– Здоровеньки булы, селяне. Как вы здесь живёте без меня?

– Привет, – кивнула Света, откладывая книгу в сторону. – Рада тебя видеть. И не лень было ехать в такую даль?

Голос остался такой же, а лицо изменилось. Появились признаки какой – то озабоченности во взгляде, уголки рта слегка опустились, потух дерзкий огонёк в серых глазах, но причёска осталась прежней.

– Это Катя, моя однокурсница, – представила Светлана розовощёкую, с ямочками на щеках, девушку, которую я вначале не заметил. – Между прочим, незамужняя.

Последняя фраза мне совсем не понравилась. Что она хочет этим сказать? Намекает, что отношения между нами не более, чем дружеские? А я – то, дурак, слюни распустил.

Боковым зрением я заметил смущение институтки.

– Да ты проходи, присаживайся, – спохватилась Светка. – Устал, наверное, с дороги? Может, чайку? Конечно, чайку. Катя, – обратилась она к подруге, – сходи на кухню, поставь чайник.

Катя понимающе поднялась и вышла из комнаты.

– Ну, рассказывай, как и что, – уселась Светлана напротив, когда мы остались одни. На лице её можно было прочитать естественное любопытство, и только. Ни намёка на симпатию, и это меня беспокоило. Неужели у меня действительно нет ни одного шанса на ответное чувство? И почему мы влюбляемся в тех, кто к нам равнодушен? Из противоречия? Своей настырности? Эгоизма? Масса вопросов, на которые нет ответа.

Сбиваясь, я коротко рассказал, что знал о её родителях и ребятах из нашего двора, вскользь заметил, что через год заканчиваю училище и становлюсь офицером и что рассчитываю показаться перед ней в парадной форме. Светлана слушала невнимательно, поглядывала на часы, и я понял, что она куда – то торопится.

Пришла Катя с чайником в руке.

– Заждались, – сказала она с явным украинским акцентом. – Зато чай достала роскошный, три слона. Лидка из шестнадцатой поделилась, посылку из Москвы получила. Приступим?

– Вы меня извините, – посмотрела Светлана на часы, – но мне необходимо отлучиться на часок. Чаёвничайте без меня, я скоро.

Она быстро переоделась за моей спиной, бросила «пока» и скрылась за дверью. В растерянности я не знал, как себя вести, но выручила Катя:

– Давайте пить чай, в конце концов. Я ещё не завтракала.

– Вот вы мне скажите, а правда, страшно летать? – поинтересовалась Катерина, когда мы, не торопясь, прогуливались вдоль небольшой речушки, полукольцом огибающей институтский городок.

– Всякое начало страшит, – чуть помедлив, философски ответил я. – Страшно сделать первый шаг, попасть в грозу, переступить закон, окунуться в холодную воду. Страшно, но крайне заманчиво. Хотите, искупаемся?

– Да что вы! Вода ледяная. Разве позагорать немного. Уж очень солнышко припекает.

Мы сбросили одежды. На Кате (видимо, предполагала пляжный вариант прогулки), подчёркивая девичьи достоинства, сидел модный купальник. Коротенькие трусишки не портили и моей фигуры. Расположившись на зелёном мыске на краю речки, мы, украдкой оглядывая друг друга, молча наблюдали за тихо журчащими струями.

– Знаете, не моё, конечно это дело, – прервала мысли моя новая знакомая, – только кажется мне, что Светлана создана не для вас.

– Вот как!

– У неё другие увлечения. Как вы думаете, где она сейчас?

– И где же?

– На свидании с МНС.

– МНС? А что это такое?

– Ну, как же, младший научный сотрудник. Аспирант из нашего института.

– И она просила об этом сказать?

– Почему, я сама. Только за то, что вы мне понравились, – откровенно сказала девушка и заглянула в мои глаза.

Оглушённый известием, я опустил между колен голову и сцепил пальцы на затылке. В висках мощно стучало, а сердце рвалось наружу. Мне было больно от жестокого и беспощадного удара по самолюбию, но я пересилил себя:

– По – моему, сейчас самое время освежиться, – нарочито беспечно и подчёркнуто весело сказал я и смаху нырнул в объятья речки. Ледяная вода, как кипятком, ошпарила тело и привела в чувство. Нащупав ногами дно, я оттолкнулся и пробкой выскочил на поверхность.

– Вы с ума сошли! – крикнула Катя с берега. – Вылезайте немедленно, простудитесь.

В самом деле, чего это я запаниковал. Ну, не любит она меня, так это же не новость. Насильно мил не будешь. Пораскинуть мозгами – весь мир живёт любовью и без любви.

– Какие же вы глупые, мужчины. Сущие дети, – с укором выговаривала Катя. – Одевайтесь скорее.

Вечер мы провели в уютном молодёжном кафе. Сухое вино, как нельзя кстати, подходило к цыплятам «табака», и мой изголодавшийся за день желудок с явным удовольствием переваривал пищу. Мёртвое – живому, живое – мёртвому.

Наблюдательная девочка засекла, что я украдкой поглядываю на часы, и в перерыве между танцами обронила, что Светка появится не раньше комендантского времени.

Как заправский джентльмен, я проводил свою даму до общежития, прикидывая, где бы скоротать ночь.

Однако всё разрешилось совсем просто. Катя поговорила с бдительной тучной вахтёршей, и меня устроили в какой – то комнате с похрапывающим в уголке студентом. В те далёкие времена к человеку в погонах относились с уважением.

В знак благодарности я поцеловал Катину руку, а она на прощанье сказала:

– Читайте Пушкина, курсант. Спокойной ночи.

Я лежал в темноте с открытыми глазами и с грустью перебирал события ушедшего дня. Не такой рисовалась мне встреча с любимой. Реальность оказалась прозаичнее грёз. Всё, что рассказала мне Катя, было очень похоже на правду, но я не хотел в неё верить, зная о склонности девушек драматизировать события.

Забывшись под утро в тяжелой дрёме, мне рисовались картины одна ужаснее другой: то я скакал на красном коне в пасть какому – то чудовищу, то пробирался между свиных бело – красных туш, подвешенных к потолку, и они, как живые, били меня по лицу, плечам и груди, то вдруг оказывался в роли шафера на свадьбе Светланы с перекинутым через плечо красным рушником, и мерзкая красная рожа счастливчика, похожая на Марьина, злорадно и торжествующе хохотала, захлёбываясь в гомерическом смехе.

Настойчивый стук в дверь вывел меня из кошмара. Знакомый Светкин голос требовал немедленно просыпаться.

– Минуточку, – откликнулся я, одеваясь как по команде «подъём».

Помятый, непричёсанный, небритый и заспанный я нарисовался в дверном проёме.

– О, – засмеялась Светка, осмотрев меня с головы до ног, – точь-в-точь, как наши парубки с похмелья. У меня есть время, жду на выходе, лётчик. Расправляй свои крылышки.

Было около одиннадцати, когда, наскоро перекусив в знакомом мне кафе, мы неторопливо двинулись вдоль вчерашнего маршрута. Скорее всего – любимое место для прогулок у студенческой братвы.

– Говорят, будто бы ты вчера купальный сезон открыл, – не то утверждая, не то спрашивая, посмотрела на меня Светка. – У тебя что, крыша поехала?

Я засмеялся и с шутливой озабоченностью ощупал голову:

– Да нет, кажется всё в порядке.

– Вот дурачок, – с укоризной сказала Света, и мне это понравилось.

– А как Катя?

– Что – Катя? Хорошая девушка, но не в моём вкусе. А у тебя как дела, решила свои проблемы?

– Всех проблем не решишь, – наклонилась она и сорвала травинку, – одни уходят, другие появляются. В природе пустот не бывает. Ты вот, например, приехал. Зачем? – бросила она взгляд в мою сторону.

«Господи, – подумал я, – да она меня в упор расстреливает. Действительно, зачем? Повидать возлюбленную? Признаться в своих чувствах? Но она увлечена МНС, а влюблённая женщина, как глухарь на токовище: ничего не видит вокруг и ничего не слышит. И всё же объясниться надо».

Откашлявшись, я подцепил её под руку и чуть не расплакался, когда она этого не позволила:

– У нас здесь, как в деревне, все на ладони. И склонны к преувеличению.

Понятно. Боится, как бы молва о нашей встрече не достигла ушей МНС. Я шагал словно по минному полю с завязанными глазами и снова вспомнил слова Кадочникова в первом детективном советском фильме « Подвиг разведчика»: «Терпение, мой друг, и ваша щетина превратится в золото». Что ж, в моём положении лучшего не придумаешь.

– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнила Светлана.

– Прости, задумался. Я вот что тебе скажу, жизнь – сложная штука. Иногда она выкидывает такие фортели, что и уму непостижимо. Как я догадываюсь, тебе сейчас не до меня. Только знай, как бы не повернулись события, у тебя есть человек, который тебя любит и желает счастья.

Ну, наконец – то, сколько бабушка ни мучилась, а родила!

Мы стояли лицом к лицу как раз на том месте, где вчера загорали с её подругой. Я опустил голову, и в испуге от своей дерзости ждал приговора.

Нервно теребя травинку снежной белизны зубами, Светлана долго обдумывала мой ответ, потом тихо произнесла:

– Что ж, откровенность на откровенность. Ты тоже мне нравишься. Но не будем торопиться. Давай закончим учёбу, а там видно будет. Не обижусь, если тебе встретится девушка достойнее, чем я. Да и мне всё человеческое не чуждо. А пока, я думаю, нам надо расстаться.

Молодость не умеет ждать. Ей подавай всего много и сразу. И оттого она дерзка и нахальна. Именно этот феномен и является первопричиной сенсационных открытий, фундаментальных потрясений и гениальных произведений. Неустоявшаяся психика позволяет молодым легко и просто игнорировать каноны и выдвигать, как альтернативу, сумасбродные идеи, одну глупее другой, и совершают гениальные открытия.

Боже упаси, я никогда не помышлял и рядом – то постоять с гением, хотя в школе ко мне прилипла почему-то такая кличка. Поэтому на уровне банального влюблённого я никак не мог взять в толк, почему Светка не отвечает взаимностью на мои искренние чувства. Это несправедливо, в конце концов. Она ведь тоже была в моём положении, когда Желтов, её первая любовь, обращал на неё ноль внимания.

Получается, как заколдованный круг: один смотрит в затылок другой, а та – в затылок третьему, и так – до бесконечности. Просто молодые редко оглядываются.

Покачиваясь на верхней полке третьего вагона, я предавался дурацким рассуждениям в поисках формулы взаимной любви. В те времена третий вагон всегда отдавался военным пассажирам, и я не удивился, когда на первой же остановке после Харькова в проёме появился курсант – артиллерист. Подвижный, как ртуть, весёлый и говорливый, он еле успел перецеловать толпу провожающих родственников, когда состав дёрнулся, и буфера проиграли прощальный аккорд.

– Эй, авиация, спускайся вниз и заходи на посадку! – командирским голосом, отвергавшим всякие возражения, приказал он.

– Остап, – ткнул он себя в широкую грудь. – А ты чего такой хмурый? С девушкой не поладил? Да плюнь ты на это. Их много, а мы одни. Присаживайся, я тебя живо развеселю. Коньячок будешь?

– А давай! – махнул я рукой.

– Вот это по – нашему, – достал он бутылку из раздутой от провианта сумки, проворно накрыл стол, плеснул в стаканы и поднял один из них:

– Ну, за знакомство. И чтобы дома не журились.

Мы чокнулись, я проглотил густую желтоватую смесь, почувствовал острый свекольный запах и приподнял брови.

– Что, не понравилось? Коньяк местный, «Три свеклы», – улыбаясь, пояснил Остап и нарезал широкие, в ладонь, полосы сала.

– Закусывай, авиация, такого по лётной норме не дают.

Сало действительно показалось отменным. Мягкое, как масло, в меру солёное и слегка подкопченное, с приятным чесночным запахом. Только теперь я вспомнил, что давно ничего не ел. А Остап уже выложил на столик каравай домашнего хлеба, жареного цыплёнка, свежую редисочку и зелёный лучок с маминого огорода. И снова плеснул в стаканы:

– Как говорят мои земляки, давай, друже, выпьем тут – на том свете не дадут, – хитро посмотрел он в мою сторону. – Ну, а ежели дадут, выпьем там и выпьем тут.

Налегая на еду, я, расслабившись, рассказал Остапу о своих злоключениях. Парень бурно реагировал, сочувствуя, вздыхал, и смешно ругал всех девчонок, называя их «рыбьими головами».

От выпитого и съеденного дурные мысли отодвинулись на задний план, настроение улучшилось, и мне было плевать на окружающих. Я благодушно улыбался, слушая бесконечные байки Остапа, и мы наперебой вспоминали курсантские казусы.

Улеглись далеко за полночь, а внизу молодожёны – наши попутчики – негромко хихикали и занимались чем – то возбуждающим.

Было ещё рано, но всех разбудил голос проводницы, громко и бесцеремонно предлагающей традиционный ржавый железнодорожный чай. Мы быстро расправились с остатками вчерашнего пиршества, покурили, хотя я не терпел запаха табака, и чтобы скоротать время, уселись играть в подкидного, неторопливо беседуя о превратностях судьбы.

В Москве у Остапа предстояла пересадка на поезд южного направления. Мы попрощались, как родные, обменялись адресами и обнялись на прощанье.

Остап непременно хотел всучить мне шматок сала, но я не разрешил, понимая, что до Ташкента путь и далёк и долог, а голод не тётка.