– Но еще и выставляете меня на посмешище, – заключил Арнольд, вскакивая в седло. – Не волнуйтесь, мисс Вернел, – сказал он, не оборачиваясь, – сейчас я всем признаюсь, что не смог удержать зайца, принимая его из пасти Джереми Джея. Я его просто-напросто выпустил. Нечаянно. Все запомнили?

* * *

По дороге к Грэммхерст-холлу молодые люди почти не разговаривали. Даже Дик Уолтер перестал болтать и почти не сообщал никому о деталях пейзажа и столетних дубах, помнящих его прадедушку. Луиза тайком, как ей казалось, поглядывала на Арнольда. В ее взгляде сквозило непередаваемое восхищение.

При встрече с остальными охотниками он был просто великолепен. Его полный смешных подробностей рассказ о загоне зайца, о его нелепом упущении, о негодующих возгласах свидетельниц был настольно увлекателен, что никто и не подумал усомниться в его правдивости.

Луиза заливисто смеялась и кивала, Дик хмыкал в кулак, а Бланш, слыша небрежное: «…и тут появляются Дик с мисс Вернел» или «…но мисс Вернел уже сурово отчитала меня, поверьте, мне так стыдно…», – еле справлялась со своими чувствами. Ей приходилось улыбаться и кивать, но делать это, понимая, что Арнольд видит в ней только одну из подруг Луизы, было просто невыносимо. Положение усугублялось еще и легкостью, с которой он сочинил эту историю, мгновенно приписав девушке совершенно неподходящие качества: холодность, бессердечие, склонность к несправедливым обвинениям, отсутствие такта, злословие и ехидство.

Арнольд сохранился в ее памяти человеком с отличной фантазией и наблюдательностью. Как много бы она дала, чтобы узнать, видит ли он в ней девушку, которой причинил боль, и добавляет ли ей страдания специально или и в самом деле принимает ее за незнакомую гостью, а ее воображаемые действия придуманы на ходу?

С чего он взял, что Бланш может холодно ругать кого-то за неловкое движение? Она так выглядит? Неужели ее старания остаться неузнанной и скрыть свои истинные чувства привели к тому, что окружающие видят холодную, эгоистичную и бессердечную особу вроде младшей Лауры?

Бланш пришлось утешать себя всем, что все к лучшему. Чем большей эгоисткой она будет выглядеть в его глазах, тем меньше интереса он к ней проявит. Четыре года назад Арнольд говорил, что самое привлекательное в ней – живой ум, умение радоваться жизни, отзывчивость и мягкость.

Что же, все эти качества он мог найти и в Луизе, недаром девушки всегда были так дружны.

Бланш очень хотелось найти ответы на мучившие ее вопросы, но она всячески запрещала себе даже думать об этом. Постоянные попытки оказаться подальше от Арнольда на обратном пути вконец ее измотали. К счастью, он тоже держался в стороне от девушек, предпочитая сопровождать карету с леди Глэдстоун и леди Миллтон.

На праздничном обеде, поданном на свежем воздухе, Арнольд оказался за самым дальним столиком. Почти весь обед он провел, с почтением выслушивая рассказы леди Элен о подвигах лорда Райта.

Бланш, вынужденная принимать знаки внимания от Дика и Кассия, все-таки успевала следить за противоположным краем лужайки. Леди Элен округляла глаза и заламывала руки, лорд Райт усмехался и подмигивал Арнольду, а Арнольд почтительно кивал матери Луизы, восхищенно смотрел на пожилого лорда, но временами, когда леди Элен отвлекалась для того, чтобы проследить за гостями, – смешно морщил нос и переглядывался с собеседником.

Бланш, несмотря на свое желание никогда больше о нем не слышать, очень много дала бы за то, чтобы оказаться сейчас рядом и попытаться угадать, что именно в словах леди Элен вызывает сомнения у Арнольда и смешит лорда Райта. Она любила подобные головоломки, ей всегда нравилось находить в речи особенно увлеченных собеседников нестыковки. Она была готова поспорить, что в рассказах леди Элен присутствуют кровожадные людоеды, злобные львы и коварные турецкие султаны. И если бы она была там, рядом с Арнольдом, то тоже могла бы позволить себе тайком иронично улыбнуться или понимающе закатить глаза.

Но все это было невозможно, и она, унесенная мечтами в далекую Индию, в возможные приключения лорда Райта, понимающе кивала рассказам Дика о падении цен на шерсть и возможном урожае овса. Хорошо, хоть Кассий не подливал масла в огонь ее страданий, его хватало лишь на подливание вина в бокал девушки и удерживание салфеток при порывах ветра.

Бланш немного завидовала Луизе. Не в самом главном, о помолвке она и думать себе не разрешала, понимая, что не вынесет подобных мыслей. Нет, она поражалась, с какой легкостью подруга мирится с отсутствием общества жениха. Луиза весело щебетала с девушками, позволяла тетушкам щупать ткань ее платья и давать советы по завязыванию лент шляпки. Если она и смотрела в сторону Арнольда, то либо для того, чтобы сообщить дальнему столику о предстоящей смене блюд, либо со смехом вспоминая нашумевшую своим провальным финалом охоту.

И после обеда, когда Бланш придумывала повод проскользнуть в свою комнату, а Арнольд прошел с некоторыми гостями в курительную, Луиза ни капли не расстроилась, а, напротив, сама утащила Бланш наверх.

Девушки распустили мучившие их корсеты и блаженно устроились в мягких креслах. Здесь, в маленькой спаленке, им никто не мог сделать замечания. На Анну, легко и незаметно причесавшую обеих на ночь, можно было не обращать внимания. Луиза знала, что ни одно слово не выйдет за пределы этой комнаты.

– Как тебе мой жених, правда, он мил? – щебетала Луиза. – И готов исполнять любые мои капризы. Как он справился с неприятной ситуацией!

Бланш потерла виски и подумала, что снова ссылаться на головную боль для того, чтобы подруга ушла, будет неприлично. Луиза соскучилась по ней и горела желанием обсудить прошедший день во всех подробностях, поэтому Бланш никак не могла себе позволить не оправдать ее ожиданий, заранее зная, что та расстроится.

– Да, но это вы с Диком поставили его в такие условия, – попробовала она перевести разговор на другую тему. – Если бы Дик не рассказал печальную историю о будущем Джереми Джея… Он всегда такой зануда?

– Да я с ним никогда особенно и не разговаривала, как начнет зудеть – сразу убегаю, – отмахнулась Луиза. – Но Арнольд совсем не такой. С ним очень интересно, он очень много знает, умен, остроумен, и я… Я никогда не могу понять, что он сделает в следующий момент. То есть, если я уроню перчатку, я знаю, что он мне ее подаст. Но если я заговорю о погоде, о небе например, то он вместо того, чтобы сказать, что оно уступает в голубизне моим глазам, может начать разговор о том, что скоро человек поднимется в воздух, что есть много догадок, как это сделать. И что он читал литературу как раз на эту тему. Или море. Разве разговор о нем не переходит на бури, бушующие у нас внутри? Разве речь о коварной пучине может зайти без того, чтобы не сравнить ее с красивой девушкой? А он прекрасно обходится и без разговоров о моем характере. Но что-то рассказывает о кораблях, ходящих под водой или летающих высоко над океаном.

– Это неудивительно, Луиза. Трудно предугадывать, о чем захочет говорить другой человек. Твоя тетя, леди Глэдстоун, любую тему сведет к разговору о вероятной помолвке, а лорд Миллтон не слышит никого, кто не говорит с ним о лошадях.

– Да с этими вообще невозможно разговаривать, – фыркнула Луиза, – но что-то ты меня все время сбиваешь, я собиралась поговорить с тобой об Арнольде… Как мне хочется поскорее переехать к нему в замок. Там так мило и вовсе не сурово. И мама у него очень красивая и умная, думаю, тебе понравится с ней общаться…

– Зачем же я буду с ней общаться? – Бланш даже приподнялась на подушках, недоуменно глядя на подругу.

– Но согласись, милая, жить в одном доме и не общаться – по меньшей мере странно, правда?

– Так это же ты будешь с ней общаться, – ответила бедная Бланш, которой после мучительно тяжелого дня только не хватало сойти с ума, представляя себе общение с матерью Арнольда в доме Арнольда, понимая, что теперь этого уже никогда и ни за что не произойдет.

– Я-то само собой, но ты, ты не сможешь закрыться там в своей комнате и ни с кем не разговаривать. Как ты думаешь?

– Не смогу, потому что меня там не будет, это же очевидно.

– Как? – Луиза изумленно всплеснула руками, села напротив Бланш и внимательно посмотрела на нее. – Ты что, не переедешь в Дэверли-хаус вместе с нами? Оставишь меня одну? Что ты, Бланш! Свадьбу мы отпразднуем в Грэммхерст-холле, но жить придется переехать к Бернсам. И речи быть не может о том, чтобы мы с тобой снова расстались. Конечно, ты поедешь с нами. Ну а сюда будем наведываться в гости – часто-часто.

Бланш мягко, но непреклонно покачала головой.

– Лу, милая, ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Я не могу вечно быть приживалкой в твоем доме… И если здесь я хотя бы не чувствую себя чужой, потому что выросла в этих стенах, потому что леди Элен мне как вторая мать, то в доме мистера Бернса… Нет-нет, что ты, это просто невозможно. Да и он навряд ли согласится, чтобы в вашу семейную жизнь вторгался кто-то третий…

– Это мы еще посмотрим! – горячо перебила тихую речь Бланш Луиза. – В конце концов, мы еще не то что не женаты, но даже не помолвлены, и он сейчас готов исполнить любое мое желание – вот я и попрошу… даже потребую, чтобы ты жила в Дэверли-хаус с нами!

Бланш содрогнулась, представив себе подобную перспективу, – ей и сейчас-то было тяжело находиться в одном доме с ними обоими, несмотря на толпы гостей, среди которых чаще всего не составляло труда затеряться… А уж если жить с ними постоянно и регулярно сталкиваться нос к носу… К тому же вся ее маскировка неизбежно пойдет коту под хвост, а девушка вовсе не желала сопровождать замужество подруги неизбежным выяснением отношений с ее супругом. Но озвучить все это Луизе Бланш пока что не была готова.

– Послушай, милая, но ты же сейчас не всерьез о каких-то условиях, выставляемых будущему мужу, правда? – мягко начала она урезонивать разошедшуюся подругу. Почти как было в детстве – только с точностью до наоборот. Прежде Бланш приходили в голову самые невероятные фантазии, которые она стремилась воплотить в реальность тут же, не медля ни минуты, а Луиза зачастую удерживала озорницу и направляла ее энергию в более приемлемое русло. Когда и почему они поменялись ролями? Девушки и сами не заметили.

Луиза уже открыла было рот возразить, что, разумеется, всерьез, но Бланш еще не закончила:

– Подумай сама, я действительно не смогу жить у вас постоянно, ведь это просто неприлично. У меня есть свое небольшое состояние, которое я получу уже совсем скоро – как только мне исполнится двадцать один год… Поэтому нет никакой необходимости делать из меня приживалку. К тому же ты определись, дорогая, чего ты хочешь больше: чтобы я была все время с тобой или все же выдать меня замуж за одного из прекрасных кавалеров, так неуклюже пытающихся за мной ухаживать, – нашла в себе силы пошутить она.

– О, так тебе все же понравился Дик? – тут же попалась на удочку Луиза, действительно от всей души желавшая счастья любимой подруге. – Или это Кассий, наверное… он? – тут же с сомнением переспросила она.

Бланш хитро улыбнулась: в конце концов, поговорить об ухаживании молодых людей, пусть даже они ей совершено не нужны, куда приятнее, чем о будущей замужней жизни Луизы – при обсуждении этой темы девушке постоянно казалось, что она ходит по тончайшему льду и каждый миг рискует провалиться.

– Оба вполне достойны внимания, – выдавила она.

– Ведь ты же не собираешься возвращаться в Италию? Да?

– Пока не собираюсь.

– Тогда тебе стоит отнестись к ним серьезнее! – хихикнула Луиза.

* * *

Несмотря на прохладный вечер и открытые окна, в столовой все равно было душно. Мистер Филлис нервно прошелся по комнате, дернул за шнур, раздвигая уже было прикрытые на ночь тяжелые бархатные портьеры на окнах, и бросил еще один взгляд на часы. Джон Бернс, как всегда, опаздывал, что у по-королевски пунктуального нотариуса вызывало привычное раздражение. Сняв тяжелыми чугунными щипцами нагар со свечей на каминной полке, мистер Филлис собирался было вновь взяться за изучение вечерней газеты, как в прихожей раздался шум, и вскоре на пороге наконец появился запоздавший гость.

Джон Бернс выглядел в точности на свои сорок пять лет: невысокий светловолосый толстяк с когда-то аристократически правильными, а ныне заплывшими жиром чертами лица и уже заметными залысинами, что, однако, не мешало ему обаятельной улыбкой покорять одно за другим женские сердца так же успешно, как в молодости. Элегантный синий костюм, шитый лучшим портным Эдинбурга, идеально сидел, скрывая грузность фигуры сэра Бернса.

– Мой дорогой Арчибальд, как же я рад вас видеть! – раскрывая объятия, вскричал он. – Простите, простите вашего покорного слугу, но миссис Эбитуэй ни в какую не желала отпускать меня, пока я не пригрозил, что в противном случае не появлюсь в ее салоне ближайшие две недели. Ни ради одной женщины мира я не манкировал бы вашим приглашением: в последнее время мы так редко видимся, мой друг… Вероятно, у вас чрезвычайно много работы?