«Так это за мной! — струхнула Танька. — Я ж угнала машину! Неслась по «твердому плечу»! Мчусь со скоростью девяносто[183]!» — и сильнее вдавила газ.

— Я не могу, простите! — закричала она полицейским. — Меня ждут в Москве! Там без меня умрут! А мы еще мир не спасли, понимаете?!

— Водитель «мерса» 609!! — повторили в мегафон. — Вы арестованы!

Движение на магистрали вдруг уплотнилось — то ли полиция перекрыла дорогу впереди, то ли образовалась пробка. Перед Танькой все ближе и ближе маячил бампер грузовика, в который она вот-вот врежется, если только не взлетит над крышами прочих машин. Грузовик приближался стремительно к той опасной дистанции, когда в лучшем случае смерть настигла бы ее мгновенно через лобовое стекло, но в последний момент Танька резко крутанула рулем… «Мерседес» стукнулся о грузовик задним крылом, проскочил левую линию, чуть не сшиб мотоцикл, на секунды взлетел над кюветом, рванул вниз — и по мокрому полю заскользил бешеным штопором…

Потом все остановилось.

Пассажирская дверь оказалась у Таньки над головой. С невероятной, прежде неслыханной ловкостью она толкнула ее и, подтянувшись наружу, прыгнула на траву. «Бежать!» — была первая мысль, когда руки нащупали сырость, и в тот же миг промокли колени, на которые она приземлилась. Попробовала распрямиться, но нога предательски подкосилась. «Вывих…» — мелькнуло у Таньки. В темноте позади нее уже слышался бойцовый топот приближающихся полицейских и выкрики «You’re under arrest! »[184]. Все, что она могла сделать, — это сложить руки за головой, как в моменты захвата полагалось правонарушителям (она это видела по телевизору), и сдаться на правозаконную милость. Но только одна из рук не поднялась.

«Не умирай… — простонала Танька. — Нам еще мир спасти нужно…» Резкая боль пронзила тело от поврежденной ноги до головы, и последнее, что она успела подумать, прежде чем потеряла сознание, было «…и умереть в один день».

Бог

Голова закружилась внезапно и резко, как на американских горках однажды в детстве. Из всех воскресений, что провел с ней отец, она лишь одно запомнила: в жизни ее не тошнило сильнее, чем в том железном вагончике. Вдвоем они летели вниз на бешеной скорости, ее маленький нос и глаза застилали сопли и слезы, и ветер гудел, и хотелось к маме, и было холодно-холодно… А сейчас она вновь летела, как в том дурацком вагончике, но только не вниз, а вверх, и вихрь гудел в ушах — пытался бить по щекам, но отскакивал, словно их прикрывала горячая плотная маска, и было жарко-жарко…

— М-м-м… — веки, залитые каким-то гудроном, едва-едва разомкнулись.

Прямо в лицо ей смотрела Варвара.

— Танька моя…

— Ты… ты жива? — как странно зазвучал голос: от боли и тяжести в теле ожидала услышать лишь слабый стон, а он загремел, как через десять динамиков в Соборе святого Павла.

Варвара ответить ей не успела — вместо ее лица возникло другое.

— Танюшка… — сказала мама. — Не пугайся, доченька, — мамины зеленые глаза на секунду застыли, и на щеках образовалась не слишком густая поросль.

— Чудо ты в перьях, — подмигнул Олежка и превратился в Осю.

— Хо-хо-хо, мама Таня! — забавное личико вытянулось, появились два разных глаза и рыжие локоны.

— It’s all mind games![185] — усмехнулся Ларик.

— Ну, спасибо, — Танька попробовала улыбнуться, но лицо, кажется, в самом деле было туго стянуто маской. — Хоть ты прояснил, что это значит. Я умерла клинически, и вы все меня провожаете в рай. Ну или в ад, что более вероятно. Так?

— Не так, — в лице напротив она узнала… себя. — Ты жива, но твое тело ранено и с душой непорядок. И никто тебя в ад не провожает, ты в Москву летишь.

— Лечу? — вздохнула она с облегчением. — Значит, я все-таки села на самолет?

— Нет, ты летишь драконом, — серьезно ответила сама себе лицом, что было напротив. — И при этом сама дракон.

— Тю-ю-ю… Драко-он! — ее фантастический голос откликнулся эхом откуда-то снизу… А ведь опоры, и правда, не чувствовала под собой, будто бы в самом деле летела по воздуху. — Верните Ларика. С ним, может, будет не так смешно, но зато он доступно мне разъяснит, каким галлюциногеном меня напичкали.

Лицо скривилось непонятной гримасой, и вновь появился Ларик.

— At the second thoughts[186], — сказала Танька то ли ему, то ли тому, кто там управлял чередованием физиономий, — пусть это будет Варвара.

— Ну уж фиг, — произнес другой, тоже чей-то знакомый голос. — Со мной теперь полетишь, — и вместо Ларика возникла… голова дракона.

Танька опешила, но не испугалась: дракон выглядел как герой мультфильма, какой-то не страшный совсем. Он походил и на мудрого змея, и на глупого крокодила, и на кого-то еще из мультяшных зверей, но казался куда более настоящим, чем даже в 3D-фильмах. Такой зверь мог бы руку слюняво лизнуть, стоило лишь протянуть ее, и на его шее чешуйки дрожали, звеня, словно кольчуга у рыцаря. Морда с большими глазами хоть и была звериной, но выражением напоминала разных людей: Варвару, маму, брата, племянника, Ларика — всех вместе взятых, одновременно! Совершенно невероятно: пусть трое из них были кровно близки, но ведь даже они не были близнецами! И что самое удивительное, голова больше всех, больше всех, больше всех — походила на самое Таньку!

— Так что, я, выходит, двуглавый дракон?

— А ты хотела бы, чтобы все головы на одних плечах поместились?

— Все — это сколько?

— Ты видела семь. А тело одно, да к тому же подбитое — одним крылом еле-еле машу. Ну ничего, долетим, я надеюсь.

— Тело подбитое? Чье, мое?

— Ну не мое же! ТЫ в аварию угодила: перелом руки, вывих сустава, сотрясение… тебе все повреждения перечислить?

Сотрясения-вывихи — дело серьезное, но семь голов в ее теле смущали Таньку сильнее.

— Эти головы не в тебе, — возразил ее собеседник, хотя вслух она этого не говорила. — А во мне. Вы все во мне, ну а я, соответственно, в каждом, потому как я есть Бог.

— Бог — дракон? Вот ни фига себе, — усмехнулась она, подумав, что раз это «есть Бог», значит сие есть сон. Впрочем, оно и без Бога понятно — где ж еще она могла бы «драконом летать»? Сон, правда, был очень явственный, полный мельчайших деталей, вплоть до осязаний и запахов, — такие случаются, если спишь в неудобной позе или когда болеешь. Кроме того, боль физическая была еще более натуральной — в памяти всплыли события: аэропорт, Мистер Джон, угон машины, преследование полиции, «мерседес», перевернутый в поле, — кино, да и только, если не считать телесных повреждений, и судя по ощущениям, не слабых.

— Только это не сон, — прочитал дракон ее мысли.

— Значит, галлюники.

— Считай так, если хочешь. И меня, и себя ты уже уморила своей философией «что реально, а что не реально».

 «Р» грассировало в последних словах. Дразнится, значит, Бог-то.

— Я летаю по небу, общаюсь с драконом и при этом сама дракон. Как такое реальным считать?

— Так же, как ты могла бы считать реальным разговор с Богом, но внушала себе, что говорила сама с собой.

«О чем это он? О моем внутреннем голосе?»

— Не совсем, — ответил он вслух ее размышлениям. — Твой внутренний голос — часть твоей собственной личности. Пусть в ней даже, как и в любой из частей человека, есть и частица Бога. Но я не об этом.

— А о чем? Может быть, о разговоре в гостинице? В теле Ларика находился Бог?

— Там ты говорила с Олежкой. А он — пока что еще не Бог. Твой брат — Ветер. Возможно, когда-нибудь станет Богом, у него к этому есть способности.

Одного имени брата хватило, чтобы сразу забыть о том, что еще мог иметь в виду собеседник под «разговором с Богом».

— Значит, он не реинкарнировал?

— В теле новорожденной дочки твоих соседей? Интересное у тебя было предположение. Нет, конечно, но в том теле, если уж хочешь знать, реинкарнировала твоя бабушка. Думала, будет к тебе поближе.

«И не ушел туда, где нет ничего…» — вспомнила она о своих недавних сомнениях.

— …ни будущих перерождений, ни воспоминаний прошлого, — снова передразнил Бог картаво. — Плохо ты думаешь о своем брате. Хотя в какое-то время он чуть было не стал призраком, стараясь тебе же помочь. Сейчас он на Плато Семи Ветров.

— Там, где будущих Богов обучают?

— Плато Семи Ветров — это другой уровень жизни. Чтобы попасть туда, нужно умереть на Земном Плато, то есть там, где ты сейчас живешь, но это не единственное условие — важно, чтобы душа сама захотела. Не каждая душа это выбирает, как и не каждый Ветер хочет стать Богом. Твоя мама — тоже Ветер, но пока успешно работает на том Плато, в Боги не собирается.

— Богами становятся по желанию?

— Уж во всяком случае, не рождаются. Если не считать полубога — моей дочери, но она пока единственный во Вселенной случай. Вторым мог бы стать сын Пантелеймонии, если бы не было Конца Света.

«Смешное имя — Пантелеймония», — мелькнуло в Танькиной голове. Информация о полубогах почему-то не зацепила, как и фраза про «Конец Света» — Бог ведь вполне мог выразиться фигурально.

— Смешное, может быть, для человека, а для Бога вполне нормальное. У Богов нет свидетельства о рождении, имена сами себе выбирают, могут менять время от времени. Впрочем, это и людям свойственно, как вот ты, например, Татьяна…

— Не зови меня так! — Танька дернула непроизвольно тем, что в драконьем строении тела считала своим плечом — от боли из глаз посыпались искры — в прямом смысле слова. Она зажмурилась и застонала.

— Вот видишь, наглядное подтверждение, — вторая голова, кажется, дунула на больное «плечо». Боль утихла, Танька снова открыла глаза.

— А других Богов зовут, между прочим, Амвросий, Лукьян, Филимон, Евстахия и Мистер Джон.

— Мистер Джон?! — от удивления вместе с криком с десяток брызг могло бы спонтанно зависнуть на подбородке ее визави, но вместо слюны изо рта вырвалось пламя, вдвое усилив шок.

— Ага, тот самый, у которого ты «мерседес» сперла, — проигнорировала ее манеры вторая драконья голова. — Какой щедрый Бог — взял и одолжил тебе свою машину без всякой страховки. Знал бы, что ты будешь гнать, как сумасшедшая, может, и не решился бы.

«Я и есть сумасшедшая, — хмыкнула Танька, — это у меня шиза такая». Пламя было совсем настоящее — с треском и запахом, как во сне не бывает. Удивительно, что она не обожглась, хотя лицу стало еще горячее.

— Значит, Богов всего шестеро? — продолжила она разговор как можно сдержаннее, чтобы еще раз не «заплевать» собеседника.

— На Земле семеро, не считая тебя и Варвары.

— Не считая кого?! — вторая порция огня себя ждать не заставила, но шокировала слабее, чем его фраза. Варвара — Бог, конечно, в этом нет никаких сомнений, не зря же Танька молилась ей целый день, а вот при чем тут «не считая тебя»? Хоть это и сон, но… — Я — тоже Бог?!

— Лично я так не считаю, — высокомерно произнес дракон пастью второй головы. — Варвару — да, назову Богом, но лишь потому, что она моя женщина, — внезапно зрачки на его лице сузились, и на Танькину голову обрушился целый костер. — Моя женщина, слышишь?! Моя!!

Танька опомниться не успела, как ее закружило винтом и резко толкнуло вверх — по телу пошли ужасные судороги.

— Мне больно! Больно! — заорала она что есть силы, пугаясь еще сильнее от своего душераздирающего крика.

Но дракон не унимался — он то взмывал высоко, то стремглав падал вниз, то вращался, как вихрь, махая одним крылом; вторая его голова выла громче, чем Танькина:

— Моя!!! Моя женщина!!

«Это предсмертная агония… — она лихорадочно глотала воздух, то зажмуриваясь, то выпучивая глаза. Под нею среди ярких огненных вспышек металась огромная тень двуглавого зверя. Дракон кружился над столпами огня: внизу горел город. — И меня сейчас вырвет. А потом умру. Или проснусь окончательно».

В желудке непонятных размеров и форм, спрятавшемся где-то внутри этих чешуйчатых тканей, начали сокращаться мышцы — Танька открыла рот и наклонила голову: вот-вот огненной желчью грудь обожжет, и возгорится горло… но через секунду булькнуло, плеснулось наружу — и на один из горящих домов обрушился водопад. Второй спазм подкатил через минуту, за ним третий, четвертый… уже на целой улице огонь перешел в сизое тление. Дракон перестал кружить — и неподвижно застыл в воздухе.

— Ну вот так-то легче, — она потянулась к губам рукой, чтобы рот вытереть, но, увидев между пальцами перепонки, поняла, что еще не проснулась, и перевела взгляд на вторую голову. В глазах напротив блестели крупные слезы.

— Моя женщина, — тихо повторил Бог. — Но она любит — тебя.

Слеза задрожала на одной из драконьих ресниц, сорвалась, полетела вниз, леденея на холодном ветру и, будто снежный ком, увеличивалась в размерах тем больше, чем ближе к земле. Целый город внизу был охвачен пожарищем, лишь чернела одна улица, словно мертвый колодец, после Танькиных спазмов — не пейзаж с высоты, а картина ада или сцена из фильма про Апокалипсис. «Жуть какая…» — подумала Танька. Слеза грохнулась на крышу горящего небоскреба, и он зашипел под ее влажным холодом.