– Выпей что-нибудь. – Элен направилась к столику с напитками. – Расслабься, Паскаль, не надо быть таким зажатым. Ральф будет только через час, не раньше. Надеюсь, ты сможешь вытерпеть еще минут десять в моей компании? Я по тебе вижу: тебе просто необходимо пропустить стаканчик.

– Ладно, уговорила. Я и в самом деле не отказался бы от виски. Так что спасибо тебе. Только мне все равно нельзя у тебя задерживаться. Нельзя, нельзя… – Он начал бесцельно бродить по комнате из угла в угол, в то время как Элен доставала стаканы. Ему подумалось о том, что новый муж смог дать Элен все те материальные блага, которых не мог дать ей он, Паскаль. Теперь у нее было все, что она всегда хотела иметь. Глядя на эту комнату, обставленную дорогой мебелью, сплошь устланную коврами, обвешанную модными, но вполне заурядными картинами и тяжелыми гардинами, невозможно было отделаться от впечатления, что перед тобой декорации спектакля, действие которого происходит в благополучные тридцатые годы. Если верить Элен, то квартира была оформлена в соответствии с ее собственными пожеланиями одним из лучших парижских дизайнеров по интерьеру. У ее теперешнего супруга Ральфа, кажется, были более простые вкусы, но Элен, как и следовало ожидать, быстренько обратила его в свою веру.

Паскаль опустился на диван, обтянутый вощеным ситцем, в рисунке которого преобладала флора. Опустив руку на вытканные розы с поникшими головками, он взял из рук Элен стакан с виски. Она пододвинула ему два небольших серебряных блюдечка с фисташками и оливками. Угощение было поставлено на стеклянный кофейный столик размерами с аэродром. На нем, кроме того, стояла ваза с лилиями и возвышалась стопка книг, предназначенных исключительно для того, чтобы украшать собой кофейные столики. Все книги были с картинками. О домах, фарфоре, коврах, художественных полотнах, мебели, одним словом, обо всем, что можно купить за деньги. «Интересно, заглядывал ли в них кто-нибудь хоть раз?» – задался вопросом Паскаль.

На Элен было шерстяное платье цвета красного вина, великолепно подчеркивающее достоинства ее фигуры. Ее темные волосы были подстрижены по-новому, и эта прическа действительно ей очень шла. Украшения она теперь носила дорогие, но неброские. «Отлично выглядит, – мысленно заключил Паскаль, впервые за весь вечер как следует приглядевшись к своей бывшей супруге. – Самоуверенна, богата, привлекательна». Элен выглядела женой человека со средствами. В душе Паскаля шевельнулась смутная догадка о том, что именно так она, должно быть, хотела выглядеть всю жизнь, чуть ли не с рождения, только не делилась своими сокровенными мечтами с ним.

Как мог он быть женатым на этой женщине целых пять лет, но так до конца и не узнать ее? Мысль о том, что он настолько грубо просчитался в оценке ее человеческих качеств, окончательно испортила Паскалю настроение. Элен любила материальные ценности – в этом и заключалась вся ее суть. Все было предельно просто. Но Паскаль не сразу увидел это, потому что сам был другим.

А может быть, когда он впервые встретил ее, она тоже была иной? Паскаль и сейчас помнил, как взахлеб они разговаривали о политике, театре, книгах, фильмах. Он ни секунды не сомневался, что Элен искренне всем этим интересуется. Наверное, он ошибался. Точно так же он ошибся и с Джини.

«А ведь я фотограф, – сокрушенно размышлял Паскаль. – Моя работа, вся моя жизнь заключается в том, чтобы видеть, а выходит, что я слеп как крот». Опрокинув в рот одним махом виски и не обращая внимания на недовольную гримасу на лице Элен, он закурил сигарету.

Элен между тем не просто морщилась – она пристально наблюдала за ним.

– Что с тобой, Паскаль? Только не отпирайся. Я же вижу, что-то у тебя не в порядке. На тебе лица не было, когда ты сюда явился. Да и сейчас вон какой хмурый. – Она замолчала, отрешенно разглядывая лицо бывшего супруга. – С Джини поругался, что ли?

– Давай не будем об этом, Элен, а? Просто я устал как собака, и поверь, твой очередной допрос совершенно не доставляет мне сейчас удовольствия.

– Ну, как хочешь. – Она равнодушно пожала плечами. – Хотя все и так видно. Ты должен научиться обсуждать свои проблемы с другими, Паскаль. От того, что ты перевариваешь все в себе, тебе только хуже становится.

– О Господи, да откуда ты взяла, что у меня есть какие-то проблемы? – Вскочив с дивана, Паскаль снова заметался по комнате, а потом, уставившись на Элен тяжелым взглядом, налил себе еще виски.

– Конечно, есть, – подтвердила она медовым голосом. – Когда у тебя проблемы, ты всегда сперва вспыхиваешь как порох, а потом начинаешь носиться из угла в угол. Что угодно мне говори, только я обо всем и без слов догадываюсь. Кстати, учитывая твое нынешнее состояние, не советовала бы тебе пить еще.

– А почему бы и не выпить? – Усмехнулся Паскаль. – Может, мне хочется надраться в лоскуты хоть раз в жизни?

– Хочешь справить поминки по самому себе? Пей сколько хочешь, но только не здесь. – Она снова раздраженно вздернула плечи. – Ты в Париже надолго?

– До дня рождения Марианны. До следующего понедельника. Хотел бы навестить ее в этот день. Если, конечно, ты не возражаешь.

– Нет, Паскаль, я не возражаю. Я же говорила тебе, можешь прийти на праздничное чаепитие. Девочка будет рада. Теперь у нас нет никаких поводов для враждебности. Мы все можем быть друзьями: Ральф и ты, Джини и я. Мы же цивилизованные люди…

– Ну естественно. – Он опять окатил ее ледяным взглядом. – Цивилизованные вполне могут посидеть за одним столом. Цивилизованно пообедать, например…

– А-а, теперь, кажется, дошло окончательно. – Элен с ходу поняла намек. – Вот, значит, в чем проблема? Что ж, каюсь, грешна. Осмелилась, негодная, просто пообедать с твоей женщиной. И, что самое страшное, поговорить с ней. Полностью признаю свою вину. Ты уж, Паскаль, прости меня, грешную.

– Нет, милая, не просто с моей женщиной. С Джини! К тому же мне прекрасно известно, что ты ей наплела во время этого «просто обеда». Только и знаешь, что других баламутить.

– А вот тут ты не прав. – Она повернулась к нему, сияя торжествующей улыбкой. – Я предложила Джини пообедать вместе с единственной целью получше узнать ее. Полагаю, с моей стороны это можно считать вполне естественным шагом, учитывая то, что она тоже намеревается присматривать за моей дочерью в те дни, когда я вынуждена оставлять Марианну тебе.

– Ах, вот как? Потребовалось, значит, срочно с ней встретиться? Чтобы узнать получше? Но ты до этого уже два раза виделась с Джини. Прошу тебя, не надо лгать. Я слишком хорошо тебя знаю. И знаю, черт возьми, почему ты нагородила ей всякой чепухи!

– Боже милосердный! Ну сколько можно повторять, мне просто захотелось с ней поближе познакомиться. И если хочешь знать, Паскаль, когда я ее увидела, то была просто в шоке.

– В шоке? С чего бы это? Кажется, понимаю: все дело в том, что твоя женская интуиция слишком долго работала на повышенных оборотах, а потому начинает давать сбои. Что ж, случается иногда.

– Никакой интуиции не требуется, когда перед тобой сидит больной человек – несчастный, глубоко подавленный. В таких случаях все невооруженным глазом видно. Говорю тебе, я просто ужаснулась, когда увидела, в каком она состоянии. – Элен умолкла, чтобы допить остатки спиртного, а затем снова повернулась к Паскалю. На сей раз ее лицо пылало от негодования. – А еще я была глубоко тронута ее преданностью тебе, ее старанием скрыть то, как ей одиноко и плохо. Это тоже случается, поверь, Паскаль. Так что нечего мне тут мораль читать. Господи, какой же ты слепец! Ведь это с ней не вчера началось и не неделю назад. С ней это уже несколько месяцев творится. Так почему же ты ничего не заметил, когда вы вместе были в Боснии? Почему, черт побери, ты, верный своей идиотской привычке, не вернулся к сроку, который сам же назначил? А она так ждала тебя к Рождеству. Боже, я чуть сама не разревелась…

– Я не обязан отчитываться перед тобой в том, куда и когда езжу. Но если тебе это так интересно, Джини сама согласилась на то, чтобы я там задержался. У этой войны много аспектов, некоторые я не успел осветить. И Джини поняла меня. Поняла так, как никогда не понимала меня ты.

– Поняла, говоришь? – Рот Элен сжался в тонкую линию. – Боже правый, Паскаль, ты ни капельки не изменился. И я начинаю думать, что никогда уже не изменишься. Скажи, тебя еще не тошнит от всех этих твоих бесконечных войн? Тебе еще ни разу не приходило в голову, что ты просто не имеешь права до скончания века приносить всех подряд, включая самого себя, в жертву своей навязчивой идее? А я-то думала, ты хоть чему-то научился. Думала, понял наконец, что нельзя ставить работу сразу на первое, второе и третье место в своей жизни, отводя всему остальному жалкое четвертое. Нет, видно, ничего ты не понял, и мне следовало сразу догадаться об этом. Ты так и не извлек никаких уроков из тех трех лет, в течение которых не фотографировал войну. Стоило тебе только попасть в Боснию, как ты сразу же взялся за старое.

– Конечно, такое у тебя в голове не укладывается. – Паскаль со стуком поставил пустой стакан на стеклянный столик. – Да и как тебе понять? Для тебя моя работа никогда ничего не значила. Вся ее ценность сводилась к тому, что она давала средства на жизнь. Не раз, наверное, жалела, что сразу не вышла за бизнесмена, который за хорошие деньги протирает штаны в конторе с девяти утра до пяти вечера и каждый день после работы со всех ног спешит домой, чтобы предстать перед тобой ровно в шесть. Моя работа для тебя была одним сплошным неудобством, утомительным и непонятным испытанием, моей идиотской блажью. Мы уже миллион раз говорили об этом, и у меня нет абсолютно никакого желания начинать снова.

– Если ты думаешь, что этого хочется мне, то глубоко ошибаешься. От этих разговоров ты всегда становишься необыкновенно злым, агрессивным и, если уж на то пошло, занудливым. Но согласись, Паскаль, вечный бой даже очень выносливого человека может начисто лишить сил. Я, например, от твоих крестовых походов устала до смерти. Смотри, как бы не устала и Джини. – Элен метнула в его сторону пристальный взгляд. – Так вы в самом деле с ней поссорились?

– Если честно, то между нами все кончено. – Его лицо потемнело. – Представляю, какая радость для тебя слышать это. Так что спеши воспользоваться возможностью – давай, лупи меня без пощады. Ты всегда отличалась прекрасной способностью добивать лежачего. Уж в этом-то тебе нет равных.

– Просто я всегда платила тебе той же монетой, – спокойно парировала она. – А сейчас не хочу. Неинтересно. Подумаешь, повздорил с Джини. Ничего, помиришься. И сейчас помиришься, и потом, и еще много-много раз. Точно так же, как когда-то мирились мы с тобой. Разве что теперь тебе делать это еще легче, потому что любишь ты ее намного больше, чем любил меня. Даже теперь тебе с Джини лучше, чем было со мной за все время нашей совместной жизни. – Элен замолчала и позже, увидев, как его лицо исказилось от боли, не смогла удержаться от вздоха.

– Как ни старайся, Паскаль, а ссор вам не избежать. Ведь она молода – ей, кажется, нет еще тридцати. И к тому же безумно любит тебя. Пройдет еще немного времени, и Джини захочет детей. Ты когда-нибудь думал об этом?

– Что бы я ни думал, это тебя не касается. И то, что Джини думает, тоже. Так что не суй нос не в свое дело.

– Но эта женщина не для тебя, Паскаль! Как ты не понимаешь?

Она перебила его как раз в тот момент, когда он уже направлялся к выходу. «Всегда выберет самое подходящее время, – в ярости подумал Паскаль. – И что у нее за чутье такое особенное?» Обернувшись, он смерил ее презрительным взглядом:

– И ты всерьез полагаешь, что я интересуюсь твоим мнением о Джини? Можешь оставить его при себе.

– Это уж как ты пожелаешь. – Ее лицо внезапно словно окаменело. – Но кое-что я тебе все-таки скажу, и ты выслушаешь меня до конца – хотя бы раз, для разнообразия. Знаешь, кто тебе нужен? Тебе нужна очень старомодная личность, каких уже почти не осталось на свете. Тебе нужна жена, Паскаль, причем жена особая. Тебе нужна женщина, спокойная по натуре, но в то же время обладающая гигантской внутренней силой – такая, которая чувствовала бы себя вполне удовлетворенной, сидя дома с твоими детьми. Такая, которая смирялась бы с твоими бесконечными отъездами и приездами, которая не изводилась бы всю жизнь от мыслей о том, что ты, возможно, валяешься где-то, подстреленный снайпером, или сидишь в грузовике, который вот-вот подорвется на мине. А вот кто тебе не нужен, Паскаль, так это женщина ранимая, нервная, умная, способная буквально кожей чувствовать, что творится с тобой. Именно к таким относится Джини – ты сам этого не отрицаешь. – Элен строго посмотрела на него. – Раз уж пошла на откровенность, то выскажу все до конца: тебе нужна женщина постарше, не заинтересованная в собственной карьере – такая, которую ты сам никогда в жизни не полюбишь всем сердцем. Тебе ведь не любовь нужна, а покой и дружба. А все это способна дать тебе только жена непритязательная. Нетребовательная! Понимаешь? Потому что твоя собственная жизнь требует от окружающих постоянных жертв. Их требует твоя работа, твой характер. А когда подобных требований слишком много, то их спутником неизбежно становится вражда.