Патриция Хэган - Любовь и война

Войдя в пещеру, он опустил свою жертву на пол и принялся торопливо раздеваться, не спуская с Китти горевшего похотью взгляда.

– Ну, дорогая, сегодня я начну учить тебя всяким штучкам, чтобы ты знала, как сделать мужчине приятное, – прохрипел мерзавец, стоя на коленях. Схватив девушку за волосы, он притянул ее лицо к своему паху.

Закрыв глаза, она покорно раздвинула дрожащие губы. Все это не имеет значения. Она не позволит, чтобы это имело значение. Потому что все это не настоящее. Это затянувшийся кошмар, который не кончится, пока она не проснется и не найдет покой в крепких объятиях Натана, в их нежной любви. А до той поры… что ж, пусть продолжаются ужасы ее кошмарных видений.

Китти не позволит им превратиться в реальность.

Китти ворочалась во сне, то и дело чувствуя уколы острых игл. Прошло уже полгода, но она так и не привыкла спать на подстилке из соснового лапника.

Она с неохотой приоткрыла глаза: в щели бревенчатой хижины сочился серенький рассвет. Огонь в очаге давно погас. В сумерках угадывались очертания убогой обстановки: стол из неструганых досок, положенных на перевернутые бочки, да чурбаки вместо стульев. В противоположном углу пустовали места, где обычно спали подручные Люка.

И тут она вспомнила. Ранние сборы. Было еще совсем темно, когда они закопошились, собираясь в очередной набег, чтобы снова убивать и грабить. При одной мысли об этом у Китти все сжималось внутри. Всякий раз они возвращались целыми и невредимыми и хвастались своими подвигами, привозя продукты, награбленные вещи и золото. И конечно, не забывали про виски. Люк напивался и брал ее тогда с особенной жестокостью. Но иногда ей везло: не дойдя до нее, он засыпал прямо за столом.

Зима!.. Есть ли на свете еще более холодная зима, чем та, которую они коротали в горах, на границе между Северной Каролиной и Виргинией? Снег выпал в самом начале декабря и так и ни разу не растаял в том ущелье, где находилась их хижина. Мало того, вокруг постоянно завывал ледяной ветер, и Китти уже забыла, когда в последний раз было тепло. Стужа, непрерывная стужа.

Люк привел сюда свою банду, решив, что в приграничной зоне мародерствовать будет удобнее. Орвилль Шоу разведал, что западные графства в Виргинии не настроены воевать, и, когда штат отделился от Союза, стали поговаривать об отделении этих графств от штата. Люк нюхом чуял, что отлично может поживиться, ловя рыбу в мутной воде и выдавая себя то за конфедерата, то за янки – в зависимости от ситуации.

Еще Орвилль доставил новости о том, что после проигранной битвы при Булл-Ран Север понял, что Юг разгромить не так-то просто, как казалось. Прошел слух, что президент Линкольн призвал проявившего себя талантливым командиром генерала Джорджа Б. Макклеллана на берега Потомака, чтобы наделить полномочиями главнокомандующего и поручить создать боеспособную армию, отлично вымуштрованную, организованную и дисциплинированную.

С другой стороны, рассказывал Орвилль, армия конфедератов собирается возводить небывалую линию укреплений в районе Манассасской развилки – то есть не далее как в двадцати пяти милях от Вашингтона. Почти вся территория находится под контролем патрулей южан, практически перекрывших доступ к Вашингтону по водам Потомака.

– Этой войне конца не видно! – довольно восклицал Люк. – А когда она кончится, мы станем богачами – независимо от того, кто победит!

Ах, как Китти ненавидела его! Она прежде никогда не думала, что можно так ненавидеть и желать смерти другому человеку. Через несколько недель после пленения она утратила силы обманывать себя и вынуждена была признать, что не грезит, что этот кошмар происходит наяву. Если бы только в руки попало ружье или нож, она прикончила бы их всех, одного за другим. Люк чувствовал ее настроение звериным чутьем и знал, что она упорно ждет своего часа. И позаботился о том, чтобы этот час не настал никогда. Она почти все время оставалась связанной – если только рядом не находился кто-то, способный присмотреть, чтобы пленница не попыталась добраться до оружия. Живым подтверждением были кровавые ссадины на запястьях от грубо завязанной веревки.

Скрипя зубами, Китти повторяла про себя, что в один прекрасный день у нее все же должен появиться шанс. И все, что она может сейчас сделать, – терпеливо ждать и быть наготове.

Казалось, этой зиме никогда не будет конца. Китти почти ни с кем из бандитов не разговаривала. Она готовила для них, жарила мясо, пекла лепешки и поддерживала огонь в очаге. А когда вся работа была сделана, когда ветер и снег ярились в бесконечной ночи, а бандиты пили виски и резались в кости у очага, она пряталась в свой угол, на подстилку из лапника и, повернувшись ко всем спиной, думала о Натане.

Где-то он сейчас? Приезжал ли домой в конце лета, как они уславливались, в надежде найти там ее, свою невесту? Старался ли разыскать ее, когда узнал, что они с доком пропали, отправившись на помощь раненым конфедератам на побережье? Жив ли он еще?

А что стало с отцом и матерью? Не погибли ли они? Да и самой ей имеет ли смысл продолжать жить? Может, лучше вывести из себя Люка, чтобы тот окончательно рассвирепел и положил конец этому аду?

Но нет, нет, ведь у нее есть надежда, что ей удастся пережить этот ужас. Может быть, Натан сейчас ищет ее. Она должна верить – просто должна!

Дрожа от холода, Китти подумала, что ей следует подняться и развести огонь. Если Люк вернется и обнаружит, что в хижине холодно, обязательно изобьет ее до полусмерти.

Тут Китти вспомнила, что у нее совсем не осталось дров. Натянув драные брюки конфедерата, она накинула куртку и выбралась наружу за хворостом. Среди трофеев Люка имелось немало более добротных вещей, но все они принадлежали янки, а Китти испытывала почти физическое отвращение к мундирам темно-синего цвета. Устрашающие истории, которыми так и сыпал Люк, и сознание того, что именно из-за войны она угодила в этот ад наяву, поселили в ней стойкую ненависть к Северу, развязавшему братоубийственную бойню. Эта ненависть автоматически переносилась на все, что напоминало ей янки. Взять хотя бы вот эти сапоги, которые когда-то носил янки, прирезанный Люком в болотах прошлым летом. Долгое время она обходилась без обуви. Тейту было безразлично, что Китти ходит босая. Однако с наступлением холодов у нее не осталось выбора, разве что отморозить ноги до костей. Естественно, башмаки, в которых она когда-то выехала из Голдсборо вместе с доком, давно развалились на части. Так что пришлось надеть ненавистные сапоги.

Серое небо нависло над самым лесом, а это означало близкий снегопад. Все вокруг было укутано белым покрывалом. Посмотрев вверх, Китти попыталась определить на глаз высоту стройных сосен – пожалуй, самые мощные достигали ста футов. У подножия некоторых из огромных снежных сугробов еле выглядывали маленькие сосенки. Кое-где можно было заметить сухие стебли прошлогодней травы и ветви американского лавра и черники, чья зелень раньше всего помогает матери-природе скрыть наготу весенней земли. Пожалуй, скоро начнется весна – вот только одному Богу ведомо, когда именно? Если растает снег и прекратятся бураны, не захочет ли Люк сменить свое логово? По крайней мере, многим из головорезов уже не сидится на месте. И тогда, в дороге, ей может представиться шанс сбежать…

Странный звук заставил ее подскочить от испуга и выронить собранный с таким трудом хворост. Развернувшись, она оказалась вплотную с диким вепрем – длинный, костлявый, с узким рылом, покрытый грязной облезлой щетиной. Он перебегал прогалину, рыча и фыркая на ходу, не обращая внимания на присутствие Китти. Невольно девушка подумала, что, если бы у нее оказалось ружье, она запросто подстрелила бы вепря – и на ужин было бы свежее мясо.

Внезапно до нее долетел громкий хруст ломившихся через чащу верховых. Она оглянулась на звук со странной надеждой. Господи, хоть бы это оказался кто-то другой, а не Люк со своими бандитами! Сделай чудо! Пусть это окажется патруль конфедератов, или виргинцев, или даже индейцев… кого угодно, лишь бы он дал ей свободу!

Однако надежда скоро угасла – Китти с отвращением узнала заляпанного грязью коня Люка Тейта. За ним ехали остальные. Ее внимание привлекла фигура человека, безжизненно поникшего в седле: шинель залита кровью, руки безвольно болтаются. Китти показалось, что ряды банды поредели. Она торопливо пересчитала: да, троих не хватает… но прежде чем успела что-то сообразить, Люк едва не наехал на нее и грубо рванул за руку в сторону хижины:

– Давай назад! Орвилля подстрелили. Ты должна ему помочь. – Широко распахнутые глаза полыхали дикой яростью. – Трое моих парней погибли, и черта с два я бы хотел потерять четвертого!

Он поволок ее в хижину, следом за ними внесли Орвилля.

– Положите его на стол, – велел Люк и тут же наткнулся взглядом на холодный черный очаг. – Ах ты, ленивая сука! – Он с силой ударил Китти, так что она отлетела к стене. – Ты что, хочешь заморозить нас до смерти?! Сайлас, чтоб сию минуту был огонь! Пол, а ты принеси докторскую сумку из фургона!

На глаза Китти навернулись слезы при виде до боли знакомой черной кожаной сумки доктора Масгрейва в руках Пола Грея. А она и не знала, что негодяи таскали сумку за собой. Грей поставил саквояж на пол, а Люк рявкнул:

– О'кей, волоки его на стол – и за дело!

Орвилль заорал от боли, и Пол влил ему в глотку виски. Раненый закашлялся, но все же сделал несколько глотков, после чего безвольно откинул голову, закатив глаза. На какое-то время он перестал чувствовать боль.

Китти замерла в нерешительности: она молила Бога, чтобы Орвилль умер без ее участия. Взгляд Люка буквально прожигал девушку. Он подскочил к ней и стал трясти что было сил.

– Послушай, я же знаю, что ты можешь его спасти! Я слышал, как в округе говорили, что ты лечишь не хуже, чем сам док! А теперь валяй сделай что-нибудь для этого малого, не то, клянусь преисподней, удавлю тебя голыми руками, Китти Райт!

Она ответила ему яростным взглядом. Что ж, пусть душит, но она не способна творить чудеса!

– Он потерял слишком много крови, а я не хирург! Единственный, да и то слишком мизерный шанс сохранить ему жизнь – это отнять руку!

Все четверо бандитов, топтавшихся возле стола с раненым, застыли как по команде, уставившись на Китти. Люк первый обрел дар речи:

– Ты сказала, что должна отрезать ему руку?..

– Я не могу обещать, что даже ампутация спасет ему жизнь. – Китти стало совсем тошно. – Я уже сказала: он слишком ослаб от потери крови. – Люк ошарашенно уставился на Орвилля, и она торопливо проговорила: – Послушай, ну какой он тебе помощник – с одной-то рукой? И если уж на то пошло, он и о себе не позаботится. Почему бы тебе просто не оставить все как есть и не дать ему умереть? Может, сам он выбрал бы именно это?

– Не твоего ума дела – решать такие вещи! И не моего. Мы должны сделать все, что можем, чтобы спасти его жизнь. А теперь за дело, покажи, на что ты способна! – И он подтолкнул ее к столу, сунув ей в руки саквояж доктора Масгрейва.

Китти исследовала его содержимое. Там почти не было необходимых инструментов, только острый, как бритва, охотничий нож, наполовину сломанный зонд да пинцет для извлечения пуль. В графстве Уэйн никто не воевал, и доку редко приходилось извлекать пули или ампутировать конечности. Он помогал роженицам, он лечил тех, кто страдал лихорадкой и пневмонией, или, на худой конец, зашивал ножевые раны. Главный хирург графства обещал прислать из Ралея новый набор инструментов для госпиталя в Голдсборо, однако перед выездом на побережье упаковали лишь то немногое, чем располагали. У дока попросту не было сияющих новеньких инструментов, которые он мог бы положить в сумку.

– Разденьте его до пояса, – пробормотала в пространство Китти. Тут же раздался треск раздираемой ткани, и Орвилль застонал от причиненного беспокойства.

Китти подошла поближе и принялась осматривать рану.

– Ну, черт бы тебя побрал, скажешь что-нибудь или нет? – нетерпеливо окрикнул Люк. – Сможешь его вылечить, не отрезав руки?

– Нет, – твердо ответила она, с ужасом подумав, что, если Орвилль умрет во время операции, ее обвинят в намеренном убийстве.

Люк схватил первую попавшуюся фляжку и отхлебнул виски прямо из горлышка.

– Валяй, – прохрипел он, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Делай, что положено.

– Это не так-то легко. Вам придется привязать его к столу, он будет кричать – ему предстоит вынести сильную боль. Но у меня нет ничего, кроме виски, и я не могу дать ему общий наркоз.

– Мы его подержим. Это пусть тебя не волнует. Ты только не тяни, кончай поскорее!

Китти приступила к ампутации, делая все так, как учил ее док Масгрейв. Прошло немало времени, прежде чем она, наложив последний шов, с облегчением вздохнула. Невероятное напряжение – и духовное, и физическое – да в придачу вид отрезанной ею же самой руки, валявшейся под ногами… Это было выше ее сил.