Мишель Жеро - Любовь и риск

– Мы пойдем, как только я решу, какие туфли надеть.

Такое заявление развеселило Мэтта, и, несмотря на томительное напряжение и чувство дискомфорта, он улыбнулся.

– Вы смеетесь надо мной? – спросила Лили.

– Нет. Туфли – это целая проблема для вас. Для меня туфли – это просто туфли. Но для вас это… религия или что-то в этом духе.

– Гм! – Лили направилась к постели. – Филистер.

Думая, что обидел ее – он вел себя сегодня не лучшим образом, – Мэтт пошел вслед за ней, чтобы загладить свою вину. Увидев на ее кровати открытый чемодан, полный туфель, он застыл в изумлении.

– Сколько же пар туфель вы привезли с собой? – спросил Мэтт.

– Пятнадцать, – ответила Лили, слегка покраснев.

– Пятнадцать?! Вы же приехали сюда всего на неделю! Господи, Лили, это же… – Мэтт поспешил закрыть рот, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, и только покачал головой.

– Так что же? – с вызовом в голосе спросила Лили, скрестив на груди руки и вздернув подбородок.

– Ничего.

– Продолжайте, Мэтт. Что вы собирались сказать? Смелее.

Он потер нос и усмехнулся:

– Вы такая девушка.

На лице Лили появилось выражение удивления, а затем она рассмеялась и снисходительно пожала плечами:

– Девушка как девушка. В нашем бизнесе принято говорить: «Если туфли тебе впору, покупай их в каждом цвете».

– Похоже на то, что вы так и поступаете.

– Ха-ха. Очень смешно.

Мэтт подошел поближе и внимательно оглядел все туфли.

– Неудивительно, что вам приходится ломать голову, какие из них выбрать. Сколько же черных туфель вам надо?

Лили бросила на него игривый взгляд и вытащила туфлю с узким каблуком-шпилькой. Он поднял руки, делая вид, что сдается:

– Эй, я просто спросил.

Лили повернулась к нему лицом, и ему в ноздри ударил крепкий запах ее духов. Внутренний голос тотчас же поднял тревогу. Он стоял слишком близко к ней, а позади нее была постель, все еще неприбранная. Она манила к себе.

Мэтт едва сдерживал в себе страстное желание упасть на эту кровать вместе с Лили.

– А вы такой мальчик, – улыбаясь, Лили принялась поправлять у Мэтта на шее галстук, – такой хорошенький.

Ее прикосновения и слова застали его врасплох.

Два дня. Всего два дня, и если он все не испортит и не выставит себя идиотом, то будет свободен от ее чар.

Он почесал в затылке и отступил на безопасное расстояние:

– Мне надо кое-что сказать вам.

Продолжая улыбаться, Лили внимательно посмотрела на Хокинса:

– Я знаю. Я не должна флиртовать с вами. Это против правил, правильно?

Мэтту оставалось только добавить:

– В таком случае соблюдайте их.

– Гм-м. – Лили села на кровать. Подняв одну ногу, она надела на нее черную туфлю на высоком каблуке и с красным носком. – У вас слишком много правил.

– Правила необходимы, – ответил Мэтт, подавляя в себе внезапно возникшее раздражение. – Поверьте мне, я не был бы здесь сегодня с вами, если бы не соблюдал их.

«Не говоря уж о том, что, возможно, был бы уже мертв».

– Возможно. – Лили, надевая вторую туфлю, с интересом смотрела на Мэтта. – Я просто пытаюсь быть дружелюбной.

– Вам не надо пытаться быть дружелюбной, – осторожно заметил он. – В воскресенье вы уезжаете. Между нами не должно быть никаких других отношений, кроме профессиональных.

Этот ответ напугал самого Хокинса; он хотел сказать «взаимодействие», а не «отношения». «Отношения» звучит слишком интимно.

Лили посмотрела на Хокинса пристальным взглядом.

– Я не буду хуже о вас думать, если вы покажете мне свою человеческую сторону. Такие чувства, как доброта и дружелюбие, не являются криминальными. В них есть смысл.

– Но они отвлекают внимание, – тихо заметил Мэтт. – Когда я отвечаю за чью-то жизнь и безопасность, я не могу себе позволить отвлекаться.

– Чем меньше внимания вы мне уделяете, тем лучше вы можете защитить меня? Какая в этом логика? – фыркнула Лили. – По моему разумению, вы отвечаете за меня независимо от того, нравлюсь я вам или нет, поэтому, как мне кажется, мы могли бы постараться быть приятнее друг другу.

– Я стараюсь быть приятным. – Откинув полы пиджака и положив руки на бедра, Мэтт смотрел на Лили, стараясь не выказывать своего раздражения.

– В самом деле? А я вижу только парня, который на минуту-другую становится человеком, а затем снова обдает меня ушатом холодной воды. Для меня этот контрастный душ «горячее – холоднее, горячее – холоднее» словно удары хлыстом.

– Лили…

– О, успокойтесь и послушайте меня хоть немного.

Лили смотрела на Мэтта изучающим взглядом. Тон ее голоса оставался ровным, но Мэтт чувствовал, что она сердится.

– Расскажите мне немного о себе, Мэтт.

– Что именно?

– Что-нибудь. К примеру… где вы живете?

Мэтт не торопился с ответом.

С годами он научился не доверять людям ничего личного.

– Вы ведь где-то живете, правильно? – вновь спросила Лили через какое-то время.

– Я не даю свой адрес и номер телефона никому, кроме членов моей команды и работодателя.

– Разве я спрашиваю ваш адрес или номер телефона? – Тон ее голоса оставался холодным. – Я только спросила, где вы живете. В доме? Квартире? В городе или пригороде? Есть ли у вас двор? Сад? Собака?

– У меня городской дом в районе Линкольн-Парка. У меня есть двор, но нет домашних животных и сада. Я редко бываю дома.

– Вы живете в красивой части города. – На высоких каблуках Лили была на уровне его глаз. – Позволительно ли мне спросить, почему вы не даете вашего адреса?

– Иногда мне приходится охранять людей, чей образ жизни, политическая или профессиональная деятельность весьма спорны… к примеру, врачей, делающих аборты, или адвокатов, защищающих убийц детей. Это вовсе не значит, что я разделяю их убеждения или действия, я просто делаю свою работу. – Мэтт помолчал. – Но существуют люди, которые не видят разницы и которые переносят свою ненависть на агента или его семью. С самого начала мы выработали привычку не давать о себе никакой личной информации.

Лили долго смотрела на Мэтта, затем покачала головой и спросила:

– Какой у вас уровень жизни, Мэтт?

– Я зарабатываю сумму в шестизначное число в год. Отсюда и мой уровень жизни.

Лили его не поняла, он видел это по ее глазам. Разочарование больно задело Мэтта за живое. Так было и прошлой ночью, когда она сказала, что будет забавно привести на костюмированную вечеринку такого, как он, – груду наемных мускулов.

– Есть вещи, которые гораздо важнее денег, – наконец сказала Лили.

Ей легко поучать, имея деньги своей семьи, отца-хирурга и мать-профессора. Горячая волна гнева, еще больше подогретая чем-то похожим на стыд, накатила на Мэтта.

– Пора идти. Я пошлю Дала за машиной, – резко произнес он, затем повернулся и вышел.

Мэтт наблюдал, как ночь опускалась на город. В сгущающихся сумерках потоки машин казались бесконечными светящимися лентами, устремленными вдоль улиц. Тротуары внизу кишели любителями походов по магазинам, рабочими и туристами, идущими по своим делам и желавшими поскорее попасть домой или уехать за город, как планировали они с Лили.

Она была в ванной комнате, что-то напевала себе под нос, наряжаясь. Они собирались на благотворительный вечер, и Мэтт вдруг почувствовал острую боль, осознав, что это их последний вечер вместе.

Он будет скучать по ее улыбке, выразительным глазам, по игре в карты по ночам, не говоря уже о ее татуировке и потрясающих ногах.

Мэтт все еще удивлялся, как она сумела сделать так, чтобы за короткий период их знакомства он чувствовал себя легко и комфортно рядом с ней. Ему оставалось только постоянно следить за собой, чтобы ни словом, ни жестом не дать ей понять, что его интерес к ней вышел за пределы профессионального долга.

Лили заставила его думать, и ему это шло только на пользу.

В данный момент Мэтт думал о своем дорогом доме из желтого кирпича в престижном районе с полами из твердых пород дерева. О «БМВ-323» четырехгодичной давности, стоявшей в гараже. В доме было три спальни, две из них пустовали, была и семейная комната, но у него не было семьи. В доме отзывалось эхо, когда он разгуливал по нему в те редкие дни, когда бывал в нем.

Все напоказ, признавался Мэтт сам себе, а для кого? Все, что он сделал, – так это купил себе дорогую сцену, на которой мог играть, изображая из себя нормального парня с нормальной жизнью.

А затем жизнь свела его с Лили Кавано, заставив думать, что пора прекратить играть. Его неудовлетворенность собой и своей жизнью не возникла внезапно в день, когда он познакомился с Лили, она существовала задолго до нее, но рядом с ней стала яснее и сильнее.

Ему было тридцать пять, и моложе он не станет – работа, подобная его, ускоряет старение и ослабляет рефлексы, но жизнь не остановится, когда он достигнет сорока лет.

Черт! Даже если у него что-то получится с Лили, худшего времени он выбрать не мог. Как только он уйдет с работы, его положение будет менее стабильным. Он не должен входить в какие-либо отношения с такой женщиной, как Лили, пока не сможет предложить ей что-то существенное.

Однако искушение что-то предпринять преследовало Мэтта каждую минуту. Искушение даже вопреки здравому смыслу говорило ему, что и одной ночи будет достаточно. Особенно искусительным было то, что он чувствовал, что ее влечение к нему столь же глубоко, как и его, а сопротивляться искушению было непосильной задачей.

Мэтт засунул руки в карманы брюк и как бы со стороны посмотрел на себя. На нем были костюм в узкую полоску, с солидным серым жилетом, белая рубашка и широкий галстук в темно-бордовую и черную полоску. Брюки были немного мешковатыми, по моде тех дней, и Лили подобрала к ним пару полуботинок, а также купила в цветочном магазине отеля красную гвоздику и сунула в его нагрудный карман. Мэтт уже надел портупею и сейчас, глядя на мягкую фетровую шляпу цвета оружейного металла, улыбался.

Он выглядел совсем как гангстер из окружения Ал Капоне и едва подавлял в себе искушение говорить только одной стороной рта и называть Лили куколкой или сестричкой.

Когда Мэнни увидел его в полном гангстерском облачении, то смеялся так долго, что его глаза стали мокрыми от слез. Мэтт дружески ударил его по плечу и сказал, что быть главным в команде означает, что иногда приходится делать вещи, от которых чувствуешь себя полным идиотом.

Сейчас, когда Мэнни и Дал в смокингах стояли в коридоре, ожидая приказа Мэтта, и смеялись над какой-то шуткой, сам Мэтт ждал, когда Лили закончит делать то, на что у женщин уходят многие часы.

В этот момент дверь ванной со скрипом открылась.

– Мэтт! – раздался голос Лили.

Мэтт повернулся:

– Да?

– Погасите везде свет, за исключением туалета.

– Зачем?

– Просто сделайте это, пожалуйста, и вы увидите это платье в освещении, в каком его надо видеть. Я абсолютно влюблена в него! Мне просто не хочется возвращать его.

Ах да, платье. Лили не позволила Мэтту посмотреть на него раньше, когда его доставили, чтобы, как она выразилась, подогреть его любопытство. Номер постепенно погружался в темноту, только из туалета проникал в комнату слабый свет.

– Все сделано, – проговорил Мэтт и отступил немного в сторону, сложив руки на груди.

Погасив свет в ванной, Лили вышла к Мэтту. Онемевший, он стоял и разглядывал ее платье. Оно было без рукавов, с заниженной талией, юбка едва прикрывала колени. Сшитое из мягкой светло-серой ткани – шифона, подумал Мэтт, – оно было украшено цветочным узором из бисера серебряных и перламутровых оттенков.

Лили стояла перед Мэттом, улыбаясь от восхищения и возбуждения. Расшитая бисером юбка-клеш сверкала, и ее отражение падало на стены и потолок. При ходьбе тяжелая юбка раскачивалась из стороны в сторону и шуршала.

– Что вы о нем думаете? Разве оно не прекрасно?

– Я никогда не видел ничего подобного, – честно признался Мэтт, хотя женщина, на которой было это платье, была гораздо прекраснее. Лили уложила волосы в тугой шиньон, а на ногах у нее были туфли Роуз. На любой другой женщине это было бы слишком, но на Лили хорошо. – Оно потрясающе идет вам.

– Оно немного мало мне. Та, которая носила его раньше, весила на десять фунтов меньше меня. Мне повезло, что тогда в моде были свободные платья. Хотя мои сиськи слишком большие. – Она указала на свою грудь. – Такими они были с самого начала… но идея упрятывать их претит мне.

Грубое замечание привлекло внимание Мэтта к пышной груди Лили. Он смотрел на нее с явным вожделением, думая, что стягивать такую грудь было бы несправедливо.

– Мне она кажется хорошей, – чуть хрипловатым голосом проговорил Мэтт после короткой паузы.

– Правда? – Голос Лили звучал взволнованно.