Эмилия Остен - Любовь и предрассудки

«Не зря Джеймс велит мне молчать в обществе. Снова я сказала что-то невпопад». Миссис Хаксли немного прикусила губу и нахмурила брови.

– Поясните, пожалуйста.

– Бланш Вернелли. Надеюсь, ее и сейчас зовут так же. Вы дружили с ней во время пребывания в пансионе Святой Маргерит. Не подскажете ли мне, где я могу найти ее сейчас?

«Бланш? Этот красавчик ищет Бланш?» Все мгновенно встало на свои места. Насколько Арабелла помнила свою школьную приятельницу, та всегда была яркой и приметной девушкой. И, несомненно, могла привлечь внимание подобного юноши. Арабелла и в школьные годы могла предсказать, что история любви и замужества ее подруги будет не столь серой и безыскусной, как у остальной четверки девушек из их тесной компании. И, видно, не ошибалась. Молодой человек, который носится за Бланш на перекладных через всю Британию, выглядит так, что ей можно только позавидовать.

«Кстати… – Арабелла прищурилась и еще раз оглядела Арнольда с головы до ног. – А ведь он и в самом деле похож на те портреты, что она рисовала в наших девичьих альбомах. На них были немного усредненные черты лица и одежда другой эпохи, но типаж такой же. Значит, те изображения были не столь условны, как нам всем казалось, а имели прототип? И зря мы смеялись над ее наивной фантазией? Да… Ничего не скажешь, повезло ей».

– Почему вы молчите?

– Мне нечего вам сказать, – Арабелла пожала плечами. – Еще печенья?

– Нет, спасибо. Так вы ничего не знаете о…

– Нет. Мы не виделись с момента окончания школы.

– И не переписывались? И ничего друг о друге не знали? Вы ведь дружили, Бланш всегда говорила о вас с теплотой…

«Ах, она еще о нас и рассказывала, подумать только, какая сентиментальность!»

– Нет, наши дороги разошлись. Да нам и не о чем говорить, слишком разные ступени в обществе мы занимаем. Я сразу же после окончания пансиона вышла замуж за достойного человека, и он отсек все неподобающие и спорные знакомства. Одно дело – болтать между занятиями, и другое – поддерживать близкие отношения в жизни. Конечно, мы больше не общались. Мои пути не пересекаются с путями девушек из непонятных семей.

– Да, да, понимаю, – сразу поник Арнольд, – все эти годы вы ничего о ней не знали и понятия не имеете о нынешнем местонахождении…

– Именно так, – подтвердила Арабелла, ставя точку на разъездах Арнольда по стране.

Миссис Хаксли была четвертой, и последней из подруг Бланш, разбросанных по дальним закоулкам Британии. И так же, как три предыдущие леди, сменившие фамилии и места жительства и с величайшим трудом найденные Арнольдом, она, к сожалению, ни словом не могла помочь ему. Это оказалось тем более обидно, что именно Арабелла жила на конечной остановке одного из маршрутов дилижанса, что ушли из М. в тот злосчастный день.

* * *

Проводив семейство Вуд на очередной прием (миссис Вуд даже соблаговолила в этот раз взять с собою дочь), Бланш уселась в гостиной в кресло у камина и задумчиво засмотрелась на огонь. Едва начатое вышивание валялось на столике рядом, но девушка совершенно забыла про нитяные розы с незабудками – живое пламя куда больше привлекало ее внимание. Задумавшись, Бланш протянула руку к папке с рисунками и карандашом, лежавшими здесь же. Несколько штрихов – и вот уже на картоне появилось вполне узнаваемое изображение камина, за фигурной решеткой которого плясали языки огня. Еще пара-тройка движений карандаша – и среди лепестков пышущего жаром, несмотря на черно-белый рисунок, цветка возник силуэт саламандры, протягивающей вперед перепончатые лапы… Она будто пыталась выскочить с рисунка – чтобы погрузиться в реальное пламя настоящего камина.

«А хорошо получилось, – подумала Бланш, кладя картон на столик. – Может, позже попробую то же самое в красках… Сколько же я не бралась за акварель, страшно представить. Интересно, не разучилась ли… Но пастель сюда не пойдет. Интересно, что сказал бы отец…»

А тем временем карандаш в пальцах девушки как будто сам по себе выводил на чистом листе картона знакомые, столько раз уже рисованные черты…

Опомнилась Бланш от звука хлопнувшей двери.

– Мисс Вернелли не только прекрасна, как богиня, но и не менее талантлива? – прозвучал за ее спиной знакомый язвительный голос, впрочем, тут же язвительность сменилась неподдельным интересом: – А кого это вы рисуете, мисс Вернелли? Вашу противоположность, как день – противоположность ночи? Но не менее, однако же, прекрасную! – И младший Вуд легким, почти незаметным движением вынул из пальцев растерявшейся Бланш картон с наброском. – Ну что же вы молчите, мисс Вернелли? – Роберт метнул на окаменевшую девушку пристальный взор исподлобья и снова вгляделся в рисунок. – Это ваша фантазия, да?

– Это моя школьная подруга, – через силу выдавила из себя Бланш, догадавшись, что отмолчаться не удастся. И мстительно добавила: – Она замужем и очень счастлива.

Роберт едва заметно поморщился, словно хотел сказать: «И кому когда это мешало?» – но передумал. Лишь продолжил молча внимательно разглядывать набросок. Бланш тем временем аккуратно сложила рисовальные принадлежности и, не удержавшись от колкости, поинтересовалась:

– Вы так высоко оцениваете мой художественный талант, что потеряли дар речи, мистер Вуд? Я потрясена.

– Конечно, мисс Бланш талантлива, а что, разве в этом кто-то сомневается? – прозвучал от дверей звонкий голосок Агаты. – Ой, мисс Бланш, вы что-то нарисовали новое, а мне не показали? Это пока мы в гостях были, да?

Девочка на ходу скинула шаль и бросила на кресло, подбежала к камину и, схватив папку с рисунками за уголок, потянула к себе. Тяжелая папка раскрылась, листы бумаги и картона разлетелись по ковру.

Агата виновато ойкнула и, опустившись на колени, начала было собирать рисунки, но засмотрелась.

– Мисс Бланш, а тут гораздо больше, чем я уже видела. – В голосе девочки смешивались робость с укоризной. – И все эти люди как живые… Кто это?

Роберт, оторвавшись наконец от приковавшего его взгляд наброска, посмотрел на рассыпавшиеся листки и, наклонившись, небрежным жестом выдернул из бумажного вороха портрет уже знакомой белокурой головки, выполненный в пастели.

– А вот это уже вполне законченная картина, и все та же девушка… Видно, вы очень близки с ней, мисс Вернелли, что так часто ее рисуете? Отчего же никогда не упоминали о столь очаровательной подруге?

– И никогда не показывали… – почти обиженно добавила осмелевшая Агата, почувствовав поддержку брата.

Бланш окончательно растерялась. Роберт Вуд, отнюдь не проявлявший, на ее памяти, склонности к сентиментальности, был последним человеком, с которым девушке захотелось бы поговорить о Луизе, да и о своем прошлом вообще.

А Агата уже показывала рисунки своей гувернантки, взахлеб что-то объясняя при этом, родителям и Джорджу, появившимся в гостиной вслед за ней. Миссис Вуд, как и ее дочь, бурно выражала восхищение, сэр Томас благожелательно кивал в ответ супруге, и лишь Джордж попытался проявить тактичность, одернув сестренку:

– Агата, ты не думала, что, если мисс Вернелли не показывала тебе и всем нам какие-то свои рисунки, у нее на то могли быть веские причины?

Агата примолкла и порозовела, а Бланш, благодарно улыбнувшись поддержке, лишь пожала плечами:

– Все равно теперь поздно об этом говорить, и что-то прятать нет смысла. Да и в любом случае комплименты – заслуженные, конечно, – кинула девушка строгий взгляд на ученицу, – не могут не быть приятными.

– Тогда, с вашего позволения, я тоже посмотрю?

Бланш, с облегчением переключив всеобщее внимание с собственной персоны на рисунки, отошла к окну и спряталась за тяжелой портьерой.

Конечно, семья Вуд была искренне благожелательна к девушке, но все же открывать им свою душу с еще не зажившими ранами Бланш была не готова. И так же не готова она оказалась к реакции обоих братьев на портреты Луизы.

За спиной девушки шло обсуждение на повышенных тонах, и в голове у Бланш мелькнуло: «Вот уж никогда бы не подумала, что всегда такой спокойный, почти флегматичный Джордж способен разгорячиться из-за какого-то рисунка – а вовсе даже не в споре на политические темы. Луиза – роковая красотка, разбивающая сердца? – Девушка криво улыбнулась. – Это было бы, пожалуй, даже смешно, если бы не было столь грустно. Хорошо, что там – только ее портреты… Вопросов «кто это?» про него я бы уж точно не вынесла».

– Мисс Бланш, – оторвала ее от размышлений Агата, – я собрала ваши рисунки. Простите, если мы вас чем-то задели… Вот, – протянула девочка папку, – только Роберт… Он ни за что не хочет отдавать тот портрет…

– В самом деле, мисс Вернелли, – голос младшего Вуда уже обрел свою обычную насмешливость, – у вас столько портретов прекрасной незнакомки, что вы вряд ли заметите исчезновение одного из них – а я бы с удовольствием любовался этим ангелом утренней зари.

Бланш снова пожала плечами с истинно итальянской грацией.

– Берите, конечно, мне и вправду не жаль. – На секунду представив, как смотрелась бы реальная Луиза рядом с красавчиком Робертом, она продолжила ему в тон: – Я даже могу, если хотите, специально для вас нарисовать с себя «ангела темной ночи». Ну а вы помучаетесь, решая, которая из нас прекраснее, – отомстила Бланш за все сомнительные комплименты последних месяцев. – Да-да, непременно нарисую.

Грэммхерст-холл был тих и печален. Гости давно уже не посещали его дружелюбные стены. Как ни старалась леди Элен расшевелить свою дочь, Луиза отвергала любую возможность развлечься. Сердце любящей матери раскалывалось на куски. Из веселой хохотушки, из светящегося радостью создания дочь превращалась в измученное, глубоко несчастное существо.

Луиза так и не объяснила матери, почему отказалась от помолвки, но горячо заверила в том, что основания были достаточно весомыми.

Поначалу леди Элен испытывала глубокое разочарование. Эту свадьбу она планировала со всей душой. Арнольд Бернс казался прекрасной партией, возраст Луизы был вполне подходящим для замужества, а сами молодые люди общались с искренней симпатией, готовой перерасти в глубокую привязанность.

И затем этот нелепый разрыв, который вызвал некоторую неловкость в отношениях с приглашенными на помолвку гостями. Элен никак не могла воззвать к разуму дочери и уговорить ее не принимать поспешных решений.

– Если речь идет о каком-то пустяке, глупой ссоре, возникшей между вами с Арнольдом, то не стоит так легкомысленно отказываться от брака, – назидательно втолковывала она дочери, но по щекам Луизы катились такие горькие слезы, что Элен приходилось прерывать разговор.

Через некоторое время Луиза все-таки проговорилась, что все дело в пропаже Бланш, чем привела мать в окончательное недоумение.

За судьбу бедной девушки она тоже волновалась, но если отсрочка свадьбы в связи с бегством Бланш была естественной и объяснимой, то полный отказ от церемонии и расставание с Арнольдом навечно леди Элен принять никак не могла. Что бы ни происходило с бедной девочкой, видимо, повторяющей несчастливую судьбу своей матери, на жизни Луизы это не должно было так сильно отражаться.

Но больше всего миссис Грэммхерст смущал тот факт, что отмена помолвки не прервала общение Луизы и Арнольда. Девушка регулярно получала от него письма, причем хватала их с подноса с такой поспешностью, что ее мать даже не успевала прочитать имя отправителя.

Расспросы прислуги, которые приходилось вести тайком от дочери, дали ответ, поразивший леди Элен. Да, послания, получаемые Луизой, были подписаны Арнольдом Бернсом и приходили из разных уголков королевства.

Если Луиза не любит этого человека настолько, что даже и мысли о браке не допускает, то почему продолжает вести переписку с ним? Переписку, переходящую все грани приличия?

Если больше всего на свете девушку тревожит судьба подруги, то при чем здесь несостоявшийся жених?

Леди Элен не могла ничего даже предположить, а Луиза чахла у нее на глазах.

И нездоровая для молодой девушки усталость, и отсутствие аппетита, и глубокая тоска явно не были вызваны любовными переживаниями. Девушка днем часами бродила в парке, а по ночам металась в постели, пугая мать стонами и странными разговорами во сне. Иногда же она ночи напролет сидела, закутавшись в плед, в библиотечной комнате, а поутру вновь выглядела изможденным существом с бледным лицом и кругами под глазами.

Если бы Луиза не была столь молода или не находилась постоянно перед глазами матери, леди Элен могла бы заподозрить, что девушка испытывает глубокую вину за некий нехороший поступок.

Но Луиза не успела сделать ничего предосудительного, по крайней мере, мать ее ничего подобного не замечала. И уж тем более никогда раньше Луиза не мучилась столь тяжелым раскаянием.

Так и не разобравшись в происходящем, леди Элен позвала на помощь человека, всегда выручавшего ее в трудную минуту.