Шарлотта сердито пожала плечами и ускорила шаг. Уже подходя к дому, она увидела, как маленький черный автомобиль, проскочив поначалу мимо ворот, остановился, дал задний ход и въехал на подъездную дорожку, едва не своротив одну из створок. К тому времени, как Шарлотта загнала кур в надежный сумрак курятника и, пройдя через оранжерею, вернулась в дом, Линдсей и Джини уже расположились на кухне, в которой витал соблазнительный аромат свежеиспеченного хлеба.

Линдсей держала на руках Дэнни и была занята разговором с Джесс, которая уже собиралась уходить, Джини с мрачным выражением лица и пустым взглядом сидела за кухонным столом. Шарлотта даже не сразу узнала ее. Линдсей предупреждала о произошедших с ее подругой переменах, но на поверку они оказались столь разительными, что Шарлотта, не видевшая Джини после возвращения из Сараево, просто растерялась. Когда-то Шарлотта считала Джини самой красивой женщиной из всех, кого знала. Остатки этой красоты угадывались и сейчас, однако лицо утратило краски и стало безжизненным, некогда удивительно пышные серебристые волосы поредели и потеряли блеск.

Шарлотта издала невольное восклицание, но тут же перехватила предостерегающий взгляд Линдсей и взяла себя в руки. С трудом выдавив улыбку, она поспешила навстречу поднявшейся со стула Джини и с горячностью обняла ее. Джини также обняла ее, но тут же мягко отстранилась. В этот момент Шарлотта заметила, как в ее глазах блеснули слезы, но Джини – гордая и замкнутая – тут же отвернулась в сторону. Пробормотав какое-то надуманное оправдание, она взяла свою сумку и вышла из кухни.

Шарлотта повернула к Линдсей расстроенное лицо. Ей не терпелось узнать, что могло вызвать в молодой женщине такие разительные перемены, однако Линдсей не проявила желания обсуждать эту тему и уклонилась от каких бы то ни было объяснений.

* * *

– Это была Шарлотта Фландерс? – спросила Майна подругу, как только за их спинами с шумом захлопнулась дверь.

Кассандра деловито нажимала кнопки на панели, приводившей в действие охранную сигнализацию, установленную в доме ее матерью. Она в нужном порядке нажала несколько кнопок, и противное пиканье прекратилось.

– Та, с четырьмя злобными псами и как всегда беременная? Да, это она.

– О, Касс! – Майна сняла форменную школьную курточку и аккуратно повесила ее на вешалку. – Мы должны были с ней поздороваться. Она – хорошая. Она так помогла моей маме…

– Конечно, конечно, хорошая, – нетерпеливо отмахнулась Кассандра. – Только болтливая. А у нас нет времени, Майна. К тому же она все время пристает с расспросами: как твоя мамочка, где твоя мамочка? Зачем врать чаще, чем в этом есть необходимость!

– Не знаю. – На бледном личике Майны читалась нерешительность. – Я чувствую себя виноватой. К тому же мои родители сегодня вечером идут к ней в гости. А вдруг она скажет, что встретилась с нами?

– Ну и что? Даже если скажет? Они и так знают, что ты собралась ко мне.

– Но не так рано. Если она проговорится о том, в котором часу встретилась с нами, моя мама сразу почует неладное. Она поймет, что мы слиняли из школы.

– Да ладно тебе! – беззаботно бросила Кассандра. – Она и не вспомнит, что видела нас. А если твоя мама станет тебя завтра допрашивать, придумаешь что-нибудь. Скажешь, что одна из учительниц заболела. Кому какое дело! К тому времени это уже не будет иметь никакого значения.

– А если мама позвонит сюда сегодня вечером?

– Если позвонит, наткнется на автоответчик. Надеюсь, ты не забыла: мы поехали в Бас, в театр. С моей мамой. Путь туда неблизкий, после спектакля встретили друзей и поужинали с ними, а потом мама привезла нас обратно. Твоя мать считает, что раньше полуночи мы не вернемся. Ну, хватит, Майна, мы все это уже сто раз обсуждали. У нас – идеальное алиби, его не сможет расколоть даже твоя мама.

– А если кто-то из гостей у Шарлотты Фландерс проговорится, что твоя мама – в отъезде? Вдруг она сказала кому-нибудь, что уезжает в Нью-Йорк?

– Черта с два! Она плевать хотела на соседей, – дернула плечиком Кассандра, – и называет их всех «крестьянами». Тем более, что она улетела неожиданно. И вообще, Майна, кончай трепаться и поторопись! Займись северным крылом, а я возьму на себя южное. Задерни везде шторы, включи свет. Дом должен выглядеть так, будто в нем кто-то есть. Потом – поедим и переоденемся. Расслабься, Майна. Встречаемся на кухне через пять минут.

Кассандра побежала по широкой лестнице наверх. Майна, еле передвигая ногами, последовала за подругой. Она пыталась убедить себя, что и на этот раз все обойдется. В конце концов, Кассандре уже приходилось бывать на подобных сборищах: прошлым летом – в Глэстонбери, накануне Рождества – под Челтенхэмом. Сегодняшнее у Кассандры – третье, и, по ее словам, каждый раз это было просто классно!

Впрочем, Кассандре было проще – с такой-то матерью. Ее мать никогда не интересовало, куда ушла дочь, во сколько она вернулась, она спокойно оставляла ее без присмотра в огромном загородном доме, никогда не звонила, чтобы выяснить, дома ли дочка, а на шестнадцатилетие дочери подарила ей прагматичное наставление: «Старайся избегать сильных наркотиков. Используй презервативы. И помни: большинство мужчин – дерьмо».

Майна поднялась по лестнице и оказалась в анфиладе роскошных спален. Они словно рекламировали мастерство хозяйки дома, являвшейся известным дизайнером интерьеров. Майна послушно включила все лампы, задернула дорогие портьеры. Ее собственная мама никогда в жизни не дала бы ей подобного совета. Она, похоже, даже забыла о том, что дочери через несколько месяцев тоже исполнится шестнадцать, и продолжала обращаться с Майной так, будто та все еще была десятилетней девчонкой. Она переживала по поводу всего: парней, вечеринок, транспорта, курения, выпивки. Она рассматривала окружающий мир, как полное опасностей пространство, в котором ее дочь подстерегают тысячи ловушек. Несколько раз она пыталась объяснить Майне природу этих опасностей, но в конце концов всегда краснела и умолкала смущенно. Больше всего она боялась секса и наркотиков, боялась даже самих этих слов и поэтому предпочитала говорить о «мальчиках» и «всякой дряни». Время от времени она вырезала из газет заметки о нежелательной беременности или последствиях пристрастия к героину и втихомолку подкладывала их на письменный стол дочери. Эти уловки были столь наивными, что просто бесили Майну. Она комкала найденные вырезки и швыряла их в мусорное ведро, не читая.

И все же девушка терпела эту опеку, поскольку любила мать и знала, что та желает ей только добра. Затем ее отца перевели в Англию, Майна стала ходить в академию Челтенхэма, подружилась с Кассандрой. А потом, за несколько недель до рождественских каникул, когда они с матерью находились в доме вдвоем, Майна, намереваясь позвонить Кассандре, сняла трубку параллельного телефона, стоявшего в ее комнате, и невольно услышала разговор матери. Ее мать говорила с каким-то англичанином, голос которого был ей незнаком. Девушка уже собралась положить трубку, но рука ее замерла в воздухе, когда она услышала слова матери:

– Дорогой, я отчаянно хочу увидеться с тобой, но сейчас не могу – Майна дома. Нам придется подождать до следующей недели.

Сначала Майну пробрал озноб, потом ее бросило в жар, и она почувствовала, как к щекам прилила горячая кровь. Не в состоянии пошевелиться, она стояла, сжимая в руке телефонную трубку. Она дослушала разговор до самого конца – все эти задаваемые шепотом вопросы, клятвы в любви, разные гадкие детали, из-за которых выглядывали ложь и предательство. Затем девушка осторожно опустила трубку на рычаг, пошла в ванную, и ее стошнило. Ложь, ложь, ложь, думала она. Сплошная ложь окружала ее, заставляя одновременно злиться и страдать. Мысли теснились и путались в ее голове.

После этого случая Майна и сблизилась с Кассандрой, стала подражать ей. Ну, и что, если ради этого приходилось обманывать мать! Теперь, когда она знала, что мать – сама обманщица, это уже не имело значения.

В последней из череды умопомрачительных спален Майна задержалась перед огромным зеркалом в подвижной раме и с головы до ног окинула свое отражение холодным придирчивым взглядом: худенькая девчонка в блеклой форменной юбке и свитере. Как ненавидела она свои рыжие волосы, бледное лицо, плоскую грудь! «Я выгляжу на двенадцать лет», – сокрушенно подумала Майна, и в тысячный раз ей захотелось быть похожей на Кассандру – высокую, золотоволосую, беспечную и неустрашимую, которую природа наградила такими потрясающими грудями.

Еще не поздно передумать, подумалось ей. Вполне возможно, что никакого любовника у ее матери нет, а подслушанный ею разговор носил самый что ни на есть невинный характер. Возможно, весь последний месяц, наполненный болью и разочарованием, был одной большой ошибкой.

Однако Майна знала, что это не так. Она почувствовала, как к глазам подступают слезы, и, моргнув, чтобы не заплакать, дала волю злости. Злость лучше, чем слезы, она придает смелости. «Я пойду!» – решительно сказала девушка самой себе и побежала обратно на кухню. Кассандра уже была там и с отвращением рассматривала пустой холодильник.

– Нет, ты представляешь? – возмущенно проговорила она. – Я-то думала, что она оставила хоть немного еды. А тут? Пара банок консервированных бобов, чуть-чуть хлеба – и все. – Девушка гневно хлопнула дверцей холодильника, но тут же, взяв себя в руки, улыбнулась Майне. – Гляди, что я купила, – сказала она, беря полиэтиленовый пакет и вываливая его содержимое на стол. – Гель для волос, косметика, переводные татуировки. Смотри, Майна, правда, классные?

Майна с сомнением поглядела на псевдотатуировки. На трех бумажках были изображены черный скорпион, ястреб и дракон, а на четвертой – буквы, которые образовывали слово «НЕНАВИСТЬ».

– Сделаем прически, накрасимся, я дам тебе кое-что из своих вещей – думаю, они будут тебе в самый раз. Сколько у тебя денег?

– Десять фунтов.

– Черт! Этого мало. Мы же с тобой хотим оттянуться по полной программе, разве нет?

– Наверное.

– Покурить, понюхать, может, даже чуточку ширнуться… Там всего навалом. Да, и обязательно – чуть-чуть «экстази». Ты увидишь, это просто отпад! После нее чувствуешь себя настоящим секс-символом. Ну, само собой – техномузыка. Надеюсь, там будут крутить «Продиджи». Или «Ликвид дэс». Лично я собираюсь танцевать всю ночь напролет. Постой! Тут где-то должно быть немного денег. Мать заначивает их, чтобы платить молочнику, водопроводчику и всяким таким…

Кассандра принялась открывать дверцы кухонных шкафов, рыться в банках, заглядывать в кастрюли, Майна наблюдала за ее действиями. Иногда она задумывалась, не испытывает ли Кассандра боль оттого, что родителям на нее ровным счетом наплевать. Сама Кассандра всегда представляла такие отношения величайшим благом, но Майна не была уверена, что подруга говорит искренне. Однажды, когда Кассандра вернулась после выходных, которые провела со своим сорокалетним отцом и молоденькой мачехой, она долго плакала. Это было почти год назад. Теперь Кассандра редко говорила о своем отце и так же редко виделась с ним. С тех пор она не проронила ни одной слезинки.

В пятой по счету банке Кассандра нашла наконец деньги и с победной улыбкой швырнула их на кухонный стол.

– Так я и знала! Сорок фунтов! Нам понадобится много. Ну, что, будем тратить время на еду, как думаешь?

– Я пока не очень голодна.

– Я – тоже. Тем более, что терпеть не могу бобы. Когда проголодаемся, найдем что-нибудь получше. Итак… – Кассандра посмотрела на свои часы. – Допустим, час-полтора, чтобы одеться, значит, выйдем отсюда в шесть с небольшим. Выйдем через заднее крыльцо на главную дорогу, а потом…

– Это далеко, Касс?

– Не очень, – беззаботно махнула рукой Кассандра. – Все в порядке, я даже посмотрела по карте. Я знаю, где это. Классное место! Здоровенный такой сарай прямо в чистом поле. До ближайшего дома – не меньше мили, так что – никаких козлов-соседей и никаких фараонов.

– Это замечательно, но как мы туда доберемся, Касс?

– По прямой туда – всего несколько миль. Но не попремся же мы с тобой через поле? На фига нам туфли пачкать! – хихикнула подруга. – Доедем на попутке до Челтенхэма, а там прицепимся к кому-нибудь из бродяг – и прямиком к амбару. Они все туда едут. Только представь себе, какой это класс: сотни разных машин, автобусы, караваны, даже лошади есть! Эти ребята умеют оттянуться по полной. Я кое-кого из них знаю. Они наверняка нас подбросят.

Майна колебалась. До сегодняшнего дня она еще никогда не встречалась с «бродягами нового века», как называли их журналисты, – только видела их по телевизору и неизменно – в связи с какими-нибудь скандалами или столкновениями с полицией. Девушка полагала, что они похожи на дикарей, кочуют, подобно цыганам, целым табором и по-чудному выглядят: в грязной одежде, с неряшливыми детьми и шелудивыми собаками. Ее мама называла этих людей ничтожествами, негодяями и жалкими хиппи, которые продолжают цепляться за свой образ жизни с опозданием в тридцать лет. Однако Кассандра называла подобную точку зрения занудной, буржуазной и невежественной. Кто же из них прав?