Затем в мозг Джини исподволь начало проникать осознание того, что ее обнимает не просто какой-то мужчина. Этот мужчина имел вполне осязаемые отличия – сильный, немного выше Паскаля. Мужчина, у которого все – тело, жесты, прикосновения – было так ново для нее, так необычно. Она с ясностью ощутила, как напряглась и затвердела его плоть от ее прикосновений, как осторожно легла на ее поясницу рука, не решающаяся еще продемонстрировать свою силу.

Попав в эту комнату менее десяти минут назад, Джини не успела еще как следует оглядеться. Неожиданный телефонный звонок вернул ее к реальности. Телефон звонил где-то в сумраке, за ее спиной. В смятении она подумала, что это могут звонить кому-то из них двоих. Но если звонят именно ей, значит, на деле кому-то нужна не она, а совсем другая Джини, женщина из прошлого, жившая совершенно другой жизнью. Ни Джини, ни Роуленд не сдвинулись с места. После пяти-шести звонков телефон замолк, но потом затрещал вновь.

Вздохнув, Роуленд провел ладонью по ее шее, а затем приподнял лицо Джини за подбородок. Она бесстрашно встретила твердый взгляд зеленых глаз. Это были глаза мужчины, способного быть смелым до безрассудства, готового идти на риск в любой момент, когда того требуют обстоятельства. Джини почувствовала, как он нетерпеливо потерся о нее, и ответный трепет охватил ее собственное тело. Но даже сейчас, когда им обоим, казалось бы, уже не было дела до последствий, когда от безумной страсти мысли путались в голове, он благородно оставлял за ней право выбора.

– Настоящие события только начинают разворачиваться, – произнес Роуленд. – Кто-то может звонить со срочным сообщением. Хочешь ответить?

Джини внимательно смотрела на этого загадочного полунезнакомца. Тяга к нему овладевала ее телом с поразительной, непреодолимой мощью.

– Нет, не хочу, – честно ответила она.

– И я не хочу, – откликнулся Роуленд.

Итак, главные слова были сказаны. Теперь от былой нерешительности в нем не осталось и следа. С неожиданной горячностью он прижал ее к себе. Под звонки телефона Роуленд начал исступленно целовать ее волосы, глаза и наконец – губы. Желание было слишком сильным, а потому все произошло с молниеносной быстротой: Джини раскрыла рот навстречу его жарким поцелуям, вскрикнула, когда его ладони прикоснулись к ее грудям… Потом перестал звонить телефон, а Роуленд наконец запер дверь. Все это было позже. Но ни один из этих двоих в полутемной комнате при всем желании не смог бы вспомнить, когда именно.

* * *

Прошло немало времени, прежде чем Джини выскользнула из кровати и отправилась в ванную. В темноте она чувствовала себя ослепшей. Однако слепота еще долго не проходила и после того, как Джини включила свет. Ванная была отделана добротно и даже с претензией на роскошь, которая, впрочем, не была чем-то необычным для отелей такого класса. Со всех сторон стерильной чистотой сияли мраморные облицовочные плиты, на зеркальной полке в беспорядке были разбросаны вещи Роуленда – зубная щетка, расческа, бритвенные принадлежности. Одно зеркало висело над раковиной, второе было закреплено на противоположной стене. Благодаря двойному отражению в зеркалах создавалась иллюзия, что в неподвижной ванной кипит жизнь, – даже прожилки мрамора казались пульсирующими. Джини изо всех сил сосредоточилась – ей хотелось видеть в зеркале только себя.

«Секс чем-то похож на боль, – пришла ей в голову мысль. – Нет его – и забываешь, какую страшную силу он может обрести над тобой». Теперь в зеркале были видны все последствия этой «страшной силы»: ее отпечаток хранили распухшие губы, раскрасневшаяся кожа, все тело Джини – там, где его обнимали, трогали, стискивали руки Роуленда. Она нежилась в болезненной истоме, еще не прошедшей после недавней плотской близости. Бедра ее до сих пор были влажны. Она пахла сексом, источала секс, с наслаждением ощущала внутри себя последствия восхитительного землетрясения, имя которому – секс. Эти остаточные толчки внутри ее возникали при воспоминании о том, как Роуленд умело и ловко проделывал с ней сначала одно, потом другое.

Сначала одно, потом другое… Не в этом ли выражалась ее скрытая суть? Не это ли мера ее предательства? Вопреки непреклонной уверенности в собственной добродетели, вопреки всем обетам верности она тем не менее оказалась здесь, в ситуации, которая не могла ей привидеться даже в кошмарном сне. Да скажи ей кто-нибудь раньше о том, что такое возможно, она в лучшем случае подняла бы такого человека на смех. Но вот теперь она сама сделала этот выбор и, что самое страшное, получила величайшее наслаждение. Что только усугубляло степень ее чудовищной неверности.

И откуда только раньше бралась у нее эта тупая, упрямая, наивная убежденность в том, что подобное может дать ей только Паскаль? Почему она была так уверена, что любовь изменяет саму природу полового акта, придавая ему силу и остроту, которых люди, занимающиеся сексом без настоящей любви, якобы просто не способны почувствовать? Ей подумалось, что с ее стороны это было чисто женской ошибкой, чисто женским заблуждением. Потому что ни один мужчина на свете не признается, что когда-либо думал так же, как раньше думала она. Однако все ее нынешние рассуждения отчего-то повисали в воздухе. А объяснялось все просто: то, что на первый взгляд казалось весомым доказательством, оказывалось на самом деле попыткой обелить себя. Джини не могла не видеть лживости собственных мыслей, глядя в зеркало на свое лицо. Она чувствовала свою неправоту нутром, еще хранящим остатки наслаждения от недавнего пиршества плоти. Предав любимого человека, Джини узнала себя с совершенно новой стороны – на редкость неприглядной.

Набрав воды, она забралась в ванну, а затем вернулась в спальню. Сквозь задернутые шторы в комнату проникал слабый свет. Роуленд Макгуайр лежал на спине, расставив локти и положив ладони под затылок. При ее появлении он повернул голову. Подойдя к кровати, Джини опустилась рядом с ним. Обнаженным он выглядел просто потрясающе. Его рельефное тело еще блестело от пота. Она потерлась щекой о твердое плечо Роуленда, прикоснулась губами к его коже, ощутив соленый привкус. Осторожно обняв Джини одной рукой, он притянул ее к себе. Его ладонь легла на ее бедро.

Близость в сочетании с безмятежностью и покоем – это ощущение тоже казалось новым. Оба некоторое время молчали. Джини было хорошо с Роулендом. Воспоминания о его страстных поцелуях и объятиях теплыми волнами омывали ее. И все же именно она решилась разрушить эту идиллию.

– Такое в жизни случается только раз, – проговорила Джини. – Так и должно быть – только один раз, не больше. Ничего подобного не случалось со мной в прошлом, не должно произойти и в будущем. Это было просто совпадение обстоятельств, случайность…

– Ошибка?

– Нет. – Она смотрела ему прямо в глаза. – Я так не сказала. Ни один из нас не стремился к этому намеренно, вероятно даже, вовсе не желал, чтобы это произошло. Но тем не менее это случилось. И если мы никогда больше не будем вспоминать, говорить об этом… Лучше…

– Относиться к этому как к какому-нибудь небесному явлению – затмению, например, или кратковременной аберрации? – Он тоже не сводил с нее внимательных глаз.

– Не знаю… – Джини избегала прямого ответа. – Может быть. Аберрация… Как бы ты сам истолковал это слово? У него есть точное определение?

– Могу дать тебе словарное толкование: отход от правильного пути, отклонение от нормы.

– Вот-вот, – ухватилась она за подсказку. – Именно отклонение. То, чего ни один из нас не позволил бы себе, о чем даже не подумал бы в нормальных обстоятельствах.

– А разве обстоятельства были такими уж ненормальными? – Убрав руку, Роуленд сел в постели.

– Думаю, что да.

– Гостиничный номер. Мужчина и женщина. Неожиданный порыв. Что же здесь ненормально?

– Во всяком случае, так мне кажется. – Она отвела взгляд в сторону. – Я люблю Паскаля, Роуленд, и то, что произошло между нами, ничего не меняет.

Макгуайр бросил на нее острый, пытливый взгляд, но ничего не сказал. Взяв со стула свои вещи, он начал одеваться. Джини сидела, наблюдая за ним и нервно комкая в пальцах край простыни. Ее волновал вопрос, какой она сейчас предстала в его глазах: излишне наивной или неискренней? Очевидно, он счел ее склонной к самообману. Эта мысль вызвала в ее памяти одну картину из прошлого, которую ей вовсе не хотелось бы вспоминать.

– Однажды меня уже предупреждали об этом, – взволнованно проговорила она. Роуленд, застегивавший ремень, обернулся. В глазах его было любопытство.

– Меня предупреждал один мужчина. Как его звали, не имеет значения, тем более что его уже нет в живых. Он говорил мне: такие вещи случаются, и ничто тебя от них не спасет – ни чувство долга, ни моральные принципы, ни клятвы.

Даже любовь. По его словам, люди еще не придумали защиты от…

– От чего?

– От всего этого, – удрученно обвела Джини рукою кровать. – От плотского желания. От влечения. Оттого, что тебя иногда так тянет к другому человеку, что напрочь забываешь об осторожности. Он предупреждал, как сильны бывают иногда такие порывы. Помню, я разозлилась на него. Сказала ему, что он заблуждается. – Она поднялась. – Это было год назад. Через несколько дней после нашего разговора его убили. А теперь я вижу, насколько он был прав.

– И кем же этот мужчина был – твоим любовником?

– Нет. Совсем нет. Я писала о нем статью, только и всего. Я была там с Паскалем. Я не сплю с кем попало. Сообщаю тебе об этом на всякий случай, Роуленд.

– Я и не думал об этом. В моих словах даже намека на это не было… – После секундной заминки Роуленд застегнул ремень и потянулся за пиджаком и галстуком.

– Что ж, пусть будет по-твоему, – продолжил он неожиданно. – Итак, ничего этого не было. Всего лишь сон. Галлюцинация. Отступление от сценария. Отсебятина. Фантазия.

– Именно так я и объясню все Паскалю, ладно? – пробормотала Джини, опасаясь посмотреть ему в лицо.

– А разве ты рассказываешь Паскалю о своих снах, грезах, фантазиях?

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда и об этом лучше не надо.

– Значит, мне солгать?

– Да, солгать. Скорее, умолчать о правде.

Джини наконец осмелилась взглянуть на него. Но он стоял к ней спиной, лица его не было видно.

– А ты лжешь, Роуленд? Ты хорошо умеешь лгать?

– Просто отлично. Когда это необходимо.

– И мне солжешь?

– Естественно. Без малейших колебаний. Так, что ты и не заподозришь ничего. – Он снова оглянулся на Джини и, к ее удивлению, вплотную подошел к ней. Забрав у нее блузку, которую она все еще растерянно держала в руках, Роуленд обнял ее за плечи.

– Говорю тебе это только сейчас, больше ты от меня этого никогда не услышишь, – тихо произнес он, прижимая ее к своей груди и поглаживая по волосам. – Даю тебе слово: я никогда и никому не расскажу о том, что произошло сегодня вечером. Я никогда не буду говорить об этом, ни при каких обстоятельствах, ни с кем – ни с мужчиной, ни с женщиной. Если хочешь, чтобы это событие было стерто из твоей жизни, то можешь считать, что это уже произошло. Обещаю тебе: никаких последствий. С нынешнего момента я буду относиться к тебе точно так же, как относился раньше, до нынешней ночи. И ты будешь так же относиться ко мне. И никто ни о чем не догадается.

– Ты в самом деле сможешь?

– Да. Я хорошо умею скрывать свои чувства. Еще в детстве научился. И с тех пор постоянно совершенствовался.

– Чувства тут совершенно ни при чем. – Джини отстранилась от него. – Это только секс…

– Тем лучше. О сексе я забываю еще быстрее.

Отойдя от нее, он принялся собирать с пола предметы, оброненные ранее в горячке: бумажник, ключи… Его завидное самообладание, а также тон его реплик не могли не уязвить Джини, и она презирала себя за это. Ее теперешняя обида казалась ей красноречивым примером так называемой женской логики: начинать дуться, когда мужчина безропотно выполнил все твои условия. Стараясь не поддаваться этому постыдному чувству, она начала медленно одеваться.

Роуленд в это время уже стоял у одного из факс-аппаратов, читая накопившиеся послания. Джини не имела представления, когда пришла вся эта информация: до, во время, после?

– Все представительства фирмы Казарес закрыты на ночь. Ну естественно. – Он поднял глаза от глянцевого листка. – Может быть, они и не отвечают на телефонные звонки, но то, что работают, – это точно. Готовят официальную версию кончины Марии Казарес, которую надлежит огласить завтра. Лазар проводит пресс-конференцию. Здесь написано: вторник, одиннадцать часов дня.

Преодолевая неловкость, Джини постаралась попасть в тон:

– Значит, об обстоятельствах ее смерти ни слова?

– Нет. Сердечный приступ, внезапная остановка сердца – таковы были первые слухи. И с тех пор к ним не добавилось ничего нового. Никто так и не сказал определенно, когда и где она умерла. Но, уж во всяком случае, не в одном из собственных особняков, как поначалу болтали, – тут сомневаться не приходится. Я успел навести кое-какие справки. Ее увезли на машине «скорой помощи» в частную католическую больницу – клинику «Сент-Этьен». Марию Казарес и раньше там лечили. Хорошо бы теперь узнать, когда и откуда ее забрала «скорая помощь».