— Ты прав, милый… Извини. Это было ошибкой. Я… знаете, я… пойду… устала что-то… полежу.

Ольга дошла до своей комнаты и замерла, оглядываясь по сторонам. Зачем она сюда пошла? Что хотела? Она устало растерла лицо, слыша за спиной неровный шаг Гдальского. Господи, только бы не очередное выяснение отношений. Только бы не это… Как же она устала от всего этого дерьма! Как же она устала…

Не оглядываясь, Ольга подошла к кровати. Живот тянул, она легла в постель.

— Я думаю, нам не стоит больше это все продолжать… — наконец заметила Ольга.

— Что именно?

— Наши отношения. Я… старалась, честно. Но, похоже, мы по-разному представляем семейную жизнь… Я хочу делить с тобой все… все, понимаешь? — слезы все-таки подкатили. Ольга сглотнула собравшийся в горле ком. — Ты — глава семьи, да. С этим никто не спорит, но… я так хочу, чтобы, приходя домой, ты сбрасывал плащ супергероя, Тиша. Так хочу, чтобы ты открылся и впустил меня в свою душу… Я хочу, чтобы ты плакал, если хочется, а не держал все в себе. Я в тебя с головой упасть хочу. В настоящего… А ты меня и близко не подпускаешь…

— Оль… — Гдальский сглотнул. Кадык прошелся по его горлу вверх — вниз. Но Ольга этого уже не видела. Болезненная судорога сжала низ живота. И ей не нравилось то, что происходило. Она встала.

— Ты куда, Оль? Что случилось?

Не глядя на Гдальского, Ольга прошла мимо него и скрылась за дверями ванной. Спустила трусы. Сглотнула. Тихон, конечно, вломился следом. И она обернулась к нему:

— В шкафу сумка с вещами. Возьми ее и документы из бордовой сумочки. Мне нужно в больницу.

Тихон мог строить из себя супергероя сколько угодно. И она тоже могла… Но сейчас, когда её малышу угрожала опасность, это было, наверное, неразумно. Ей нужна была помощь Гдальского, и ничего не случится, если он ей поможет. Небо не упадет. Она, в отличие от него самого, не собиралась бить себя пяткой в грудь, щеголяя собственной «самостью». Все к черту.

К счастью, Тихон быстренько сориентировался в ситуации. Подключил Ника, Пашку… Те тащили пакеты, а сам он взвалил на руки Ольгу. Она могла бы дойти пешком, но протестовать не стала. Не хотела тратить на это силы.

Гдальский гнал в нужном направлении. Знал, куда ехать. Больница, в которой наблюдалась Ольга, была одним из немногих мест, где они все еще пересекались с Тихоном. Порой ей вообще казалось, что больше их ничего не связывает — только ребенок, крепнущий в ее животе. Уж не ясно, в чем было дело — в любви или обостренном чувстве ответственности, но приемы Ольги у доктора Гдальский не пропускал. Исправно приходил к назначенному времени, чем бы он ни был занят.

Им повезло. В клинике как раз дежурил лечащий врач Ольги.

— Ну, вот… Слышишь? Сердечко бьется. Все хорошо. Отлежишься, и будешь как новенькая… Ну, Ольга, чего ревешь?

Ольга пожимала плечами, косилась на белого, как полотно, Тихона, и снова заходилась слезами. Она не знала, в какой момент все изменилось. Когда она полюбила своего малыша так сильно? Когда им прониклась? Но факт оставался фактом — теперь она готова была бороться за него до последнего. С чем и кем угодно бороться.

В больнице Ольгу для порядка продержали пять дней. И все это время Тихон был рядом. Держал за руку, гладил по животу, отлучался, но каждый раз возвращался — уставший, осунувшийся и небритый. Ни детей, ни свадьбу они больше не обсуждали. Разговаривали лишь о насущном. Каждый из них понимал — Ольге нужен покой и поменьше нервотрепки.

Дома Ольгу встречали дети и украшенная шарами гостиная. А еще вещи Тихона, упакованные в два небольших чемодана, стоящих неразобранными в углу.

— Я… — Тихон сглотнул. Растер грудь и с шумом выдохнул. — Я… тут все перевез.

Вот и все. Вроде как объяснился. Ольга вздохнула:

— Тихон…

— И ничего не говори! Я все равно никуда не уйду! Выгонять будешь, а я останусь… И буду на пороге сидеть.

— Тиша…

Он замотал головой. Выставил вперед руку. Не глядя, преодолел разделяющее их пространство. Обнял ее осторожно, но крепко. Коснулся губами виска и зашептал рвано, то и дело сбиваясь:

— Ты только не выгоняй меня. Я… знаю, что дурак дураком. Но я люблю тебя, Оль… Честно. И, знаешь, это страшно… Очень страшно любить. Когда тебя однажды… А! — Тихон не договорил и сокрушенно взмахнул рукой, другой — еще сильнее вжав в себя Ольгу. — Но я тоже хочу. Как ты сказала… Чтобы с головой и вообще…

Ольга скользнула ладонями вверх по спине мужчины. Зарылась пальцами в отросшие пряди.

— Тиша…

— И я не против, чтобы Ник с Катей жили в моей студии. Ты была права. Я вел себя, как дурак, но… Оль, это было так больно…

— Что больно? Дочь отпускать?

— Нет… Отца…

— О, Тиша…

— Не могу смириться, когда представляю, что в той квартире будет кто-то жить… Это мамы и папы, понимаешь? Я… к этому пока не готов. Может быть, потом… Пока — нет.

— Конечно… Конечно, хороший мой.

— Папа — однолюб был. Я в него… — Тихон опустил голову и говорил ей куда-то в щеку, а его сильные плечи дрожали. — Он перед смертью знаешь мне что сказал? Что теперь за меня спокоен… — Тихон всхлипнул, — потому… что… ты… у меня и…

Замолчал. Сделал несколько жадных вдохов. Вытер ладонью нос, так и не глядя на Ольгу. Слабость давалась ему нелегко, но он справлялся…

— Я у тебя, — подтвердила Ольга. — Люблю тебя… очень-очень.

— Он прощался, Оль… А я так и не понял… Знаешь, я ведь раньше думал, что он следом за мамой уйдет… Ни дня без нее не сможет! А он жил… Теперь я понимаю, что ради меня… А я чуть все не просрал…

— Но не просрал ведь? — улыбнулась Ольга.

— Нет… — замотал головой Гдальский, — и теперь уже не просру. Я… однолюб, Оль.

— Ага. Ты уже говорил…

— Я для вас… все, что только понадобится, я… все смогу.

— Тиш, а никто и не сомневается. Ты, главное, не перестарайся. Материальное — оно, конечно, хорошо… Но нам папочка нужен. Счастливый, здоровый, и дома хоть иногда. Приоритеты, надеюсь, понятны?

— Полностью, — наконец улыбнулся Тихон, украдкой вытирая лицо. — Оль…

— М-м-м?

— Ты влипла. Я ж теперь…

— Знаю-знаю… Не отпустишь, всех как бобик порвешь…

— Угу.

— Вот и не отпускай. Я тебя такого всю жизнь ждала.

Эпилог

— Эй-эй! Ну-ка, брысь отсюда!

— Оль, да я ж просто галстук взять…

— Говорю же! Карма у меня — он все время является, когда я как черте что выгляжу! — проигнорировав явившегося мужа, Ольга с возмущением обернулась к Кормухину и чуть сощурилась. Застывшая на лице корочка грязевой маски пошла трещинами, и, спохватившись, женщина подбежала к зеркалу, чтобы посмотреть, не слишком ли та пострадала. — Вот скажи, как мне наводить таинственность, как то рекомендуют психологи, и оставаться для него, — Ольга ткнула подошедшего Тихона в бок, — загадкой?!

Тёма заржал, отворачиваясь к разложенным на туалетном столике кисточкам, делая вид, что чем-то страшно занят. А Гдальский ухмыльнулся и миролюбиво погладил обожаемую жену по руке:

— Оль, так ведь это самая большая загадка и есть…

— Что именно?

— Как можно выглядеть так красиво даже вот в этом дерь… — еще один тычок в бок. — Ах, ты ж, черт! В этой… хм…

— Маске!

— Маске! — вовремя поправился Тихон. — И с антеннами на голове. Слушай, я вот думал, может, они от тебя радиацию отталкивают? Или, наоборот, через них проходит какой-то мощный энергетический канал!

— Что это ты несёшь? — еще сильнее сощурилась женщина, с подозрением глядя на мужа.

— Нет, ну, должно же быть объяснение, почему все вокруг стареют, а ты, вот, в сорок — девочка девочкой?

Ну, допустим, девчонкой она уже давно не была. И лицо, несмотря на все поддерживающие молодость процедуры, утратило свежесть, присущую юности. Но для своего возраста Ольга выглядела просто отлично. Как может выглядеть разве что абсолютно счастливая женщина. Она будто изнутри светилась.

— Не напоминай мне об этом чертовом дне рождения!

— Хм… Оль, так тебе сегодня о нем куча народу напомнит…

— Это будет на банкете. А пока мне тридцать девять! Я еще даже не родилась.

— Ладно-ладно… Так, где все же мой галстук?

— Там, где ты его положил, Гдальский!

— Так, Гдальская, не шуми! Ты же знаешь, что я себя не помню из-за этих переговоров…

Хм… Прошло почти четыре года, и Ольга уже давно привыкла к своей новой фамилии. Но все равно иногда удивлялась. Что она… и Гдальская. По этому поводу у них с Тихоном был… нет, не скандал. После того, как она загремела в больницу с угрозой выкидыша, ввязать Тихона в это дело стало практически невозможно, даже когда очень хотелось с кем-нибудь поругаться. Знаете, бывает такое. Особенно на последних месяцах беременности, когда ты, раздувшись, как дирижабль, уже готова кого-нибудь пристрелить только за то, что этот кто-то видит пальцы на своих ногах и может обуться без посторонней помощи. Так вот, возвращаясь к фамилии… Для Тихона это оказалось делом принципиальной важности! И ведь не то, что Ольга сама бы этого не хотела. Но все её желания перекрывались практической стороной вопроса. Точнее… непрактичностью таких изменений. Это же сколько документов переделывать! Паспорт, права те же… Нотариальную доверенность на подписание документов, выданную ей по работе. Сплошная бюрократия, которая Ольгу порядком пугала, а главное — сжирала кучу времени. Но Тихон был непреклонен:

— Ну, ты сама подумай… Дочку-то мы все равно на мою фамилию запишем, так?

— Угу… — промямлила тогда Ольга.

— Ну, и что? Дочка твоя будет Гдальская, а ты — Фадеева? Ну, где логика?

— А то, что сыновья останутся Фадеевыми, а я стану Гдальской, тебя не смущает?

— Нет! Парням уже по восемнадцать. Кому какое дело, что у них с матерью разные фамилии? А с Настюхой тебе и по поликлиникам мотаться, и по садам-школам…

— С Настюхой? — Ольга так удивилась, что даже забыла озвучить собственные контраргументы в виде того, что в свидетельстве один черт будет записана мать ребенка! Какую бы та фамилию ни носила.

— Э-э-э… А тебе что, не нравится это имя? — Тихон погладил Ольгу по только-только начавшему увеличиваться животу.

— Ты уже и это без меня решил! А вдруг… вдруг я хочу Анастаса?! А? Что скажешь?

— Что-что… Намучается девочка с таким именем, — Гдальский перефразировал бородатый анекдот и хитро улыбнулся. Ну, ни в какую не хотел он ругаться…

— Да почему ты вообще решил, что будет девочка?! На УЗИ ведь не видно было!

Тихон упал на диван, заложил руки за голову и улыбнулся в потолок:

— Потому что я — ювелир. Только девочек делать могу.

— Откуда тебе знать, Тиша? У тебя была всего одна попытка. Или нет? Или я чего-то не знаю? — уперла руки в бока Ольга.

— Что? — возмутился Гдальский, опасливо косясь на подступающую к нему Ольгу одним глазом. — Да одна, одна, конечно… Ты как что-нибудь выдумаешь! — таки возмутился он, а потом, прекращая дальнейший спор, повалил Ольгу на диван и принялся целовать. Вот так она и сдалась… Стала Гдальской. И ведь в том, что будет девочка — Тихон был прав. А она и рада. Конечно, Ольге больше дочку хотелось, после трех-то пацанов. С мужем она спорила скорее из вредности.

Возвращая Ольгу в реальность, дверь в спальню открылась, и на пороге возникла маленькая очаровательная малышка. Помимо того, что ювелир-Тихон мог делать только девочек, он еще и обладал удивительным свойством делать их точными копиями себя самого. От матери в маленькой Насте не было вообще ничего. Как будто та не участвовала в процессе самым активным образом, а так… мимо проходила.

Однажды Ольга даже озвучила мужу претензию:

— Ну, ведь обидно, Тиш… Я старалась-старалась… И ничего. Хоть бы что от моих генов Настюше досталось!

— Кто старался? Ты? Да это я пыхтел над тобой… А ты только кайф ловила. Ты тогда сколько раз кончила?

— Тиша! Я о другом! — Щеки Ольги окрасил румянец. Это ведь противоестественно даже, сколько желания в ней пробуждали одни только воспоминания. — Носила я, рожала я…

— Ну, допустим, я тоже рожал… — Это да. С этим не поспоришь… Гдальский всегда был рядом. Даже в самые сложные моменты. И этим он делал её такой счастливой!

Ольга опустила взгляд вниз. Туда, где маленькая детская ручка дергала ее за подол.

— Что, Настенька?

— Там Пушкин пришел… С цветами, — отчего-то тяжело вздохнула девочка и потупила взгляд. — Подарок тебе, наверное, принес…

Тема, который, было, уже дернулся к выходу, чтобы перекинуться парой слов с партнером, замер на полпути.

— И? — осторожно уточнила Ольга у дочери. Аккуратно поправила съехавшую набок бигуди-липучку, которую нацепили Насте по ее просьбе аж два часа назад и с которой та не расставалась все это время. Может быть, она и была похожа на Тихона, но тяга ко всяким модным экспериментам ей досталась явно от матери.

Настя сделала еще один горестный вздох. Хлопнула длиннющими ресницами и закусила губку. Тихон тоже прикусил губу. Старательно сдерживая готовый сорваться смех, он с интересом следил за разыгравшимся представлением.