– Если наши предположения верны, то она принимала «белую голубку». Но сколько времени – два дня, три?

– Думаю, что все-таки три. Однако это по-прежнему домыслы, которые, боюсь, домыслами и останутся. На разговорчивость врачей и прочих представителей клиники рассчитывать не приходится.

– А результаты вскрытия? Неужели они в конце концов не станут известны?

– Не знаю. Полагаю, здесь все зависит от Лазара, вернее, от степени его влияния. Слишком уж быстро опустилась завеса секретности – ничего толком не разглядишь.

– А показ коллекции? Она должна была лично появиться на нем в среду. Неужто отменят?

– Похоже на то. В любом случае узнаем завтра на пресс-конференции. Посмотрим, удастся ли что-нибудь разнюхать Линдсей. Я распорядился, чтобы ей передали, как только она объявится. Прохлаждается, наверное, где-нибудь вместе со своим Марковым. Должны бы сидеть сейчас в «Гран-Вефуре», но, видно, выбрали местечко поинтереснее. Не исключено, что Линдсей до сих пор ни о чем не знает. Хотя, если подумать… – Он обернулся в тот момент, когда Джини надевала жакет. – Ну что, может, попытаем счастья с твоей Шанталь? Есть основания надеяться, что у нее может находиться Стар. Да и Майна тоже. Улица Сен-Северин, говоришь?

– Да, это там, где церковь святого Северина, что в Латинском квартале. Примерно в четверти часа езды отсюда. – Джини посмотрела на свои часы. – Но Роуленд, сейчас пятнадцать минут двенадцатого…

– Понимаю, для визита поздновато. – Он пожал плечами. – Вместе с тем внезапность дает нам существенное преимущество.

– Скорее всего это просто очередной ложный след. Разыскивая этого Стара, иной раз невозможно удержаться от мысли, что гоняешься за призраком. Кажется, уже приблизилась к нему, но всякий раз он растворяется как дым.

Сейчас они вдвоем стояли у двери. Роуленд нажал на дверную ручку, и Джини с чувством внезапной обреченности подумала, что не сможет долго прожить в обстановке притворства.

Интересно, чувствует ли он то же самое? По его виду не скажешь… Но, прежде чем открыть дверь, Роуленд замешкался и медленно повернулся к Джини лицом. Теперь было отчетливо видно, как оно напряжено. Остановив взгляд на ее губах, он явно хотел ей что-то сказать, но не решался.

– Я хочу еще раз поцеловать тебя, – наконец с трудом выговорил он. – Понимаешь?

– Нет, Роуленд, не надо. Мы должны прекратить это, причем прекратить немедленно. Ты же сам говорил…

– Да, говорил, – снова замялся он, а затем медленно поднял руку и полуобнял женщину, которую словно только что заново открыл для себя. – Ты мне только одно скажи, прежде чем мы уйдем отсюда. – Роуленд наморщил лоб. – Твоя прическа… Ты что, сама так постриглась? Зачем? И когда?

– Когда вернулась из Сараево. Сама не знаю точно, зачем мне это понадобилось… – Джини на секунду умолкла. Роуленд не торопил ее, но по его глазам было видно, что он ждет ответа – точно так же, как в тот день на подъездной дорожке возле дома Макса. – Мне было очень плохо. Хотелось что-то изменить в себе. И я избрала самый легкий путь, чисто женский: ничего не меняя внутри, изменила только внешность. Взяла маникюрные ножницы и откромсала себе волосы. Раньше они у меня длинные были. – Она подняла на него вопрошающий взгляд. – Что, ужасно выгляжу?

– Нет. Ты мне нравишься такая. Я почувствовал это еще в Англии, после встречи с Митчеллом. Именно тогда… Но это уже не важно. Нам пора.

На самом деле это было важно. Джини понимала это. Она знала, что понимает это и Роуленд.

– Ты мне тоже нравишься, – произнесла Джини, когда он уже открывал дверь. – И хочу, чтобы ты знал это.

– Чем же я тебе нравлюсь?

– Тем, что очень проницательный. Решительный, быстрый. Еще ты нравишься мне за те слова, которые не говоришь…

– Я тоже оценил твое молчание. Оно мне понравилось в тебе в первую очередь…

Несколько секунд они не говорили ни слова. Потом Роуленд взял ее за руку, и голос его зазвучал совершенно по-новому:

– Надо поторопиться. Итак, улица Сен-Северин. Нам следовало быть там уже два часа назад. И на что только ушли эти два часа?

– Всего лишь небольшая заминка, причудливый выверт сюжета. Мы пренебрегли своими служебными обязанностями, – ответила Джини, когда они уже входили в кабину лифта. – Жми на первый, Роуленд. Надо наверстывать упущенное.

Гостиничный вестибюль гудел от репортеров как улей. Роуленд тут же нырнул в кучку знакомых англичан. Сперва он внимательно слушал, потом заговорил. Его голос был тих и спокоен, жесты уверенны.

– Что ты там делал среди них? – поинтересовалась Джини, когда он, выскочив из стеклянных дверей отеля, садился следом за ней в только что пойманное такси.

– Собирал информацию. Распространял дезинформацию. Одним словом, вновь входил в образ. – Он задорно улыбнулся. – А ну-ка, Джини, напомни мне первое правило журналистики.

– А-а, знаю. Мне отец не раз о нем говорил. Именно об этом правиле ты недавно забыл. Узнай, проверь, перепроверь.

– Это правило номер два, – метнул Роуленд в ее сторону острый взгляд. – А о первом мы забыли оба.

– Как же оно звучит?

– Всегда быть впереди стаи.

* * *

Улица Сен-Северин и так была коротенькой и узенькой, но еще короче и уже казалась оттого, что над ней нависала громада церкви. Тяжеловесные украшения церковных стен, возвышавшихся над тротуаром, подавляли своим мрачным величием. Каменные химеры будто норовили просунуть головы в окна домов на противоположной стороне улочки, где тесно лепились друг к другу алжирские и марокканские ресторанчики, наперебой предлагавшие прохожим кускус и кебаб. Где-то в вышине, под шпилем, переливчато пробили куранты. Именно в этот момент Стар затащил Майну под темные своды храма. Внутри царили тишина и сумрак.

– Полдвенадцатого, – вполголоса объявил он. – Подожди здесь. Без меня – ни шагу. Через десять минут вернусь, самое большее – через пятнадцать.

– Можно мне с тобой, Стар?

– Нельзя. Шарфа не снимай, держись в тени. – Стиснув обеими руками ладони девушки, Стар пронзил ее гипнотическим взглядом своих прекрасных глаз. – Ты очень нужна мне, Майна. Обещай же, что будешь ждать меня здесь.

Перебежав на другую сторону улицы, он исчез в неприметной двери, зажатой между двумя ресторанчиками. Майна глядела на дом, в который вошел ее спутник. Судя по всему, над ресторанами размещались жилые комнатки. До их окон от входа в церковь было рукой подать – не более пяти метров. Оконца, в которых горел свет, были задернуты тюлевыми занавесками. В одном вспыхивали отсветы телевизора, в другом двигался чей-то неясный силуэт. Больше ничего.

Девушка боязливо выглянула на улицу. В этих ресторанах должен быть телефон-автомат. Если Стар и в самом деле вернется только через пятнадцать минут, то можно поспешить и, если повезет, дозвониться до Англии. Денег у нее не было, однако можно было попробовать перевести стоимость звонка на счет того, кому звонишь, хотя она и не знала точно, как это делается во Франции. Майна уже сделала один шаг, однако страх оказался сильнее. Нет! Стар непременно вернется, чтобы застукать ее как раз в тот момент, когда она направляется к телефону. Уж лучше подождать.

Она посмотрела на часы. Со времени его ухода прошло лишь две минуты. Весь вчерашний день и сегодня с утра он обещал, что позволит ей позвонить, но едва доходило до дела, как выяснялось, что что-то опять не так. То он просто говорит «нет», то ему надо дождаться какую-то подругу, то им вдвоем обязательно нужно идти куда-то на встречу с кем-то. Но куда и с кем, неизменно оставалось секретом. Ну вот сейчас, например, с кем он встречается? А днем? Какая-то старая карга, вся в черном, которая все время шаркала ногами и бормотала что-то себе под нос. И эта странная квартира – огромная, с затхлым воздухом, безумным количеством побрякушек и распятий на стенах. От одних этих аляповатых картин с изображением Христа оторопь берет.

Майна тихо сидела в углу, пока Стар и эта ужасная старуха переговаривались о чем-то вполголоса по-французски. И та во время разговора все поглаживала его по руке, заглядывала ему в глаза, готова была чуть ли не на колени перед ним встать, точно он для нее был каким-то божеством. При этом старая развалина постоянно твердила что-то о Марии. Это было единственное слово из их разговора, которое Майне удалось разобрать. Мария то, Мария се… Прежде чем отправиться на квартиру к старухе, Стар дал Майне покурить «травки». «Косяк» оказался крепким, однако на сей раз она не «улетела». Напротив, ей стало дурно. Было такое впечатление, что она попала в какое-то тесное замкнутое пространство, точно ее, будто какую-нибудь белку, посадили в клетку. Голова шла кругом, мозг словно плавился. Любая мысль, едва зародившись, тут же угасала. В квартире старухи и без того было жарко и душно, а тут еще Стар усадил ее на стул возле самой батареи, отчего ей стало еще хуже.

В конце концов под странный воркующий говорок старухи Майна начала сползать со стула, точно зная, что в следующую секунду или потеряет сознание, или ее прямо здесь же стошнит. Подхватив подружку под руки, Стар, не скрывая раздражения, отволок ее в ванную. В этот момент он был зол как дьявол. Причина этого раздражения заключалась в старухе: все, что та говорила ему, вызывало у него бешеную злобу. Несмотря на головокружение, Майна сразу же поняла это.

– Старая глупая сука, – прошипел Стар, когда они вышли на свежий воздух. – Вчера от завтра отличить не может. Все планы мне спутала. Завтра опять сюда переться.

– Но почему, Стар? – удивилась Майна, тут же испугавшись собственной смелости. Однако на сей раз, проявив редкую снисходительность, он ответил:

– Потому что мне надо здесь кое с кем встретиться. С подружкой одной. Она должна была ждать меня здесь, но ничего не получилось, поскольку эта старая кочерыжка вечно путает понедельник со вторником. Ну ничего, у меня еще есть время. – Стар внезапно остановился. – Вон ту аптеку видишь? Пойди купи там краску для волос. Вот, возьми. – Он сунул ей в руку деньги. – Да пошевеливайся, не тяни. Сам я не могу. Мужчина – и вдруг покупает краску, которой пользуются женщины. Меня там сразу запомнят. Лучше ты. Ну давай, живее.

Майна взяла деньги. В ее душе теплилась надежда, что в аптеке есть телефон. Но его там, как назло, не оказалось. Отыскав пакетик с нужной краской, она расплатилась в кассе. В голове ее возник вопрос, не была ли подругой Стара, с которой он должен был встретиться, женщина, виденная ею в аэропорту, – та, которую он назвал Марией Казарес. Выйдя из ванной в старухиной квартире, Майна из любопытства заглянула в спальню. Эта спальня была похожа больше на святилище – там стояла огромная кровать, покрытая розовым шелковым одеялом на пуху, и повсюду были фотографии Марии Казарес. Этих фотографий были десятки, и торчали они везде, куда ни кинь взгляд, – на столах, комодах, стенах комнаты.

«Хотя нет, – мысленно поправила себя Майна. – Мария Казарес не друг Стару. Она его враг. Он сам говорил».

Стоять на пороге церкви было зябко. Стара не было уже пять минут. Девушка бочком выскользнула наружу и крадучись пошла через улицу, готовая в любой момент шмыгнуть обратно. Запахи жареного мяса и пряностей пьянили ее. Прильнув к витрине ресторана, она только сейчас осознала, что умирает с голоду. Стар никогда не хотел есть. По крайней мере не говорил об этом. Прошло уже несколько часов, с тех пор как они ели в последний раз. В зеркале рядом с дверью ресторана, очень близко от себя, Майна увидела странную девицу и вздрогнула. До нее не сразу дошло, что эта девушка, вид которой так потряс ее, – она сама. Майна ошеломленно глазела на собственное отражение. Повернувшись к зеркалу боком и сняв с головы шарф, она скорчила себе рожу. Слезы готовы были брызнуть из ее глаз. Стар собственноручно постриг ее, а потом она покрасила себе волосы. Когда краска высохла, он позволил ей всего секунду поглядеться в ручное зеркальце, а потом несколько минут приговаривал, какой она стала красавицей. Он действительно казался очень довольным.

«Хороша красавица», – с горечью подумала Майна. Наоборот, сейчас она выглядела настоящей уродиной. Краска взялась не очень хорошо, и волосы Майны приняли вульгарный оттенок ржавчины. Они пучками сухой обгоревшей травы торчали на голове во все стороны. Майна была похожа на беженку, изгоя… Отшатнувшись от зеркала, она бросилась обратно, плотнее укутывая голову шарфом. Что, если сейчас кто-то обратил на нее внимание? Их и так видели сегодня днем, через пять минут после того, как они вышли от той старухи. К счастью, это был не policier.[26] От блюстителей порядка Стар всегда предпочитал держаться подальше – едва завидев человека в форме, он сразу же старался бесследно исчезнуть. Их видел мужчина в обычном костюме, в обычном «Ситроене» без каких-либо официальных опознавательных знаков. Притормозив, мужчина позвонил по мобильному телефону и, продолжая разговаривать, вылез из машины.