– Я не врала, Галка! – Ольга для убедительности прижала к груди обе руки. – Это получилось совершенно неожиданно. Я тебе потом все объясню. – И она выразительно кивнула на Добровольского, который так и держал в руках ее сумочку винно-красного цвета.

– Ну, ты, Ольга, даешь! – встрял в разговор Катанян. – Как ты… того… этот вальс… Так клево! Волосы, как это… черный водопад!

– А ты, Катанян, оказывается, поэт! – очнулся наконец Добровольский, подошел к Ольге и повесил ей на плечо сумку. Он хотел еще что-то сказать, но вновь грянул оркестр. Ансамбль «Мадригал», девушки которого уже успели переодеться в яркие блестящие платья, начал танцевать танго.

– И что, ты и это… можешь? – спросил Катанян, кивнув в сторону танцующих. В его голосе слышалось такое восхищение Ольгиными способностями, что Галка не выдержала, дернула плечиком и сказала:

– Танго всякий может… Поэтому предлагаю пройти через во-он ту дверь в буфет. Там такие пирожные – умереть, не встать! – и она поволокла Катаняна за собой. Телевизор без слов двинулся за ними.

Ольга вопросительно посмотрела на Добровольского. Тот взял ее за локоть и решительно повел за одноклассниками. Видимо, ему не хотелось повторения выходки Олега Перова и второй диадемы для Ольги.

Когда все уселись за столик, Галка, беззастенчиво разглядывая Добровольского, спросила:

– Ну, и кто ты будешь?

– Конечно, Пашка, – уверенно сказал Катанян.

Ольга вздрогнула. Добровольский вскочил с места, чуть не опрокинув столик, заставленный пирожными, и накинулся на Саню:

– Что ты несешь? Саша я! Понял?

– Да ладно… – удивился вспышке Добровольского Катанян. – Я так просто… предположил… Мне вообще-то все равно.

– И где ж ты, Саша, своего Пашу потерял? – Галка с издевкой посмотрела по сторонам, потом демонстративно под стол, затем внимательно заглянула в каждый пустой стакан.

Добровольский стал белым от гнева. Ольга удовлетворенно хмыкнула, повернулась к Телевизору и сказала:

– Ты, Петр, сегодня такой красивый! Тебе так идет этот костюм! И очки у тебя сегодня другие… Да от тебя просто глаз не оторвать!

Телевизор солидно откашлялся и тонким голосом ответил:

– Мне очки отец из Германии привез.

– Он у тебя по Германиям ездит? – совершенно отвернувшись от Добровольского, очень заинтересованно спросила Ольга и налила себе пепси-колы. – Сейчас я съем это буше, – она откусила приличный кусок пирожного, запила лимонадом и продолжила: – и мы с тобой пойдем куда-нибудь… в тихий уголок… поговорим про Германию. – Она быстренько затолкала себе в рот остатки буше, схватила Телевизора за рукав и, лишив его праздничной трапезы, потащила вон из буфета, обойдя при этом Сашу-Пашу, как неодушевленный предмет.

Остановились они в зимнем саду. Ольга уселась на скамеечку у фонтанчика за живой изгородью, которая скрыла их от чужих взглядов, и жестом пригласила Телевизора сесть рядом с собой. Казбеков неловко опустился на самый краешек и замер.

– Ну, и как там, в Германии? – спросила Ольга, уставившись в его заграничные очки.

Телевизор опять откашлялся, поправил пиджак, дернул шеей и сказал:

– В Германии – хорошо.

– Ясно, – усмехнулась Ольга. – А отец твой, он кто?

– Отец-то? – переспросил на всякий случай Телевизор. Ольга кивнула, и Казбеков стал рассказывать так, будто переводил английский текст из учебника пятого класса под названием «Моя семья»: – Мой отец – программист. И так как он очень хороший программист, его приглашают зарубежные фирмы. Его уже приглашали в Англию, в Швецию, а последний раз – в Германию.

– Здорово! – порадовалась за Казбекова-старшего Ольга. – Ты, наверное, тоже хочешь быть программистом?

– Нет. Я хочу быть искусствоведом.

– Да ну! – поразилась Ольга. – А каким искусством ты хочешь ведать?

– Живописью.

– Вот это да! Никогда бы не подумала!

Телевизор пожал плечами.

– И кто же твой любимый художник?

– Поскольку я занимаюсь живописью профессионально, – по-прежнему, как на уроке, отвечал Телевизор, – мне нравятся очень многие художники. Какое направление и период тебя интересует?

Ольга ничего не понимала в направлениях и периодах, поэтому решила спросить про другое:

– Петр! А как это – «профессионально занимаешься»?

– Я с пятого класса посещаю вечерние занятия в школе при Русском музее.

– Ну… если с пятого… тогда выбери сам какое-нибудь направление с периодом и расскажи… Все равно нечего делать… Хотя лучше, конечно, без умничанья. Лучше просто про какого-нибудь художника расскажи.

– Мне очень нравится художник Врубель, – радуясь интересу Ольги, солидно объявил Телевизор. – Его «Демоны»…

– Врубель… Врубель… Что-то знакомое… – начала вспоминать Ольга. – А-а-а! Это у него «Царевна-лебедь»?

– Да! – обрадовался и Казбеков, и лицо его осветилось неожиданно красивой белозубой улыбкой. Ольга при этом подумала, что он и в самом деле впоследствии сможет вытянуть на какую-нибудь значительную личность, не хуже, чем бывший мамин одноклассник Лелик Новгородцев, ныне ведущий телешоу «У нас в гостях…».

Ольга с Телевизором улыбались друг другу, когда с обратной стороны их изгороди раздались знакомые голоса:

– Ну, и где она?

– Откуда я знаю!

– Ничего один не можешь! Прямо противно!

– Я просто не ожидал, что она удерет с этим прибабахнутым Телевизором…

Улыбка Петюни мгновенно угасла, и он испуганно посмотрел на Ольгу.

– С Телевизором? С Казбековым, что ли? – опять раздалось из-за изгороди. – Не может быть!

– Понял теперь, что этого никак нельзя было предусмотреть!

За изгородью замолчали. Ольга осторожно раздвинула листья вьющегося растения и в образовавшуюся дырку увидела братьев Добровольских, явно находящихся в состоянии крайнего замешательства.

– Ну, ты хотя бы утряс с ней главный вопрос? – спросил один брат другого.

– Нет… – ответил второй «из ларца». – Не успели прийти, ее тут же подхватили на вальс… потом награждение, потом откуда-то вывернулись Калинкина с Катаняном и с Телевизором. Я специально повел Ольгу за ними в буфет, чтобы остальная часть вечера прошла без сюрпризов. И вот что из этого получилось.

– Иди ищи ее теперь! Не целуется же она где-нибудь с твоим Телевизором… Поговорят о какой-нибудь ерунде и разойдутся.

Братья помолчали, потом как-то особо значительно переглянулись и удалились из зимнего сада.

– Нет, ты видел, какие подлецы?! – гневно бросила Телевизору Ольга.

– Напрасно они думают, что я «прибабахнутый», – печально отозвался он.

– Чего-чего? – не поняла Ларионова.

– Я считаю, что я абсолютно нормальный. Они ошибаются.

– А-а-а… – Ольга сообразила, что каждый из них говорит о наболевшем и совершенно неважном для другого. – Конечно… Ты прав: они здорово ошибаются… И не только в тебе… в нас обоих. Знаешь, Петр, проводи-ка меня, пожалуйста, в гардероб.

– Ты хочешь уйти?

– Мне просто необходимо уйти, чтобы спутать карты этим… «двум из ларца…» из инкубатора… из пробирки… этим ходячим копиям… дублям… клонам!

В гардеробе Телевизор тоже вдруг начал одеваться.

– А ты-то куда? – удивилась Ольга. – Сейчас, наверное, как раз самое интересное начнется.

– Я как мужчина должен женщину проводить, – пробубнил он, путаясь в рукавах, очевидно, тоже новой, как и костюм, куртки. – На улице темно.

Ольга подумала, что на темных улицах проку от близорукого низкорослого Телевизора нет никакого, но обижать его, озвучив свои сомнения, не стала.

На Невском Казбеков вдруг остановился и, глядя в стену дома, предложил:

– Если ты согласишься поехать к нам, то я мог бы показать тебе фотографии, которые отец сделал в Германии…

– А ты принеси их в школу, – попыталась вежливо отказаться Ольга.

– В школу не получится. Их только через компьютер можно смотреть. Отец был, например, в Цвингере – это такой музейный комплекс, вроде нашего Эрмитажа или Екатерининского дворца в Пушкине. Там есть и картинная галерея… Я считаю, что каждый культурный человек должен знать о сокровищах, которые хранятся в лучших музеях мира.

– Ну… раз ты так считаешь… тогда конечно, – пробормотала Ольга и втащила Телевизора в остановившийся около них троллейбус, потому что увидела, как к воротам дворца бежит в распахнутой куртке один из Добровольских.


– Почему ты ушла? – Добровольский почти прижал Ольгу к стене школьного коридора.

– Я свободный человек: захотела и ушла, – ответила она.

– Но… это же непорядочно… Я же тебя пригласил! И ты согласилась! Ты пришла туда со мной! Могла ведь не соглашаться, если…

– Ой, не могу! – простонала Ларионова. – Тебе ли, Саша-Паша, говорить о порядочности? И потом, понимаешь… Мне вдруг взял да и понравился Телевизор!

– Хватит сочинять! Кому может понравиться Телевизор?

– Мне может. И уже понравился!

– Чем же?

– А… у него очки модные… и вообще… он умный… Вот ты, например, знаешь, что такое Цвингер?

– Цвингер? Не знаю…

– Вот! А Телевизор знает. Он вчера меня пригласил вместо бала посмотреть фотографии этого германского Цвингера. Как я могла отказаться? Каждый культурный человек обязан знать о сокровищах мировой культуры! Тебе все ясно, Саша-Паша?

– Прекрати меня так называть! – взревел Добровольский. – Меня зовут Александром!

– Прости, но я в этом не уверена.

– Ну… Я не знаю… Как мне тебе доказать?

– С чего ты взял, что мне нужно что-то доказывать? Мне абсолютно все равно, кто ты есть! – Ольга оттолкнула Добровольского и пошла на химию.


– Ты чего такая вздрюченная? – спросила Галка, когда Ольга в кабинете химии шмякнула о стол свою школьную сумку.

– Меня, Галина, раздирают такие противоречивые чувства, что, чувствую, недолго уж мне осталось…

– Чего недолго?

– Жить недолго. Разорвут меня эти чувства пополам.

– Хотелось бы поподробнее! Если, конечно, можно…

Ольга села за стол и обхватила голову руками.

– Я, Галка, сама себя не понимаю. С одной стороны, я ненавижу Сашку Добровольского. Мне хочется обмануть его, обвести вокруг пальца и мстить, мстить, мстить! С другой стороны… Он ночами мне снится…

– А ты уверена, что снится Сашка? А может, Пашка? – рассмеялась Калинкина.

– В том-то и дело, что я ни в чем не уверена. И однажды мне даже приснилось, что я тоже размножилась.

– Раздвоилась?

– Нет. Именно размножилась. Будто бы я существую в двадцати экземплярах, а Сашка ходит около этой двадцатки и никак не может определить, где я настоящая. Ну… как в сказке про дочерей Кощея Бессмертного.

– И чем же дело кончилось?

– Ничем. Ерундой какой-то все сменилось. Это ж тебе не фильм, а сон. Если в жизни решения у проблемы нет, то и сон помочь не может.

– Не скажи. – Галка кивнула на таблицу Менделеева. – Вон какие проблемы могут во сне решиться, а у тебя всего лишь какие-то жалкие близнецы Добровольские. Но вообще-то, я тебе, Ольга, здорово сочувствую. Мне кажется, я сошла бы с ума, если бы у Катаняна был брат-близнец.

– Значит, у вас все хорошо? – с завистью спросила Ларионова.

Галка счастливо улыбнулась и шепнула ей на ухо:

– Представляешь, мы целовались!

– Да ну?! И как?

– Как-как… Хорошо… вот как… Слушай! – Галкины глаза засветились идеей. – Вот же решение проблемы! До чего же гениальные вещи, – она опять кивнула на таблицу Менделеева, – способствуют ускорению мыслительного процесса!

– Галина, ты меня пугаешь, – отшатнулась от подруги Ольга.

– Не пугайся! Я поняла, что тебе надо с Добровольскими поцеловаться!

– С двумя сразу?

– Можно по очереди.

– А с одним нельзя?

– Нельзя. Надо с двумя.

– Почему?

– Потому что они наверняка это делают по-разному.

– А если тоже одинаково?

– Не может быть!

– С чего ты взяла? У них ведь и почерк, и голоса, и родинки одинаковые. Они даже головы склоняют одинаково, когда пишут.

– Это не противоречит моей теории.

– То есть?

– Дело в том, что всему они учились вместе, глядя друг на друга, запоминая и копируя. А поцелуи – дело глубоко личное и, я не побоюсь этого слова, интимное. Вряд ли они этому специально обучались. И вот тут-то каждый проявит самостоятельность и яркую индивидуальность. Я просто уверена, что целоваться они будут по-разному.

– Может, ты и права, – согласилась Ольга. – Но не могу же я при каждой встрече тестировать их поцелуем.

– А почему нет?

– Ну тебя, Галка! Вечно ты придумаешь что-нибудь совершенно невообразимое! То отравленное пюре, то любовь к Телевизору, то поцелуи… Смешно прямо.

– А ты попробуй! Сама же потом спасибо скажешь! Кстати, а что у тебя с Телевизором? Добровольский снится, а шепчешься ты почему-то все время с Казбеком.

– Знаешь, Галя, мы с ним подружились с того бала во дворце. Он действительно хороший парень. Интересный такой, интеллигентный.