Вари Макфарлейн - Любовь как сон

– Не клюнуло? – спросила Мишель, видевшая, как Джеймс ушел.

– Нет, – ответила Анна с наигранным легкомыслием.

– Хм… загадка какая-то.

Анна легко могла ее решить, но еще не была готова к откровениям. Сначала она хотела обдумать то, что узнала, наедине. Анна радовалась, что вечеринка близилась к завершению, потому что желание веселиться у нее пропало. По какой-то странной причине на память пришли каракули в старом дневнике: «ДФ навсегда». Да, навсегда. С Евой.

Когда она вернулась домой, то получила сообщение.

Извини.

Дж.

Ушло полчаса мучительных размышлений, прежде чем Анна написала ответ – очень короткий.

Все нормально.

А.

Он нашел ее на крыльце. Под дождем длинные светлые волосы Евы обвисли сырыми прядями, а макияж размазался черными пятнами. Намокнув, она всегда становилась темнее.

– Почему ты не позвонила? – спросил Джеймс.

– Это вышло экспромтом. Не хотелось договариваться заранее, – сказала Ева, и Джеймс понял, зачем она приехала.

Ева поднялась наверх и вернулась полуодетая, в лифчике и одном из его кардиганов, дважды обернутом вокруг тонкой талии.

Они проговорили полтора часа, а дождь за окном молотил по земле.

Ева объяснила, что до знакомства с Джеймсом была вольной натурой. Она путешествовала и делала что вздумается, а влюбившись, чересчур быстро попыталась затормозить. Получилось что-то вроде затянувшегося сбоя суточного ритма, как после возвращения из свадебного путешествия на Шри-Ланке.

Ева никогда ему не говорила, но вечером накануне свадьбы у нее случился приступ паники – сердце бешено колотилось, она была на грани обморока. Джеймс, если бы узнал, подумал бы, что она сомневается в нем, но Ева не сомневалась. Просто все случилось слишком быстро, верность до конца дней и так далее. Возможно, если хорошенько подумать, нужно было не подавлять свои чувства, а рассказать Джеймсу. При воспоминании об этом Ева утерла огромные слезы.

Джеймс спросил:

– Что же случилось?

– Я слишком скучала по тебе. По нашей жизни, – ответила Ева и поджала ноги. На обширной розовой кушетке она казалась крошечной и беззащитной.

Хм! Мило и неопределенно. Может, дело в том, что он начал получать игривые комменты на «Фейсбуке» от приятельниц, коллег и даже бывших подружек? Или в том, что риелтор выставил фотографии и посыпались просьбы показать дом? Нет. Джеймс уверил себя, что это все ни при чем.

– А что говорит Финн?

Ева вытерла нос рукавом кардигана.

– Я сказала ему, что у нас ничего не получится. В перспективе. Он понял.

Джеймс задумался, а что Ева сказала Финну, съезжаясь с ним. Когда они с Евой начали встречаться, помнится, одна из ее подруг, Виктория, предупредила Джеймса как будто в шутку (он тогда ничего не понял): «Ты скоро поймешь, что Ева говорит одно, а делает другое. Вы поладите, если ты не станешь ожидать полного совпадения». Джеймс передал эти слова Еве, и она, фыркнув, ответила, что Виктория просто втюрилась в него и вообще она зануда. Больше она никогда ее не приглашала. Джеймс подумал: когда ты отчаянно нуждаешься в том, чтобы узнать от окружающих побольше о человеке, с которым познакомился, все замолкают – или рискуют впасть в немилость.

Но становиться циником из-за пережитого было нельзя. Вся суть уроков, извлеченных из недавних впечатлений, заключалась в том, чтобы отказаться от цинизма. Он взял Еву в жены, и она хотела попробовать еще раз. Иногда любовь должна быть бескорыстной и всепрощающей. Он ведь отличался от Лоренса.

Ева не собиралась переезжать теперь же. Они договорились, что Джеймс снимет дом с продажи, а она пока поживет у Сары. Они будут встречаться и беседовать, пока не подготовятся к полному примирению. И если она снова когда-нибудь изменит, они расстанутся. Ева согласилась с этим. Джеймс подумал, что у него положение надежнее, чем у многих других мужей. Ева уже истратила кредит доверия. Она не посмеет изменить вторично и надеяться, что он вновь ее примет.

Ева предложила Джеймсу пообедать в «Робаке». Она явилась с ярко-зеленой сумкой, набитой журналами «Дом и сад», и, не обращая никакого внимания на еду, принялась листать глянцевые страницы. В последнее время она предпочитала стиль унисекс – ботинки на шнуровке, простые брюки. Когда Джеймс поинтересовался, с чего такой интерес к зеркальным шкафам и персидским коврам, Ева объяснила, что родители дали ей денег.

– Как-то странно. Они сделали тебе подарок в честь того, что ты вернулась к мужу? – уточнил он, беря с тарелки свиную шкварку.

– Не в этом дело. Они знают, что я переживаю нелегкие времена.

Джеймс поморщился.

– Ты переживаешь нелегкие времена?

– Мы оба, конечно. Но я же их любимая девочка.

После обеда они пошли бродить по невероятно дорогому мебельному бутику – сплошь стекло, нежно-серые и желтовато-белые тона. Призрачный, изысканно-бледный мир. Лютеру повезло, что он вписывался в интерьер. С другой стороны, именно потому его и выбрали.

Маленький мальчик в новеньких кроссовках, в которых он шагал, как заводная игрушка, проковылял мимо Джеймса. Следом шла мать, похожая на испанку. У мальчика были точно такие же угольно-черные волосы и смуглая кожа. Джеймс подумал: «У детей Анны будет южная внешность. Итальянские гены ни за что не уступят бесцветному британскому фенотипу».

Анна.

Со времени их последней встречи, месяц назад, случилось много такого, о чем он очень хотел ей рассказать. Ведь они друзья, не так ли? Джеймс подумал: «Конечно, я имею право позвонить». Его сестра как раз вернулась домой, и он хотел познакомить ее с Анной, чтобы та убедилась, что рядом с ним есть и кое-какие приличные люди. Джеймс бы очень обрадовался, если бы Грейс подружилась с Анной. Он так расчувствовался при этой мысли, что даже написал письмо, но потом передумал его отправлять.

Он почти убедил себя, что Анна на самом деле не имела в виду ничего такого, когда заявила на девичнике, что они не смогут больше видеться. Она была очень благодарна Джеймсу за спасение Эгги, много выпила и импульсивно сказала нечто двусмысленное. Но Анну никогда к нему не влекло. Так ведь?

Джеймс не просто скучал по Анне. Он скучал по тому, каким он сам становился рядом с ней.

– Джей, – раздался зов из другого конца магазина. – Джей?

Двое мужчин, тайком разглядывавшие Еву, обернулись, чтобы оценить ее спутника. Джеймс привык, что в обществе жены его рассматривают гораздо внимательнее. Раньше ему это нравилось. Даже очень.

– Как тебе? – спросила Ева.

Она стояла перед огромным зеркалом, прижимая магазинный каталог к губам.

– Оно огромное, – сказал Джеймс.

Зеркало было размером с поле для настольного футбола, с резным гербом наверху, в перламутровой раме «под старину». По краям его сплошь испещряли пятна и крошечные трещинки.

– Но я очень хочу большое зеркало для спальни.

– Хм. Не уверен, что жажду видеть в нем по утрам свою физиономию.

– Да ладно, ты отлично выглядишь. Горе, кажется, пошло тебе на пользу. – Джеймс ошалело уставился на жену. – В бутиках в наше время нужно быть осторожнее, – негромко продолжала Ева, заслоняясь каталогом. – Я обожаю «Густавиан», но он теперь повсюду… буквально на каждом шагу реплики белой французской классики! С тем же успехом можно купить в хозяйственном магазине подушки и разноцветные бокалы для шампанского с надписью «Он» и «Она». И кленовый гарнитур для кухни.

– Какая разница, где покупать подушки? – спросил Джеймс.

В поисках ответа он обвел взглядом зал, по которому бродили изящные ухоженные пары за тридцать, выбирая элегантную мебель для своих уютных домов. Джеймс так хорошо вписывался в эту жизнь…

– Ну, тогда давай пойдем в «ИКЕА» и купим волнистое зеркало для прихожей, – со смехом предложила Ева. – И декоративный бамбук.

Она снова принялась разглядывать свое отражение, прижавшись головой к плечу мужа. А потом потрогала Джеймса за подбородок.

– Ты все-таки хочешь отпустить бороду? Я уже не против.

Безнадежная тоска, проникшая во все сферы жизни, застала Анну врасплох. Любая песня по радио взывала к ее чувствам, любая мысль невольно приводила к Джеймсу Фрейзеру, любое банальное повседневное дело напоминало о том, что он ушел. Она и не думала, что пустота бывает такой гулкой.

Теперь, когда Джеймса не было нигде, он мерещился повсюду. Каждый раз, когда приходило новое письмо или сообщение, Анна надеялась, что оно от него.

В последние недели у нее хватало времени на размышления о странности и иронии своего положения. Чудовище из прошлого вернулось, но результат оказался поистине чудесным: Анну больше не донимали школьные воспоминания. Они по-прежнему причиняли боль – и она понимала, что так будет всегда, – но готовность Джеймса признать свою вину каким-то образом их перевесила.

Это звучало странно, но, простив его, она простила и себя. Анна даже не сознавала, что до сих пор видела причину травли в самой себе – от стыда и от ненависти. Ее бывший парень, Марк, постоянно выискивал в ней недостатки… Анна вдруг поняла, как же сильно он сам себя не любил. Вот почему он поощрял ненависть в Анне – чтобы и она страдала, как он. Иными словами, для подъема духа она нуждалась в человеке, который не сомневался бы в своей привлекательности.

Ей так хотелось поделиться этим наблюдением с Джеймсом, услышать раскатистый смех и саркастический ответ. Разве найдется еще один человек, который будет так ее смешить?

Лишь теперь, когда у Анны не осталось шансов поощрить Джеймса к сближению, она подумала, что он, возможно, идеально подошел бы ей. У них было достаточно сходства для приятного общения и достаточно различий, чтобы не утратить интереса друг к другу. Джеймс старался сойтись с семьей и друзьями Анны, он знал всю ее историю. Одного этого факта хватало, чтобы поставить Джеймса особняком.

И, разумеется, она хотела его. Анна никогда в этом не сомневалась, просто мозг до сих пор блокировал эти мысли. Оглядываясь на их бурное вторичное знакомство, она поняла и по достоинству оценила мотивы Джеймса на каждой стадии. Джеймс был порядочен, добр и честен, когда требовалось. Он просто прятал серьезное отношение под внешним эгоизмом и дурацким кардиганом. В отличие от Лоренса, даже в отличие от Патрика Джеймс стремился узнать и принять настоящую Анну, не строя романтических планов, не питая надежды переспать с ней. Хотя ближе к финалу Анна уже об этом сожалела.

Нестерпимо было думать, что он теперь с Евой. При мысли о том, как они бурно трахаются в честь примирения, в животе словно разливалась кислота. Джеймс совсем не подходил Еве. Он просто так выглядел, но на самом деле больше подходил Анне. Или нет? Может быть, Анна просто послужила для него временной передышкой от бессердечного мира хипстеров? Если самолет по пути в Италию рухнет в холодный серый океан, будет ли Джеймс плакать, узнав, что она погибла?

– Анна? Анна! Ты слышишь? Или ты отключилась?

Мишель помахала рукой у нее перед лицом. Анна, глубоко ушедшая в грезы, почувствовала себя как человек, которого насильно вытащили из теплой постели.

– Ты в порядке? – спросила Мишель. – В последнее время ты какая-то рассеянная. Вот уже полчаса смотришь на облака.

– Ну… – Анна уселась поудобнее. – Ведь, кроме облаков, смотреть не на что.

– Ох, не напоминай.

Мишель снова ухватилась за подлокотник, который не выпускала с момента взлета. Она страшно боялась летать. Проглотив пригоршню успокоительных таблеток, она запила их двумя порциями джина с тоником и без помощи Анны и Дэниела уже не могла встать.

Компания летела на свадьбу дешевым рейсом из Лондона в Пизу. Дэниел был без Пенни, которая объявила, что она совсем на мели. («Я почему-то ожидала, что он решит отправить ее, а сам останется дома», – заметила Мишель.)

Самолет слегка качнуло вверх-вниз, и с тихим «дзинь» включилось табло «Пристегните ремни».

– Что случилось? Почему нам велят пристегнуть ремни? – вскрикнула Мишель. Свой она и не расстегивала.

– Наверное, мы вошли в зону турбулентности, – сказала Анна.

Самолет снова нырнул и подпрыгнул.

– Слушайте, в чем дело? – завопила Мишель. – Почему капитан молчит? Почему стало тихо? И стюардессы тоже исчезли!

– Они просто сели и пристегнулись, чтобы переждать турбулентность, – сказал Дэниел, протягивая ей жестяную коробочку с леденцами. – Хочешь конфетку?

– Не хочу я никаких конфеток, дайте мне цианистого калия! Они сбежали, потому что не хотят смотреть на наши обреченные лица!

– В таком случае я умру, посасывая леденец, – сказала Анна, протянула руку к коробочке, и в этот момент самолет резко нырнул, затрясся и задребезжал. Несколько нервных пассажиров ахнули.

– Не бойся, Мишель, – произнесла Анна, пытаясь успокаивающе похлопать подругу по колену, но промахнулась.