После бессонной ночи в трюме и проведенной операции Саре хотелось лишь умыться, переодеться во что-нибудь чистое и утолить голод. Вскоре после ухода капитана на пороге его каюты появился одноглазый худой моряк, назвавшийся Джоном Хардести, с ведром морской воды в руке. Смыв с себя следы крови, Сара принялась копаться в капитанском сундуке и извлекла оттуда белую полотняную рубашку, доходившую ей до колен, а к ней – желтовато-коричневые брюки. Жилет с причудливой вышивкой спрятал от любопытных взоров хорошо заметные под тонкой тканью соски ее пышных грудей.

После продолжительного сражения с растрепавшимися волосами Саре удалось с помощью серебряной щетки Джейми привести голову в порядок. Она снова полезла в сундук поискать, чем можно закрепить длинные пряди. Заметив черную бархатную ленту в боковом кармашке сундука, Сара потянула ее к себе и увидела прикрепленную к ней камею с изображением женской головки в ореоле пышных волос. Тонкостью черт эта дама могла бы поспорить с Эбигейл, но кокетливый взор бесспорно свидетельствовал о том, что ей далеко до простодушия сестренки.

Снедаемая любопытством, Сара перевернула камею. Подпись гласила, что Джейми навсегда, навсегда останется в сердце Доркас.

Недовольно хмыкнув, Сара отцепила камею, бросила ее обратно в кармашек и с грохотом опустила крышку сундука.

Чуть спустя раздался стук в дверь – ее приглашали обедать. В кают-компании вместе с ней обедал только Бёрк. С трудом проглотив пару ложек несъедобной мешанины из риса, овощей и курятины (или того, что Сара приняла за курятину), она, извинившись, отправилась в каюту и без сил рухнула на кровать под шелковым покрывалом.

Утром следующего дня она заставила себя выйти на палубу. Прошло несколько секунд, прежде чем поглощенная работой команда заметила Сару, которая любовалась искрящимся под яркими лучами солнца морем. И тут же в ее адрес посыпались ругательства, сопровождаемые враждебными взглядами.

Они донеслись до слуха стоявшего посреди палубы Джейми. Он обернулся, окинул ее взглядом с головы до ног и что-то приказал стоявшему рядом матросу. Тот с недовольной миной снял с головы широкополую шляпу и вручил капитану, который, приблизившись, передал ее Саре.

– Наденьте и не снимайте, а стоять можете на корме, подальше от гиков.

Сара безропотно забилась в угол скамеечки, стоявшей на корме.

– И не вздумайте кокетничать с матросами, не то между ними могут возникнуть ссоры, и тогда я брошу вас за борт.

Ответа он дожидаться не стал, и Сара поняла, что капитан уже сожалеет о принятом накануне решении.

Пусть сожалеет, сколько душе его будет угодно. Она на борту «Феникса» – и дело с концом. Видя из своего убежища всю палубу, она ловила недружелюбные взгляды матросов, снующих мимо нее взад-вперед, слышала их враждебные замечания: женщины на борту, мол, приносят несчастье, даже если умеют штопать мужику башку не хуже, чем парус. Весь этот день и следующий она была вынуждена терпеливо выслушивать их ропот.

Но на третий день, с утра пораньше, девушка увидела направляющегося к ней Окуну, который силком тащил за собой упирающегося парнишку, Генри Фулкса, как она узнала впоследствии. Ему на вид едва минуло одиннадцать лет.

Громкий голос Окуны заглушил протесты мальчика:

– Не поможете ли вскрыть ему нарыв, мисс Сара?

– Не хочу, чтобы вскрывали, – отбивался от него юный бедолага.

Африканец пресек его возражения, ударив пленника что было силы кулаком по голове. Аргумент подействовал, и все трое перешли в импровизированный хирургический кабинет, где Окуна, ловко орудуя огромным ножом, вскрыл у пациента под мышкой нарыв величиной с яйцо черепахи, а Сара, чтобы отвлечь внимание мальчика, рассказывала ему о шалостях своих братьев.

– Ну как, теперь тебе лучше? – поинтересовалась Сара, когда операция была закончена.

– Да, мадам! – И мальчик, спрыгнув со стола, направился было к двери, но Окуна новым ударом могучего кулака напомнил ему о правилах приличия. Юнга приостановился и поблагодарил Сару.

После того как Сара помогла их товарищу избавиться от боли, матросы заметно помягчели. Однако окончательное признание она получила лишь после встречи капитана с мандарином с острова Намоа, что располагался в трехстах милях от Макао.

Едва «Феникс» вошел в порт и спустил паруса, Сара, подчиняясь воле капитана, нахлобучила шляпу на лоб и забилась как можно дальше в свой угол, где никто ее не видел и не слышал. Отсюда она заметила мчащуюся к ним джонку, в которой под огромным шелковым зонтом с причудливой вышивкой восседал, судя по красной пуговице на черной шляпе, мандарин, окруженный чиновниками и слугами.

– Кто это? – спросила она Джона Хардести, которому Джейми поручил Сару на время стоянки.

– Точно не могу сказать, мисс, – он покосился своим единственным глазом на приближающуюся джонку, – но, скорее всего, начальник порта.

– Начальник порта? – перепугалась Сара. – Приплыл, чтобы нас арестовать?

– Приплыл, чтобы положить денежку в карман, – ухмыльнулся Хардести.

Соблюдая ритуал, льстивший честолюбию и поддерживавший репутацию начальника, мандарин в сопровождении всей своей свиты поднялся на борт «Феникса», где его почтительно приветствовали капитан и старпом. Мандарина усадили под навес, специально для этой цели установленный, предложили ему вина и коробку с сигарами. До Сары донеслись запах дорогого табака и голоса беседующих. Мандарин с помощью официального переводчика спросил, почему «Феникс» бросил якорь в порту Намоа, тогда как иностранным судам разрешено останавливаться только в Кантоне.

– Я бы никогда не оказался в Намоа, – с полной серьезностью заявил Стрэйт. – Меня занесло сюда ветром, сбившим шхуну с курса. Прошу ваше превосходительство простить меня и разрешить нам пополнить запасы воды и продовольствия.

Мандарин выпустил из ноздрей струйку сигарного дыма. Жестом руки призвал переводчика к вниманию и подал знак стоящему рядом чиновнику. Тот вытащил из рукава красный свиток, развернул его и зачитал по-английски, смешно растягивая слова:

– «Указ императора, датирован Гуо-Донг, двенадцатый год, второе солнцестояние. Чужеземным варварам разрешено вести торговлю только в порту Кантона. В случае нарушения приказа их ждет немедленная и неминуемая казнь».

– Его Величество, однако, преисполнены искреннего сочувствия даже к иноземным варварам, его недостойным, – продолжал уже переводчик, – и не исключают возможности оказывать помощь кораблям, попавшим в беду. Такое судно, заправившись всем необходимым, обязано при первом же приливе выйти в море и направиться в Кантон. Такова воля императора. И да будет она исполнена!

– Итак, вы знаете, что вам надлежит делать, – заметил мандарин.

– Именно так мы и намерены поступить, – ответил капитан.

Чиновник, зачитавший указ, свернул бумагу, спрятал обратно в рукав и вместе с переводчиком и остальной свитой спустился в джонку. Мандарин и капитан остались одни на палубе.

– Пошлина та же, что и в прошлый раз? – вежливо спросил Стрэйт.

– Та же, – милостиво улыбнулся мандарин.

«Пошлина» была заготовлена заранее. Джейми передал гостю тяжелую сумку. К удивлению Сары, по палубе разнесся звон металлических денег.

– Капитан расплачивается железной мелочью? – удивилась Сара.

– Серебряной мелочью. Мы называем их «испанские слезы». Этим мерзавцам… прошу прощения, мисс… подавай опиум, а капитан не желает с ним связываться.

Сара с уважением взглянула на Стрэйта. Легкий бриз взъерошил его волосы и взметнул вверх концы белоснежного шарфа, небрежно обвивавшего шею. Зеленый фрак безукоризненно облегал широкие плечи. Одним словом, джентльмен, да и только, если закрыть глаза на то, что он распутник и негодяй.

Оказывается, он не окончательно испорчен. Ведь в отличие от многих своих соотечественников не желает торговать опиумом, который является основным товаром, имеющим хождение на рынках Азии и Европы.

Европейским странам больше нечего было предложить Поднебесной в обмен на ее товары. Китайцам не требовались изделия из шерсти или жести, китайские купцы стали продавать специи, чай и свой драгоценный фарфор только за серебро. Со временем английский парламент, обеспокоенный утечкой серебра из страны, порекомендовал Ост-Индской компании расплачиваться за китайские товары опиумом.

Преподобный Эбернати в своих проповедях порицал употребление этого зелья сначала в Индии (там выращивали мак и производили опиум), а затем в Китае, где наркомания стала сродни эпидемии. И все из-за того, что чужеземцы на протяжении десятилетий ввозили туда миллионы тонн этого наркотика. В своей ненависти к опиуму пастор был не одинок. Императорским указом ввоз в Китай опиума грозил иностранцу смертной казнью. К несчастью, сделки с опиумом были настолько выгодны, а таможенные чиновники настолько продажны, что поток поступающего в Китай дурмана не уменьшился.

Так стоит ли удивляться тому, что отказ Стрэйта расплачиваться опиумом чрезвычайно возвысил капитана в глазах Сары? Отогнув поля шляпы, она внимательно наблюдала за тем, как он вежливо прощается с мандарином. Стоило тому поставить ногу на дно джонки, как от берега отделилась и ринулась к «Фениксу» целая флотилия нагруженных сверх всякой меры сампанов.

Матросы «Феникса» в свою очередь принялись выносить из трюма на палубу тюки с товаром. К изумлению Сары, среди них были темные меха, сверкавшие под лучами солнца.

– Везем китайцам шкуры бобра и других животных. Покупаем их в американском Форт-Россе. И за хорошую цену – бобров-то становится все меньше.

– А это что такое? – Сара кивнула в сторону связок каких-то деревяшек.

– Сандаловое дерево, мисс. Взяли на Сандвичевых островах.

Из него, знала Сара, добывают масло, которое идет на изготовление душистого мыла, парфюмерии, лекарств. Да и древесина в чести у китайцев – они делают из нее столь популярные шкатулки и сундуки с замысловатой резьбой.

При виде последнего ящичка, извлеченного из трюма, Хардести засмущался невероятно. На вопрос Сары, что внутри, он покраснел и долго мычал что-то нечленораздельное.

– Ну, там… хозяйство тигра, мисс, – с величайшим трудом выдавил он из себя наконец, видя, что она от него не отстанет. – Вы понимаете, о чем я?

– О Боже! – Лицо ее стало таким же красным, как его.

Какое-то время она молча взирала на ящичек, но в конце концов любопытство взяло верх.

– А кому… кому нужен столь необычный товар?

Лицо Хардести приобрело уже багровый оттенок.

– Видите ли, мисс, однажды нам попалась очень занимательная книга. Перевод с китайского.

– Ну и о чем же она?

– Она… э-э… о постельных играх… не знаю, как и выразиться…

Хардести не сводил с нее своего единственного глаза. Видя, что от шока она не падает в обморок, он осмелел.

– Если верить этой книге, мужчине следует стереть этот… этот… предмет в порошок, а затем подбавлять одну-две щепотки в настойку из слив, собранных в пятый день пятого месяца… И тогда мужчина будет… будет о-го-го! На Западе эта книга никому, кроме нас, не известна. А значит, и товар этот никому не ведом. Наша монополия, так сказать, мисс.

Эти сведения несколько охладили восторг по отношению к Стрэйту, но не уменьшили ее интереса к торговым операциям, происходящим перед ее глазами.

Подобно большинству «варваров», освоить китайский язык Сара не сумела. Оно и понятно – многие односложные слова имели различные значения в зависимости от интонации, с которой они произносились. Даже сами китайцы, жившие в разных городах и провинциях, с трудом понимали друг друга. Но за время пребывания в Макао она все же освоила несколько сот иероглифов – намного меньше, чем знал каждый четырех– или пятилетний ребенок, но все же достаточно, чтобы прочесть имена китайцев, работавших в миссии, и марки чая, который покупал повар, стараясь угодить Саре. Все Эбернати, как истинные англичане, питали пристрастие к чаю. Сара гордилась своими познаниями – она могла прочесть название любого сорта и место его разведения. Поэтому девушка сразу обнаружила, что фирменные марки на предлагаемых капитану ящиках с чаем не соответствуют тому, что плели о них продавцы.

– Мистер Хардести, – прошептала она, – немедленно шепните капитану, чтобы он проверил содержимое ящиков.

Одноглазый бросил на нее недоумевающий взгляд.

– Да, да, я подозреваю, что там вместо черного чая – зеленый, – настаивала она на своем. – Бегите скорей, пока сделка не заключена, не то капитан потерпит большие убытки.

Все еще сомневаясь, Хардести пробрался между коробками и тюками к Джейми, шепотом на ухо передал слова Сары, и спустя несколько секунд она услышала его бас: он требовал вскрыть ящик для осмотра. Продавец решительно запротестовал, его поддержали остальные китайцы, беседа давно перестала быть миролюбивой. Люди кричали друг на друга, но вдруг все стихли, и раздался стук топора.