купить! Да мы про эту подначку ещё в аэроклубе слыхали. Но вида Женька не подаёт и на полном серьёзе отвечает:

– Не могу, товарищ старшина. Тара не та. По инструкции компрессию в баллонах хранят.

– Молоток, шкет, – заулыбался Пал Палыч. – Соображаешь, значит, в технике. Иди, занимайся своим делом.

В выходные и праздничные дни в увольнение из лагеря не отпускали, за редким исключением тех, у кого родители проживали где – то рядом. Остальные, если не предвиделась авральная работа, проводили свободное время на стадионе. Болтались на кольцах, качались на брусьях, осёдлывали коня, играли в футбол, волейбол и, конечно, в баскетбол.

Ростом я выше среднего, и потому с лёгкой руки Володьки Дружкова приобщился к баскетболу. Кроме того, я помнил, что моя первая любовь очень им увлекалась, и я считал своим долгом при случае показать ей своё мастерство.

Высокий, поджарый Вовка, вылепленный из мускулов парень, легко передвигался по площадке, прекрасно владел обводкой, стремительно отрывался от защитников и мягко, пантерой взлетал у щита, точно посылая упругий мяч в корзину.

Я играл на редкость плохо, и Дружков в пылу схватки называл меня тюфяком, мешком и матрацем с подушкой. Волейбол был предпочтительней, но и там я выступал в роли любителя, предпочитая батут и лопинг. Впоследствии я стал призёром училища в соревнованиях на этих снарядах…

Третья июльская суббота подарила мне неожиданный приятный сюрприз. Мы занимались уборкой территории, когда громкий голос дежурного по лагерю выкрикнул мою фамилию.

– К тебе какая-то девушка приехала, говорит, что сестра. Ты никогда не говорил, что у тебя есть сестра. Да вон она, с капитаном разговаривает. Иди, встречай…

Взглянув в указанном направлении, я увидел около штаба Светку Веснину собственной персоной. Ай, да Светка! Вот уж действительно сюрприз!

В нарядном летнем платье в горошек, с цветастой косынкой на шее и в лёгких спортивных тапочках на босу ногу, она нетерпеливо помахивала платком, во весь рот улыбалась и пожирала меня глазами.

– Здравствуй, сестричка! – подыграл я ей. – Глазам своим не верю. Какими судьбами?

– Да вот, выдался свободный денёк, решила навестить своего братца, – очень натурально врала она, прикасаясь щеками к моему раскрасневшемуся лицу. – Если товарищ капитан позволит, то и переночую у вас.

– О чём разговор, – расцвёл капитан в улыбке. – Гостевой домик в вашем распоряжении.

«Вот это да! – восхитился я про себя. – Ну, Светлана, ты и даёшь!».

– Спасибо, офицер, вы настоящий мужчина, – польстила ему Светка, подцепила меня под руку и сказала:

– Ну, пошли. Мне столько рассказать не терпится.

Не торопясь, мы двинулись в сторону полевой гостиницы – домику, стоящем на отшибе, а дежурный с завистью провожал стройную девичью фигуру.

– Ты и представить себе не можешь, как я рад твоему приезду, – с восхищением посмотрел я на девушку. – Ну, рассказывай, как у тебя дела.

Света уселась на врытую в землю скамеечку, я опустился рядом. Будто демонстрируя свои безупречно ровные, жемчужные зубы, она сообщила об успешном окончании первого курса, о предстоящей поездке к родным, поделилась планами на будущее.

– Закончу училище – обязательно поступлю в медицинский, – мечтала она вслух. – Говорят, что медики пользуются льготами.

– Хорошая идея, – поддержал я её. – Мне тоже хочется в военную академию. Но только когда это будет.

– А ты знаешь, я почему – то уверена, что у тебя всё получится. Ты такой большой и сильный, – накрыла она ладонью мою руку. – Вот увидишь. Пойдем, погуляем?

Мы неторопливо удалялись от лагеря вглубь смешанного леса, и воздух, густо замешанный на запахах хвои и разнотравья, будоражил мысли и порождал дерзкие, рискованные идеи.

Меня мощно, словно магнитом, притягивала к себе эта необыкновенная девушка. Так и подмывало подойти, обнять её сзади, прижать к горячему, кричащему от страсти телу, уронить в высокую траву и целовать до одурения.

Пластичные, соблазнительные движения её рук, срывающих цветы, неосторожно приподнятое платье при наклонах, оголяющее стройные лодыжки, длинная коса, свисающая через плечо, возбуждали до крайности. Но внутренний голос подсказывал, что этого делать нельзя, иначе волшебная идиллия наших чистых взаимоотношений может мгновенно рухнуть.

– Посмотри, какая прелесть! – нарушила Света затянувшееся молчание, указывая под молодую берёзку.

У корневища, выстроившись, как на параде, стояли три боровичка в тёмно-коричневых шлемах и белых костюмах.

– Я, пожалуй, их с собой заберу, славный супчик получится. А вот и ещё. Вот глупая, не догадалась корзинку с собой прихватить, – с огорчением поругала она себя. – Ведь знала, что грибной сезон в разгаре.

Светкина добыча уместилась в моей фуражке, и пока мы возились с грибами, напряжение спало и пульс стабилизировался. Да и руки были заняты. Обнимать девушку было не чем.

– На ужин не опоздай, – напомнила она о времени.

– А и верно, – посмотрел я на часы, – пора выдвигаться на передовые позиции.

Мы благополучно доставили грибную удачу, Светка осталась в гостинице, а я поспешил в столовую.

– Как там, на гражданке, что рассказывает твоя подружка, – встретили меня ребята. Их – то не проведёшь, сразу раскусили, что никакая она мне не сестра.

– На западном фронте без перемен, – односложно ответил я, – Светку бы только покормить, с утра ничего не ела.

– Какие проблемы, старик, сейчас уладим. Герка! – обернулся Дружков к соседу. – Слетай в хлеборезку, объясни ситуацию.

Через четверть часа я уже расставлял перед моей гостьей тарелки: макароны по – флотски, хлеб, масло, сыр и чай в эмалированной кружке:

– Подкрепись курсантским пайком.

Светлана застеснялась, но после недолгих уговоров быстро справилась с едой и с благодарностью отставила посуду в сторону.

Вечером на открытой площадке, приспособленной под летний клуб, демонстрировали какой-то фильм. Чтобы не смущать девушку и избежать к себе повышенного внимания со стороны курсантской братвы, мы пришли после киножурнала и уселись на последней скамейке, как это обычно делают влюблённые парочки.

Содержание картины совершенно не помню. Наверное, потому, что голова была забита решением вопроса, как поступить дальше. Оставить девушку в гостинице одну казалось неприличным, а ночевать рядом с таким лакомым кусочком – опасным.

Словно уловив мои тайные мысли, Света спросила у входа в дом:

– Ночевать здесь будешь или в казарму пойдёшь?

– Разрешили здесь. Кто-то ведь должен охранять мою сестрёнку, – смутился я и, наверное, покраснел.

– Тогда пойдём.

Мы вошли в комнатку, и Светлана распорядилась:

– Я лягу вот здесь, – указала она на узкую солдатскую кровать между окном и дверью. – Не возражаешь?

Приказав мне отвернуться, она быстро разделась в темноте и юркнула под байковое одеяло. Я последовал её примеру, улёгся на диван и затаился у противоположной стены. Густая бархатная ночь нас разлучила, и только полнолицая луна с любопытством заглядывала в окно, пытаясь рассмотреть, чем занимается уединённая парочка.

Вслушивался в темноту и по поверхностному дыханию девушки понял, что она не спит. Может быть ждёт от меня каких-то действий? Ведь ночь – надёжный союзник любви. Что, если встать, подойти к ней, присесть на краешек кровати, погладить шелковистые волосы, наклониться, найти желанные губы и раствориться в море наслаждений. А вдруг она скажет: «Но, но, дорогой мой дружок, ты слишком размечтался!». И тогда произойдёт землетрясение, и рухнет скрупулёзно возводимая мной башня сладких грёз, и я превращусь в жалкого, униженного оскорблённого.

– Тебе не холодно? – забросил я в темноту пробный камешек и замер в ожидании.

– Всё отлично, спасибо курсантик. Спокойной ночи.

– Приятных снов, – ответил я в темноту и усмехнулся: какое, к дьяволу, спокойствие, если в двух шагах от тебя лежит распластанное, мёдом пахнущее тело феи. Фал мой в трусах озабоченно заворочался и потянулся к Светкиному ложу.

«Не дури, – мысленно сказал я ему, – это не такая девушка. Если ты посмеешь её тронуть сегодня, я тебе последние уши оторву!».

«Ух, какой грозный, – недовольно проворчал он. – Ты совсем забыл, что куй железный, пока горячий».

«Не занимайся словоблудием, тебе это не к лицу. Ты у меня всегда горячий, а пока поостынь. Сегодня не твоё время».

«Ну, если ты так решил, – разочарованно произнёс он, – тогда конечно». И нехотя свалился набок.

Шальные мысли и не потерявший надежду на наслаждение фаллос не давали уснуть до рассвета. Я вслушивался в мирное дыхание Светланы и только волевым усилием заставлял сдерживать желание. И даже провалившись в пустоту, взбудораженный мозг рисовал одну картину фантастичнее другой…

– Курсантик, – разбудил меня сладкий голосок девушки, – пора вставать. Царствие небесное проспишь.

Ей почему – то нравилось называть меня «курсантиком». Я этому не противился. Было в нём что-то уменьшительно-ласкательное, нежное.

Она стояла уже одетой у распахнутого окна, расчёсывала пряди шелковистых волос, и лучи утреннего солнца пронизывали её тоненькое ситцевое платьице, высвечивая, как рентгеном, стройную изящную фигуру.

Наскоро одевшись, я выглянул в окно. В лагере уже вовсю бушевала жизнь. Со стороны кухни тянуло сизым дымком и готовой едой. Я почувствовал зверский голод, будто ночь провёл на разгрузочных работах.

Сполоснув лицо и прихватив вымытую посуду, я направился в сторону столовой, наказав девушке никуда не отлучаться.

– Я мигом, – сказал я, закрывая за собой дверь.

Жареная картошка с отбивной Светлане понравились.

– А у вас ничего, жить можно, – сказала она, откладывая вилку в сторону и принимаясь за какао. – Так хорошо спалось на свежем воздухе.

«А ведь ты блефуешь, – подумал я, соглашаясь. – Не поверю, что рядом со здоровым, сильным самцом можно преспокойно уснуть. Тоже, небось, маялась полночи. «Она и приезжала именно за ЭТИМ», – только сейчас догадался я. Вот уж поистине правда: если тебя ночью ни разу не обозвали нахалом, то утром непременно окрестят ослом.

С разрешения дежурного по лагерю я проводил Свету до нашего малюсенького вокзальчика.

– Пиши, – попросила она, высунувшись из окна. – Я буду очень ждать.

– Обязательно, – заверил я, с грустью вспоминая бездарно проведённую ночь.

Паровоз истошно свистнул, выпустил облако пара, звонко лязгнули буфера, и подруга моя уехала.

… «Як-11» – скоростная машина. Строгая и, простите за гиперболу, умная. Если почувствует слабину со стороны хозяина, непременно подставит и, как норовистая лошадь, сбросит седока на землю.

Как – то нежарким августовским утром я находился в квадрате, сидел на скамейке и наблюдал за зоной, где пилотировал Женя Девин. Самолёт был на приличном расстоянии и невооружённым глазом просматривался с трудом. Для этого на моей груди висел восьмикратный бинокль, но следить с его помощью за целью одно мучение.

Летал Жека аккуратно и грамотно и не раз отмечался Широбоковым за чистоту в технике пилотирования. Вот и в это утро у него всё получалось тип – топ. Между фигурами практически не было разрывов, и пилотаж выглядел, как законченное произведение.

Девин выполнил петлю и пошёл на боевой разворот. Наверное, он потерял скорость на выводе, потому что самолёт вдруг завис на несколько мгновений и свалился в штопор. Как правило, эту фигуру мы выполняли в контрольных полётах, и в задании Жеки она не значилась. Значит, свалился он не по своему желанию. Однако такого штопора я ещё не видел. «Як», словно юла, быстро вращался вокруг вертикальной оси и неохотно, словно кленовое семечко, терял высоту. Не отрывая от него глаз, я крикнул руководителю полётов:

– Товарищ майор, в третьей зоне самолёт в штопоре!

Офицер резко развернулся в указанном направлении и немедленно запросил:

– 317-й! 317-й! На связь!

Ответа не последовало, эфир молчал. Я неотрывно наблюдал за самолётом до тех пор, пока он не скрылся за верхушками сосен.

Майор выскочил наружу, прыгнул в УАЗик, коротко приказал:

– Наблюдающий, за мной!

И мы рванулись в сторону предполагаемого падения Девина. Вслед за нами, как привязанные, неслись санитарная и пожарные машины.

Минут сорок нам потребовалось, чтобы отыскать небольшую полянку среди леса, на которой почти целым, но с искорёженным винтом, лежал на брюхе самолёт, а на крыле, белый, как мел, сидел Жека.

Метрах в ста от него, зацепившись за верхушки деревьев, свисала перкаль спасательного парашюта.