Конверт хранился у меня долго. Несмотря на разгромную критику, он свидетельствовал о причастности к настоящей прессе. Это придавало моей особе весомую значимость и позволяло втайне собой гордиться. Однако после похорон Сталина стихи писать мне надолго разонравилось.

Во второй раз здание областного аэроклуба я посетил без Корепанова. Долго раздумывал над тем, в какую группу записаться, и остановился на планерной. Я написал заявление, и меня без долгих разговоров зачислили в клуб. Теперь по вечерам два раза в неделю я отправлялся изучать конструкцию летательного аппарата «БРО-9» и теорию полёта. Собственно, причислять его к классу планеров было бы не совсем правильно. Предназначен он был для отработки подлётов. Подлёты сравнимы с действиями оперившихся птенцов в гнезде, летать которые ещё не могут, но уже пробуют свои силы «на крыло». Вес планера составлял девяносто килограммов, и приводился он в поступательное движение с помощью двух амортизаторов, метров по двадцать каждый. Амортизаторы одним концом цеплялись к носу планера, натягивались курсантами на тридцать – сорок шагов, и тот из нас, кто занимал место в кабине, по команде инструктора с помощью рычага срывался с якоря и поднимался в воздух на пять-шесть метров. Устройство очень напоминало рогатку или катапульту, выстреливающие «БРО -9-тыми». Качество планера – игрушки было настолько велико, что однажды он чуть не улетел, поймав крылом свежий ветер и набрав высоту метров на двадцать.

Благополучно перебравшись в десятый класс, я записался, наконец, в лётную группу. Всю зиму изучал конструкцию двигателя и самолёта, штурмом брал теорию полёта, вникал в премудрости метеорологии и занимался парашютным делом. В конспектах, ведение которых было обязательным, появились необычные схемы и формулы. Знать их полагалось, как «Отче наш» и даже лучше, особенно при контрольных опросах. Список неуспевающих вывешивали в коридоре для общего обозрения и осмеяния.

Преподаватели по характеру и методам обучения заметно отличались. Если, к примеру, двигателист требовал чётких знаний маршрутов движения масла к агрегатам, то аэродинамик строил обучение на игре.

– Допустим, – говорил он, лукаво подмигивая, – летите вы в своё удовольствие и вдруг видите, как на правую плоскость уселась ворона. Как вы думаете, что произойдёт?

И мы начинали с увлечением высказывать гипотезы, одна другой фантастичнее, пока не приходили к общему знаменателю.

В программе оговаривалось, что каждый, успешно освоивший теорию и сдавший экзамены, после получения аттестата зрелости о среднем образовании будет допущен к полётам на спортивном самолёте «Як– 18». Однако обязательным условием допуска был ознакомительный прыжок с парашютом с высоты 800 метров. И об этом стоит рассказать поподробней.

Сбор группы состоялся 16 мая в четыре часа утра около учебного здания аэроклуба. Чтобы добраться до цели к этому времени, мне пришлось проснуться в два ночи. Наскоро сполоснув лицо и проглотив бутерброд, я направился навстречу занимающейся заре. Миновав вокзал, минут десять я шёл за двумя пугливыми тётками с объёмистыми сумками в руках. Мне было понятно их беспокойство. Разбои и грабежи в ночное время были в городе не редкостью. Наверное, они успокоились, когда наши пути разошлись.

Будущий прыжок возбуждал и откровенно пугал. Мне рисовались картины, одна мрачнее другой. Я представлял себя трупом, мешком с костями, лежащим на земле, если вдруг по каким-то причинам парашют не раскроется. И мне было до жути жалко себя, и я трусливо подумывал, не повернуть ли назад, пока не поздно. Стоит ли искушать судьбу, когда пережил самое страшное – войну. С другой стороны, рассуждал я, если прыжок состоится, это будет главная победа всей моей жизни.

Раздираемый противоречиями, я присоединился к ребятам, пришедшим раньше. В отличие от меня они шутили, смеялись и травили анекдоты. Их неестественное поведение не было показным. Большинство парашютистов имели не только спортивные разряды, но и являлись участниками всесоюзных соревнований. Мы, новички, словно растворялись в этой элитной субстанции, и в их непосредственности теряли свои страхи перед ожидаемой опасностью.

– Все в сборе, никого не забыли? – перекрывая общий шум, спросил инструктор, пересчитал нас по головам и проверил по списку. – Тогда поехали…

Солнце над горизонтом только – только поднялось, когда полуторка, на которой мы ехали, притормозила у старта. Так называлась квадратная площадка на аэродроме, обозначенная флажками. Лёгкий ветерок лениво играл в верхушках майской травы, совершенно равнодушный к нашим волнениям. На иссине-голубом небе не видно было ни облачка.

Мы развернули широкий рулон зелёного брезента на старте и аккуратно выстроили на нём снаряжённые накануне парашюты. Каждый проверил свой, подогнал подвесную систему по росту и выслушал инструктора о действиях, в случае возникновения нестандартной ситуации.

– Главное – спокойствие, – уверял руководитель. – Не забывайте, что на груди у каждого из вас есть запасной парашют. После отделения от самолёта начинайте отсчёт времени. Как только произнесёте «Дёргай кольцо – три!»,– выполняйте команду. После приземления за вами приедет машина и подберёт.

Невольно я улыбнулся, вспомнив услышанный накануне анекдот. Инструктор наставляет курсанта:

– Надеваешь парашют, грузишься в самолёт, по команде лётчика прыгаешь, считаешь до трёх, дёргаешь за кольцо, парашют раскрывается, ты приземляешься, подъезжает санитарная машина и привозит тебя на старт. Понял?

Курсант сделал всё, но парашют не раскрылся. « Ну, – думает, – если и санитарка не придёт, тогда совсем звездец!»

Начальник парашютной подготовки объявил о начале прыжков и по алфавиту первым вызвал курсанта Анисимова – высокого, крепкого телосложения парня в защитного цвета комбинезоне. Я и предположить тогда не мог, что лет через двадцать стану его заместителем по политической работе. Неуклюже переваливаясь под тяжестью парашютов, он неторопливо двинулся к линии исполнительного старта, где уже стоял под парами легкокрылый самолёт «По-2». Старенькая машина, прозванная в народе «кукурузником», славно повоевала в качестве ночного бомбардировщика и надёжного связного, а теперь доживала свой век, поднимая в небо и сбрасывая с себя рисковую молодёжь.

Анисимов поднялся на нижнее, обшарпанное сотнями ног, крыло, волнуясь, долго усаживался в переднюю кабину, потом инструктор проверил надёжность закрепления фала принудительного раскрытия парашюта, и, ободряюще хлопнув курсанта по плечу, спрыгнул на землю.

Лётчик, управляющий самолётом с задней кабины, надвинул на глаза светофильтровые очки и поднял руку, запрашивая разрешение на взлёт.

Курсант – стартёр, словно жезлом, взмахнул белым флажком и указал ему направление взлёта. Мотор самолёта взвыл, набирая полную мощь, биплан сорвался с тормозов и заскользил по взлётной полосе. Потом он приподнял хвост и почти сразу же оказался в воздухе.

Не отрываясь, мы наблюдали за его восхождением наверх и с нетерпением ждали выхода на боевой курс. Самолёт, словно зависнув в воздухе, изо всех сил карабкался вверх и кое – как набрал положенные 800 метров. С земли было слышно, как лётчик сбавил обороты, а через несколько секунд от «кукурузника» отделилась тёмная точка, и почти сразу над нею вспыхнул белый купол парашюта. Все с облегчением вздохнули, стали следить за парашютистом и не заметили, как самолёт, крутнувшись вокруг своего хвоста, быстро приземлился и уже подруливал к «квадрату» за очередной жертвой.

Пока девушку по фамилии Багина усаживали в самолёт, видавшая виды аэроклубовская полуторка умчалась за удачно приземлившимся недалеко от нас счастливым Анисимовым.

Я с глубоким волнением и неподдельным страхом ожидал своей очереди, рисуя в воображении картины, одну мрачнее другой. Но прыжок следовал за прыжком, а ничего экстраординарного не происходило. Слушая восторги совершившихся парашютистов, «квадрат» постепенно успокаивался и даже повеселел.

Наконец, время экзекуции наступило и для меня. Дико блефуя, я бодро взобрался на крыло самолёта и основательно угнездился в кабине. Лётчик дал по газам, и мы помчались навстречу моей судьбе.

Никогда в жизни мне не приходилось летать. Кроме, конечно, планера. Но можно ли назвать полётом отрыв от земли на несколько метров? Можно, наверное, но с большой натяжкой.

Раздираемый животным страхом за свою несостоявшуюся жизнь и терзаемый любопытством, я украдкой поглядывал вниз, отмечая, что все предметы на земле заметно помельчали. Господи, на дне какой пропасти находились мои товарищи! И удастся ли их увидеть вблизи ещё раз? Может, отказаться от своей безумной затеи? Пять минут позора – и вся жизнь впереди, как ты думаешь?

Мысли мои прервал толчок лётчика. Он лёг на боевой курс, сбавил обороты, но свист ветра пробивался даже через шлемофон. Пора вылезать из кабины. «А, будь, что будет», – решился я и привстал с сиденья.

Мощная струя встречного воздуха ударила в лицо и грудь, я повернулся к ней спиной и перекинул ногу за борт. Ещё через пару секунд я уже крепко стоял на краю плоскости и наклонился, чтобы помочь пилоту перекинуть через мою спину вытяжной фал.

– Пошёл! – перекрывая свист ветра, крикнул лётчик и жестом большого пальца подтвердил разрешение покинуть самолёт.

Перед тем, как шагнуть в бездну, взгляд успел зафиксировать облитые солнцем площади большого города, среди которых затерялся и мой дом. Я собрался с духом, положил правую руку на вытяжное кольцо парашюта, крепко зажмурился и отцепился от самолёта. Тело моё, не чувствуя опоры, проваливалось в преисподнюю, а вслед за ним камнем неслось приотставшее сердце. Дух захватило так, словно я окунулся в ледяную воду, и только в далёком подсознании, словно хронометр, звучали до автоматизма заученные слова: «Дёргай кольцо – раз, дёргай кольцо – два, дёргай коль…». И меня так дёрнуло, что ноги оказались выше головы.

С точки зрения физики положение моего тела было несерьёзно, и, вспомнив закон Ньютона, природа решила исправить эту несуразицу, перевернув меня с головы ногами вниз.

Наступила оглушительная тишина, я закачался на подвесной системе, как в зыбке, и автоматически осмотрел купол парашюта на предмет перехлёста стропами. Всё было в порядке, а вдали промелькнул хвост самолёта, на котором полминуты назад я ещё летел.

Хотите – верьте, хотите – нет, но чувствовать себя хотя бы немного весомым чрезвычайно приятно. Я чуть было не заорал от избытка чувств, и осмотрелся, и пришёл в восторг и понял, что весна продолжается. Теперь главное, чтобы подвесная система не подвела.

Снижения я не замечал, будто завис в воздухе, но точно знал, что скорость сближения с землёй составляет не менее пяти метров в секунду. Она стала заметной минуты через полторы. Я определил направление ветра, с помощью подвесных ремней подставил ему спину и стал готовиться к приземлению.

С каждым мгновением время соприкосновения с землёй сокращалось. Чтобы определить момент встречи с нею, я стал смотреть на горизонт. Как учили, проверил положение запасного парашюта, чтобы верхнее ребро его как можно дальше отстояло от подбородка. Для безопасности.

Действуя строго по инструкции, я вытянул ноги вперёд и тут же ощутил ядрёный удар земли – матушки. Как будто со второго этажа спрыгнул. Не раздумывая, вскочил на ноги и быстро погасил купол парашюта. Потом освободился от подвесной системы и начал собирать стропы. Меня распирало от счастья и гордости. Волны хлынувшего в кровь адреналина заполнили тело смелостью и отвагой, я весь сиял, и глупейшая улыбка раскрасила моё лицо. Хотелось снова в небо, снова испытать этот леденящий душу ужас свободного падения, чтобы окончательно убедиться, что ты не трус, что ты поборол страх. Я почувствовал в себе рождение нового качества, – смелости и отваги. Но не в этом было счастье: главное, что машина за мной в самом деле приехала…

Слухи обладают удивительным свойством мгновенно распространяться. Уже на следующий день всей школе стало известно, что вчера я прыгал с парашютом. Событие неординарное, и потому я с напускным равнодушием принимал поздравления и радовался втайне, когда замечал в глазах ребят откровенную зависть и удивление. Даже Женька Кожевникова выразила восхищение моему безумству и чуть не поцеловала.

Будь на её месте Света, я бы умер от счастья.

Почти год назад она уехала из города поступать в зоотехнический институт в Украину. Почему именно туда, я не знал, но догадывался. Во-первых, родилась в тех местах, а дома, как известно, и стены помогают. Во – вторых, родственники обещали помочь. Дядька её в этом институте чем-то заведовал.

О её предстоящем отъезде я разузнал через знакомых ребят, и за полчаса до отхода поезда уже находился на вокзале. Светлану, её подругу Лильку, худую, как жердь, и косоглазую девчонку, а также родителей я заметил сразу, но не подходил, стеснялся. Однако оттягивать встречу времени не было, и я, поборов робость, подошёл к вагону.