Ева перешла прямо к делу. Она шагала рядом с мужем, тесно переплетя руки на груди, с такой скоростью, точно стремилась к финишу.

– Тебе не кажется, что нужно было предупредить, прежде чем выставлять дом на продажу?

– Я предупредил. Я же сказал, что связался с риелтором.

– Не припоминаю, чтобы мы приняли совместное решение продать дом.

– Ты ушла. А мне одному так много места не нужно.

– Ты подталкиваешь меня?

Джеймс с трудом сдерживал гнев. Ему совсем не хотелось устраивать скандал прямо в парке.

– Подталкиваю? А разве мы договаривались, что я буду сидеть дома, как идиот, и ждать, пока вы с Финном изволите закончить «Серию на кушетке» углем и перейдете в джакузи с акварелью? Ты бросила меня, Ева. Знаешь, что значит это слово?

Он вдохнул воздух, такой холодный, что обожгло горло и легкие. Джеймс ждал, что Ева скажет, что порвала с Финном и признала свою ошибку, что она не хочет продавать дом. Иначе зачем бы ей приходить?

Ева молчала.

– Саре, наверное, тесновато. А ее парень не возражает?

Джеймс искоса взглянул на жену. Та смотрела в землю.

И вдруг внутри у него что-то подскочило, словно он с разгону налетел на ухаб.

– Ты живешь не у Сары?

Ева поджала губы и покачала головой.

Грудь вдруг показалась слишком маленькой для колотившегося в ней сердца. Джеймсу очень хотелось напрямик спросить, вправду ли все кончено, но у него перехватило горло.

Они пошли дальше.

– А говорила, что вы не спите. Какой удивительный поворот событий, – наконец произнес Джеймс, слыша в собственном голосе боль. Он ничего не выиграл. Даже наоборот. – Надеюсь, ты извинишь меня теперь, если я назову изменой то, что ты называла искусством. Ну, поскольку я оказался прав и вообще.

– Вот в чем дело, Джеймс. Тебя волнует только то, спала ли я с Финном. Тебе неинтересно знать, почему я ушла от тебя.

– Ты утверждаешь, что заскучала. Не знаю, чего ты ждала от брака. Мы ведь уже жили вместе. Свадьба – это праздник, вечеринка, а потом… снова прежняя жизнь. Значит, с Финном ты намерена рискнуть и оторваться? Интересно, что ты скажешь, когда он будет таскаться по клубам, а тебе перевалит за сорок?

– Финн говорит со мной как с равной. А не как с домохозяйкой, которую не стоит принимать всерьез.

– О господи, Ева, я никогда не смотрел на тебя как на домохозяйку.

– Знаешь, когда я поняла, что мне придется уйти, Джеймс? В тот вечер, когда пришли Джек и Кэрон.

– Неужели у меня получился такой ужасный плов?

– Ты целый вечер разговаривал с Кэрон.

– И что?

– Тебя восхищало все, что она говорила, и ты был таким веселым, смеялся. И совершенно не обращал внимания на то, что говорила я. Ты считаешь, что я мелкая и заурядная.

– Разумеется, я проявлял интерес к тому, что говорила Кэрон. С гостями, знаешь ли, нужно вести себя вежливо.

– Но она сказала, что частное образование не должно иметь статус благотворительности, и ты с ней согласился!

– По-моему, она права. И потом, я думал, что ты считаешь точно так же.

– Я тогда останусь без работы!

Джеймс вспомнил, как однажды, на одном из первых свиданий, они сидели в пабе в Клэпхеме и Ева сказала, что подрабатывает в частной школе только для того, чтобы скопить денег и стать настоящим преподавателем. Тогда она будет обучать талантливых детей бесплатно, наравне с богатыми клиентами, и привнесет в мир толику справедливости. Помнится, он подумал, какая она бескорыстная. И вдобавок Еве, единственной из всех знакомых ему женщин, шел бежевый цвет.

– И как ты обозвал моих друзей? «Половые гиганты в боевой раскраске»!

Но они же были ужасны! Друг Евы, распутный парикмахер по имени Вольфрам, принадлежал к числу людей, способных жаловаться на то, что умирающая мать перестала пользоваться феном и укладывать волосы. Светские гарпии и самозваные «творческие личности», которые вращались в его салоне, попросту пугали Джеймса. Тираннозавры в модных туфлях. Одна из этих особ откровенно липла к нему на пикнике в Кью. Несомненно, они поощряли интрижку Евы с Финном. Вот уж наверняка.

– С кем ты был в пабе? – вдруг спросила Ева, словно продолжая прерванную мысль.

– С целой компанией.

– Я имею в виду ту выдру с длинными волосами, которая пялилась на меня.

Джеймс ощутил прилив надежды. Неужели Ева почуяла соперницу?

– Анна? Мы вместе работаем.

– Вы встречаетесь?

Джеймс не знал, как ответить. Что будет, если сказать Еве, что ей незачем ревновать? Он попробовал уклониться от ответа.

– А тебе не все равно?

– Ты можешь делать что хочешь, Джеймс, ты свободен. Так вы встречаетесь?

– Да, я вижу, ты совершенно равнодушна.

Они разминулись на тропинке с молодой парочкой. Парень и девушка улыбнулись, словно состояли членами клуба Счастливых семей.

Джеймс посмотрел на мальчишку, который запускал змея и хохотал от радости, когда трещали привязанные к хвосту ленты.

Ева остановилась и повернулась к Джеймсу. Нос и щеки у нее порозовели от холода. Большинство людей в такой ситуации напоминали бы кусок отварной ветчины, а Ева выглядела как сахарная куколка.

Пора было брать инициативу в свои руки.

– Я продаю дом. Не знаю, что там у вас с Финном, но лично я намерен двигаться дальше, – сказал Джеймс.

– Ты встречаешься с той женщиной?

Джеймс помедлил. Еве явно очень хотелось знать.

Не лги. Но и не истребляй сомнение до конца.

– Мы просто друзья.


Вернувшись домой, Джеймс заставил себя найти в Сети профиль Финна Гатчинсона. Он обнаружил целый веб-сайт и узнал, что Финн – «начинающий музыкант» («Ну конечно!»), а еще «опытный серфер, который ловит волну». Пожалуйста, катись за своей волной подальше отсюда.

Джеймс поймал себя на том, что перебирает фотографии, мрачно нажимая на кнопку «дальше», как обезьяна, которая стучит молотком. На одном снимке Финн был в смокинге, с развязанным галстуком; он сидел в кресле, широко – «по-мужски» – расставив ноги, точь-в-точь как на старой рекламе бренди или табака. «Отличный снимок. “Крысиная стая” отдыхает».

На другом снимке Финн позировал с притворно растерянным видом, потирая затылок, ухмыляясь и заглядывая в объектив. Растрепанные волосы с пробором посередине, футболка с треугольным вырезом, серебристый кулон. «Меня обычно называют сексуальным, но я-то знаю, что я просто придурок».

На следующем снимке Финн щеголял в ковбойской шляпе и льняной рубашке, с зубочисткой во рту. Подпись к картинке гласила: «Я не люблю сидеть в четырех стенах». Да, разумеется, ты пасешь коров в Долстоне.

Рассматривая фотографии, Джеймс вспомнил… о Еве. Однажды, когда он с особой нежностью отозвался о том, как тщательно она наряжается для каждого выхода, Ева заявила, что она по натуре актриса. Ей нравилось играть разные роли. Джеймс задумался: может быть, он тогда пропустил уйму тревожных сигналов?

Как это случилось? Он знал, что ему придется бороться с соперниками, но не предполагал, что потеряет Еву, прежде чем они успеют вытрясти свадебные конфетти из волос. Джеймс подозревал, что ответ кроется в тех самых качествах Евы, которые он некогда считал такими притягательными. Как банально – возненавидеть то, что изначально любил. Ева, как акула, могла плыть только вперед. Она обладала пугающим количеством энергии. Джеймс сделал ошибку, попытавшись создать семью с женщиной, которая его опьяняла и пугала.

И теперь ему тоже стало страшно. Настал кризис, и, судя по всему, у них было слишком мало общего, чтобы договориться и преодолеть трудности.

Возможно ли примирение? Не надо, Джеймс. Старайся об этом не думать.

Он уставился на фотографию полуголого Финна, который опирался на мотоцикл, перекинув через плечо грязную ветошь. Мешковатые джинсы, пятно машинного масла на щеке. «Моя жизненная философия? Я хочу жить так, чтобы все говорили: “Ух ты!”»

Глядя на этого красивого парня, Джеймс почувствовал, как в голове у него возникает неприятный вопрос.

Каким образом он влюбился в женщину, которая ему совсем не нравилась?

36

– Тук-тук, вы одеты, доктор Алесси?

– Сейчас, Патрик, – сказала Анна, думая: «Пожалуйста, только не представляй меня нагишом».

Она в последний раз посмотрела в заляпанное зеркало, пригладила волосы и расправила ткань на животе. Анна надеялась не снимать пальто как можно дольше. Пока не выпьет. Декольте было не особенно глубокое, но платье облегало гораздо сильнее, чем она привыкла.

Она не любила ходить по магазинам и откладывала до последней минуты, а потом разом выбросила двести фунтов и решила проблему, что надеть на открытие выставки.

– Виктория пойдет с нами, – сказал Патрик тоном, намекавшим, что шеф находится где-то в пределах слышимости.

– Прекрасно. Я готова, – объявила Анна, открывая дверь. Виктория, мрачно маячившая за спиной Патрика, заметно умерила его восторги по поводу ее внешности.

Виктория Чаллис была не только грозной главой факультета. Она еще и выглядела соответственно. Пяти футов ростом, с седыми волосами, которые переходили в настоящие бакенбарды. Чтобы уж точно избежать обвинений в излишней женственности, Виктория носила брюки, мужскую сорочку и галстук. Анна восхитилась бы ее великолепным презрением к общепринятым правилам моды, если бы Виктория не вселяла в окружающих такой ужас.

Оставалось предположить, что Виктория предпочитает женщин, но на математическом факультете работал ее муж Фрэнк, с которым она прожила тридцать лет. «В семье Виктория больше похожа на мужа», – как-то сострил коллега.

От университета до музея было недалеко, но прогулка показалась гораздо продолжительнее, поскольку Виктория засыпала Анну вопросами о выставке, задавая их довольно-таки угрожающим тоном, хотя на любой вопрос Анна могла ответить.

Она отлично знала Феодору. Анна могла бы рассказывать о ней, даже стоя на голове. И все-таки Патрик беспокоился – вдруг она не справится? Он постоянно отвлекал Викторию, влезая с репликами вроде: «Ты, Анна, сказала, что Джон Герберт пришел в восторг от твоей работы?» – причем самым неуклюжим образом.

Виктория постепенно накалялась и наконец рявкнула:

– У нее еще не отнялся язык, доктор Прайс!

Разговаривать с Викторией было все равно что отворять заслонку доменной печи. И в тот момент, когда они сдавали пальто в гардероб Британского музея, Анна совсем забыла о своем решении остаться в верхней одежде.

Патрик открыто вылупился на нее, когда она сняла пальто. Анна тут же пожалела о своем выборе. Она лелеяла платонические отношения с Патриком и не хотела нарушать их, чересчур ярко подтверждая тот факт, что она все-таки женщина.

– Анна, извини меня, но ты выглядишь сенсационно! – воскликнул Патрик.

Виктория закатила глаза.

Анна порадовалась, что на выставке были и другие, гораздо более сенсационные объекты. Главный зал Британского музея вечером выглядел впечатляюще. Стены расположенного в центре круглого зала библиотеки были освещены по периметру кольцом ярких белых огней и увешаны вертикальными баннерами, объявлявшими о выставке. Над головой, в стекла сводчатого потолка, заглядывало темное небо, нарезанное на восьмиугольники. Анна почувствовала душевный подъем и прилив радостного волнения.

Гул разговоров эхом отражался от каменных стен, официанты разносили бокалы с шампанским и какие-то закуски на шпажках, каталоги красовались на стойках, а в зале были обозначены места для скачивания официального приложения, туда-сюда бродили экскурсионные группы… Эгги сказала бы: «О боже мой!» Все собрались здесь ради Феодоры. Анна подумала: наверное, это сродни ощущению, когда твои дети получают диплом или вступают в брак.

Она сделала глубокий вдох и попыталась последовать совету отца, данному ей много лет назад: не теряй голову, наслаждайся минутой тишины, стоя посреди толпы. Очень полезный навык, если живешь с Джуди и Эгги. Сосредоточенно дыша, Анна во второй раз с той минуты, как оказалась в переполненном зале, ощутила на себе чей-то взгляд – и увидела Джеймса Фрейзера. Он смотрел на нее удивленно и с любопытством. Анна подумала: «Держу пари, он думает, что шикарное платье на мне – это юмористический контраст. Как фотография собаки, играющей в покер». Она приветственно кивнула, и Джеймс поднял свой бокал.

– Доктор Алесси, добро пожаловать! А царица гордилась бы нами, как по-вашему?

Анна повернулась и увидела добродушно подмигивавшего Джона Герберта.

– Это лучший день в моей жизни, Джон, – не удержавшись, заявила она.

– Тогда, может быть, расскажем всем, какую удивительную работу вы проделали? – предложил он.

После кружения по залу, болтовни, своевременной лести корпоративным спонсорам, общения с журналистами и речи директора музея Анна чувствовала себя пьяной от радости и невероятно гордой.

Кто-то похлопал ее по плечу. За спиной стоял Паркер. Интересная рубашка… и вдобавок увешанная колокольчиками?..