– А что, идея не оригинальна, но вполне приемлема, – согласилась женщина, и я почувствовал её волнение.

Мы осушили бокалы, слегка соприкоснулись губами, потом ещё, ещё и взасос. Общее возбуждение толкнуло нас в объятья, и хозяин моей промежности категорически потребовал немедленного освобождения. «Свободу Манолису Глезосу!», возник и канул в вечность в подсознании партийный лозунг тех времён и народов.

Я лихорадочно расстёгивал пуговицы на её кофте, а она трепетными пальцами освобождала меня от рубашки. Предметы мужской и женской одежды падали к ногам, с сухим коротким треском отскочили пуговички Вериного лифчика, бежевая тряпочка с затейливыми кружевами упала, и в мерцающем свете свечей, показались полные, налитые желанием белые груди с тугими сосками.

Не переставая осыпать женщину ласками, я наощупь нашёл на холме пупырышек и нежно, как только мог, покрутил его между пальцами. Вера застонала от наслаждения и провела ладонью по моему хозяйству. Призывный запах желания исходил от её открытого тела, и это было последним искушением, против которого не помогло бы никакое противоядие. Я с силой приподнял её за ягодицы, и она мгновенно, как живая лиана, обвила мою талию длинными ногами. Губы жадно ловили губы, и Верин язык, жёсткий, как хрящ, вторгся в мой рот, как только я ворвался в её пышущую страстью огненную розу.

Это был танец наслаждения, я, словно глухарь на токовище, ничего не видел, ничего не слышал в эксклюзивном парении. Новизна любовной позы покоряла. Я чувствовал себя настоящим мужчиной – сильным, мощным и властным. В исступлении Вера откинула голову далеко назад, обнажив свою длинную лебединую шею, плотно сомкнула веки и наслаждалась, слегка постанывая и ритмично работая животом и попкой. Эта безумная пляска между столом и тахтой продолжалась не более двух минут, но казалась бесконечно долгой и сладкой. Я почувствовал, что через мгновение кончу, приостановил возвратно – поступательные движения, но она этого не позволила и, целуя мою грудь, с силой нанизывала себя на обалдевшего от восторга хозяина. Её губы нежно, ритмично и властно сжимали его в объятиях, выгоняя семя наружу, словно доярка, выдаивающая корову. Сдерживаться дальше не хватило сил. Я успел выдернуть своего верного друга, и из него, словно из огнемёта, полыхнуло пламя блаженства, обжигая и шею, и груди и живот распластанной женщины.

– Вот за эти божественные моменты и стоит жить, – сыто промурлыкала Вера, уже лёжа на тахте и ласково поигрывая с моим шанцевым инструментом – беспомощным и вялым, как новорождённый младенец. – Ты удовлетворён?

Вместо ответа я лизнул её ухо и с силой прижал к себе.

– Вот сумасшедший, – довольно улыбнулась Вера. – Отпусти, раздавишь

Она помолчала, а потом, как о чём – то давно решённым, произнесла:

– Ты мне понравился. Останешься до утра. Только не рассчитывай, что приобрёл на меня какое – то право. Никаких обязательств – вот условие, при котором наши отношения могут иметь продолжение. Переспать с женщиной – это еще не повод для близкого знакомства.

«Странно, – подумал я. – Девушки, как правило, преследуют прямо противоположные цели». Однако меня это устраивало.

– Свободные художники интима? Не правда ли, звучит интригующе, – сказал я, поднялся, подошёл к столу и жадно выпил из бутылки остатки «Цинандали»…

Полёты в облаках, вне видимости земли, всегда относились к категории повышенного риска, а уж взлёт при ограниченных условиях погоды, заход на посадку и сама посадка по сложности своего выполнения превосходили любую фигуру высшего пилотажа. Именно такое задание я получил от командира звена капитана Кулявцева.

– Ты не волнуйся, – ободрял меня он, усаживая в кабину. – В крайнем случае, всегда приду на помощь. Делай, как учили, и не пытайся изобрести колесо.

«Как учили»… В авиации, пожалуй, это самая расхожая фраза. В ней заложена концентрированная мудрость всех поколений лётчиков. Она выступает гарантом безопасности полётов и сохранения твоей драгоценной жизни. Любой шаг в сторону от последовательности действий, заученных и выработанных на предварительной подготовке, может стать началом твоего конца, если ты не научен исправлять допускаемые ошибки хладнокровно и грамотно.

«Лётчик должен быть чисто выбрит, слегка пьян и немножко нахален». Это одно из шутливых наставлений первоклассных асов, эквилибристов и канатоходцев, выполняющих свою работу на грани фола, цена которому – жизнь. Но оно сугубо земное, и совершенно неприемлемо там, где опорой является воздух. Здесь нет обочины, у которой можно было бы остановиться, подумать и проанализировать логику своих действий, а потом, сообразуясь с обстановкой, двинуться дальше. Здесь кругом пустота.

Говорят, естественным дефицитом на свете являются деньги. Может быть это и так. Но для лётчика, находящегося в воздухе, есть своё понятие дефицита – времени, высоты и скорости. Провожая в последний путь погибших товарищей, мы с сожалением думаем о том, что будь у него в запасе доля секунды, пара лишних метров, – не пришлось бы идти за его гробом в скорбном молчании.

Я привычно скользнул в кабину, пристегнул привязные ремни и осмотрелся. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что все тумблеры и переключатели находились в исходном положении, приборные стрелки – в норме, и рычаги управления готовые к действию. Связь с руководителем полётов была отменной, и я, захлопнув фонарь, вырулил на взлётную полосу, запросил разрешение на взлёт и благополучно отделился от земли. Через минуту она исчезла.

За бортом ничего не просматривалось, словно я попал к негру в задницу. И только показания приборов, с которых я скачивал информацию о поведении самолёта в пространстве и работе силовой установки, подтверждали, что отклонений от схемы полёта нет. В крайнем случае, у меня был инструктор, готовый в любой момент оказать необходимую помощь. Но уже приобретённый опыт выработал условный рефлекс – в любой ситуации рассчитывай только на свои силы.

Я отрабатывал метод захода на посадку отворотом на расчётный угол, где важнейшими элементами полёта было чёткое выдерживание скорости, высоты, времени и курса.

Воздушная масса возмущёнными потоками бросала самолёт из стороны в сторону, и непредсказуемую турбулентность я инстинктивно компенсировал с помощью рулей управления.

С РП мы перебрасывались короткими дежурными фразами, и по его спокойному голосу я догадывался, что полёт происходит нормально.

На расчётном развороте я выпустил шасси и перевёл машину на снижение. Скорость и показания авиагоризонта оставались в норме и после четвёртого разворота. А потом началась такая свистопляска, словно меня взяли в оборот боксёры – профессионалы. Самолёт, будто загнанную в угол мышь, кидало из стороны в сторону, вверх и вниз, стрелки приборов взбесились, ручка управления дёргалась и плохо реагировала на мои усилия.

– Выше глиссады на двадцать метров, – предупредил меня РП.

– Понял, – подтвердил я полученную информацию, отжимая от себя ручку и прибирая обороты турбины.

– Следи за скоростью, идёшь ниже глиссады, следи за высотой. До полосы тысяча метров. Не снижайся! – теперь в голосе руководителя прослушивались явно беспокойные нотки.

Я покрылся испариной и отдал сектор газа вперёд до максимума. Но опоздал: потерявший скорость истребитель катастрофически падал…

И вдруг наступила оглушительная тишина.

– Всё, вылезай, пилот, – с сарказмом прозвучал голос Кулявцева. – Полёт окончен.

Я откинул фонарь кабины, стянул с головы шлемофон и спустился на пол тренажёрного класса.

– Вот, смотри, – показал он схему моего полёта, аккуратно вычерченную осциллографами.

– Упал за триста метров до полосы. Это не есть хорошо.

За окнами назойливо моросил дождь, и тёмные тяжёлые облака цеплялись за кровлю домов.

– А что, – отшутился я. – Погода– то нелётная …

С Еленой происходило что – то неладное. Прошло уже три недели с того памятного разговора, а от неё не было ни слуху, ни духу. Я понимал, что чистосердечное признание в несовершённом грехе далось ей нелегко. Напуганная собственной откровенностью, влюблённая девочка в смятении ожидала развязки из щекотливого положения, в которое попала по неопытности. Ну почему бы ей не промолчать? Я – то был неуверен, что она имела какие – то отношения с мужчинами, спросил наугад, а, выходит, попал в точку.

Противоречивые чувства раздирали мою душу. С одной стороны, мне льстило, что такая юная красавица среди множества молодых людей предпочла меня, зрелого и уже имеющего определённый опыт в любовных приключениях парня. С другой, меня не покидала мысль о предстоящей встрече со Светланой. Чем она закончится, я не знал, но твёрдо решил поставить все точки над «и». И если получу отказ выйти за меня замуж, возьму в жёны Леночку.

Признаться, я впервые ощутил себя порядочной сволочью.


Глава седьмая


В разгар знойного засушливого лета, одетый по сезону и во всё модное, с традиционными подарками в фибровом чемодане и приличной суммой денег в карманах я подъезжал к городу, где прошла моя юность. С детства знакомые высоченные трубы заводов и фабрик курились вечным дымком, знакомые здания ничуть не постарели, и маршрутный трамвай, содрогаясь, как в былые времена, на стыках изношенных рельсов, лениво бежал по нескончаемому замкнутому кругу. Обстановка за время моего отсутствия в барачном мире заметно изменилась. Вдоль трамвайных путей выстроились новостройки, и жилой массив пятиэтажных домов уверенно наступал на обветшавшие постройки военного времени.

Предупреждённые телеграммой о моём приезде, все домочадцы были в сборе. Располневшая мать по обычаю первой заключила меня в объятья и, как всегда, всплакнула на радостях. Отец, заметно постаревший, но ещё жилистый и сильный, троекратно расцеловал и отступил в сторону, давая возможность младшему сыну с любовью ткнуть меня кулаком в грудь. Юрка заметно подрос и походил на стройного тополька, ещё худощавого, но уже раздавшегося в плечах. «Десять к одному, – подумал я, – что он засматривается на девчонок».

– Какой ты стал! – удивлённо проговорила сестрица Маша, отстраняясь от меня в сторону и рассматривая как диковинку.

– А других в авиации не держат, – перебил её мой шуряк, обнимая и по-солдатски похлопывая по плечу.

– Постойте, – искренне удивился я, разглядывая племянницу, – а это что за красавица? Неужели Люська так вымахала за полгода? Ну, вы и даёте…

Стол уже был накрыт, и всё семейство дружно уселось в предвкушении сытого обеда, в ходе которого у меня брали интервью.

Соблюдая обычаи семьи, я преподнёс каждому подарки, принятыми с явным удовольствием.

Ближе к вечеру, когда все порядком устали от разговоров, мать, поджав губы, сообщила, что Светлана закончила институт и уж как месяц приехала. Лучшего известия для меня не было. Радость и тревога разом вспыхнули в груди, и я, слегка подвыпивший, стал просчитывать, что лучше: нанести визит немедленно или отложить его до завтрашнего дня.

– Утро вечера мудренее, – словно угадав мои мысли, посоветовала мать. – Отдохни с дороги, никуда она не денется.

В самом деле, куда торопиться? Чтобы получить от ворот – поворот?

– Ямщик, не гони лошадей, – затянул отец любимую песню.

Да что они, сговорились?

Наутро, наскоро позавтракав, я надел костюмную пару, повязал галстук и пошёл навстречу будущему. Провожая, мать наставляла:

– Веди себя скромно и больше слушай. И не спорь со старшими, это неприлично.

Занятый своими мыслями, я озабоченно спросил:

– Цветов, где бы достать…

– Осподи, – всплеснула мама руками, – да у нас в палисаднике.

– Мне нужны розы, обязательно розы, мам, а у тебя их, конечно, нет.

– Денег, что ли, девать некуда? – недовольно проворчала она. – Твой – то отец и полевыми обходился. Да и когда это было, – прозвучала грустная нотка в её голосе. – Розы можно купить только на КБСе.

Через час, взведённый как курок пистолета, с роскошным букетом алых роз, тортом и коньяком, палец робко постучал в дверь, за которой жила моя судьба. Я стоял на краю пропасти, и шанса на спасение практически не было.

По – казённому сухо щёлкнул замок, дверь распахнулась, и в проёме появилась она. Знакомый разрез чуть прищуренных серых близоруких глаз, воздушный разлёт длиннокрылых бровей, высокий лоб, прикрытый завитушками русых волос и её растерянная от неожиданности улыбка, – такой осталась она в моей памяти.

– О, какие люди! Что ж ты стоишь, заходи, – пригласила Светлана мягким голосом с украинским акцентом, приветливо улыбаясь.

– Здравствуй, это я, – представился я осевшим голосом.

– Не может быть, – пошутила она, принимая цветы. – Спасибо. Какая прелесть.

Я огляделся. В небольшой прихожей под вешалкой на четыре крючка властно обосновался внушительных размеров широкий сундук Напротив висело овальное зеркало, отражающее соломенную шляпу Егора Петровича, а под ним небольшая полочка с парфюмерией.