Жан Лазар повернул дверную ручку, и в то же мгновение что-то обожгло ему спину. Стеньг комнаты вздрогнули от грохота. Падая, Лазар успел подумать, что молодой человек, имени которого он так и не узнал, выстрелил несколько раз. Привалившись к стене, он с удивлением услышал внутри себя странный булькающий звук.

Лазар внимательно наблюдал за процессом собственного умирания. Его поразила та ясность, с которой он ощущал свой уход из жизни. Удивительно, но оказалось, что смерть, как и все остальное, имеет несколько стадий. Сначала кровь окрасила белую рубашку, потом стало сыро и тепло в паху. Там тоже была кровь, но Лазар подумал, что утратил контроль над мочевым пузырем, и на долю секунды почувствовал инстинктивную брезгливость. Это ему совершенно не нравилось. Он хотел что-то сказать, но вместо слов изо рта полилась алая струйка. Затем начало слабеть зрение. Комната потемнела, сузилась – и ушла куда-то в сторону.

Угасающее сознание подсказывало ему, что убийца пришел в исступление. Молодой человек пронзительно визжал, выкрикивая то ли слова любви, то ли проклятия. «Кажется, ощупывает меня», – подумал Лазар. Чужие ладони обшаривали его грудь, шею, лицо. «Ну и чего он добьется? – удивился умирающий. – Только в крови вымажется».

Собрав остатки сил, Жан Лазар попытался сесть. Теперь он чувствовал к молодому человеку любовь и признательность. Хотелось утешить его, успокоить, сообщить, что почти наверняка никто не слышал выстрела – стены-то звуконепроницаемые. Что же он, в самом деле, мешкает? Уходить надо, пока не закончился показ. Через черный ход для служащих. Может, еще успеет. Хотелось сказать еще что-то неизмеримо ценное и важное. Что-то такое вертелось в холодеющем мозгу – нечто, составляющее главную тайну жизни.

Однако суть этого секрета неумолимо ускользала от него. Стар крепко вцепился в лацканы его пиджака. Рот Лазара беспомощно кривился – он пытался что-то сказать. Стар, всхлипнув, начал осыпать лицо умирающего отца поцелуями. Побледневшие губы шевельнулись еще раз. Стар прильнул к ним ухом, чтобы расслышать обращенное к нему слово. Прощальное слово, которое, как он надеялся, станет словом признания и любви.

Лазар слегка кашлянул. Из его рта потекла яркая струйка артериальной крови. Стар ждал. Однако ничего не происходило. Лазар не обмяк, его глаза оставались открытыми. «Совсем не как в кино, – с неудовольствием отметил про себя Стар и встряхнул его. – Нет, лучше все же подождать на всякий случай. Хотя и страшновато».

Казалось, стены кабинета пляшут и кружатся, как в каком-то бесовском хороводе. Наконец до него дошло, что не будет никакого прощального слова, никакого прощального жеста. Жан Лазар был мертв.

Стар заплакал. Поднявшись, он словно загнанный волк начал метаться по комнате. «Черт, черт, черт», – назойливо крутилось в его мозгу. Дело было совсем плохо: Стар чувствовал, как рассудок покидает его, он становился похожим на машину без тормозов. Отчаяние и боль обступали его со всех сторон. Мятущийся мозг подкинул свежую идею: его обокрали.

От этого прозрения он вздрогнул. Засмеялся. А потом снова зарыдал. Склонившись над телом отца, Стар внезапно для самого себя, повинуясь необъяснимому порыву, снял с него часы и надел себе на руку. Потом снял с вешалки черный плащ Жана Лазара и натянул его черные перчатки. Перчатки оказались тесноваты, однако кое-как скрывали кровь на руках. Плащ тоже был коротковат, однако вполне годился для того, чтобы перекинуть его через плечо. Таким образом удалось прикрыть кровавое пятно на рубашке. Перезарядив и сунув в карман пистолет, Стар медленно отворил дверь.

Издалека приглушенно доносился то нарастающий, то спадающий гул зрительного зала. Сквозь открытую дверь комнатки напротив, через коридор, было видно, как полуглухая и полуслепая Матильда, сидя все в той же позе, пялит свои молочно-голубые глаза на экран. В коридоре никого не было. Быстро прошмыгнув в каморку, Стар схватил белую шелковую подушечку, сунул в нее дуло пистолета и дважды выстрелил Матильде в шею. В упор. Она умерла лучше, чем его отец. Просто обмякла в кресле. И никакого шума. Ничего, кроме этого огромного белого безмолвия, этого безбрежного моря тишины.

Выйдя из комнаты, он повернул налево и открыл небольшую дверцу с надписью «Только для персонала». За ней оказался узкий коридорчик, завершающийся железной калиткой, возле которой стояла стеклянная будка с охранником внутри.

Полиции на выходе видно не было. До конюшни, вернее, гаражей, отсюда было всего четыре минуты ходьбы. Четыре минуты до славы…

Стар почувствовал, как ловкость и ум возвращаются к нему. От них распирало грудь, бурлила в венах кровь. Остановившись у будки, он приветливо улыбнулся охраннику, который, кажется, узнал его, поскольку раньше уже видел за Кулисами. Желая испытать судьбу, Стар спросил, как пройти в ближайшую аптеку.

– Мадам Дюваль слегка переволновалась, – пояснил он, облокотившись на край открытого окошка будки. Собственные слова казались ему забавными. Коротко хмыкнув, Стар продолжил: – Ей нужен специальный настой.

Охранник понимающе закивал.

– Да-да, – быстро проговорил он, глотая окончания слов, – со старухами часто такое бывает. Пьют одно лекарство от всех болячек и никаких больше не признают. Тут до аптеки рукой подать. Просто отличная аптека. Как выйдете отсюда, так сразу поверните налево. Через две улицы увидите.

Стар смотрел на него долгим взглядом, чувствуя себя всемогущим, как Бог. Если бы этот кретин не расписывал так рьяно достоинств аптеки, то он, глядишь, и сохранил бы ему жизнь. Но теперь – нет. К тому же у этого охранника было на редкость противное лицо – не лицо, а кроличья морда. Вынув пистолет, Стар всадил сразу две очереди в эту кроличью физиономию, которая так и брызнула во все стороны. Снова перезарядив пистолет, Стар сунул его в карман и неторопливо потрусил к гаражам, располагавшимся в паре сотен метров отсюда.

Ни сирен, ни криков, ни топота бегущих ног. «Просто, просто, просто», – запел в его мозгу сладкий голос. Господи, до чего же просто стать великим! Открыв ворота, он легко пробежал несколько метров до последнего гаража. Настороженно прислушавшись, Стар не услышал ничего. Сейчас он вообще ничего не ощущал. Кроме божественного спокойствия в своей голове. Он уже хотел открыть гаражную дверь, но вовремя вспомнил: «А теперь можно и побаловать себя немножко».

Стар вынул коробочку с «белой голубкой». Там оставалось шесть таблеток. Таблетка, которую он принял вместе с амфетамином прошлой ночью, когда Майна лежала рядом с ним, притворяясь, что не спит, не боится, не предаст его, как предавали все до нее, – та таблетка произвела в нем подлинный переворот, придав ему небывалую уверенность в собственных силах. Эффект оказался благотворным во всех отношениях.

Он выкатил на ладонь одну таблетку, потом другую и проглотил обе. «Водички бы надо, – мелькнула мысль, – запить». Но ничего – и так сойдет. Скоро он напьется вдоволь. Он будет пить воду, давать интервью, делать все, что ему заблагорассудится. В квартире Матильды.

– Джини, – тихо позвал Стар, припав к гаражной двери. – Джини, не бойся, это я. Извини, припозднился.

19

– Милая, – вкрадчиво проговорил Стар, подняв дверь гаража. Он стоял перед Джини, загораживая ей выход. Она смотрела на него, не в силах пошевелиться от ужаса. Он был сплошь вымазан кровью. Кровь была на его рубашке, на руках, под ногтями, на шее, на лице. Даже волосы были мокрыми от крови, а к непослушному вихру прилипли какие-то белые острые кусочки.

«Кость, – осенила ее страшная догадка. – Осколки кости». Джини судорожно зажала ладонью рот. А он, насквозь пропитанный кровью, тем временем небрежно сбрасывал с себя плащ и снимал черные перчатки. На лице его блуждала блаженная улыбка.

Вся дрожа, Джини привалилась спиной к стене гаража. Скольких же он убил? Только Жана Лазара? И водителя этой машины? Или многих еще, как он похвалялся?

Водитель был молод – насколько можно определить возраст человека, у которого снесена половина лица. Сняв с себя зеленый шарф, она, как могла, перебинтовала его страшную рану. Джини знала, что произойдет дальше, – ей приходилось наблюдать подобные случаи в Боснии. Этого человека уже ничто не могло спасти, останавливать кровь было бесполезно. Тем не менее она сделала все, что от нее зависело. Он промучился еще час, прежде чем окончательно истек кровью.

Теперь и она была вся в крови. Ее бил жестокий озноб. На ней были свитер и толстое пальто, однако ей казалось, что ее пронизывает ледяной холод. Джини никак не могла унять дрожь, и Стар, когда заметил это, почувствовал себя польщенным.

– Ничего, ничего, все в порядке, – постарался успокоить он ее. – Я и сам поначалу трясся. Совсем немножко. Пока не выстрелил. Тебе нечего стыдиться, Джини, все нормально.

– Я не могу вести машину, – отстранилась она от него и показала ладони. – Смотри, я не могу взяться за руль…

Он ударил ее по лицу – изо всех сил, без предупреждения. Джини пошатнулась, но все же устояла на ногах. Когда она решилась взглянуть на него, то увидела таким, каким описывала его Шанталь: бледная кожа, горящие глаза. И еще рот… Этот рот вселял в нее ужас, в нем было что-то глубоко отталкивающее.

– Нет, ты сядешь за руль. И поведешь машину. Как миленькая поедешь. Прямо сейчас поедешь, сволочь! – Схватив Джини за отвороты пальто, Стар с силой припечатал ее спиной к дверце. С его губ уже готова была сорваться угроза: «А не то…» Однако, подумав, он не произнес этих слов вслух. Она и без того была напугана. Он видел ее страх, ощущал ее покорность.

Джини стало стыдно за собственную слабость. Стыд перерастал в злость. Она подчинилась ему, но делала все как можно медленнее. Казалось, Стар оглох и ослеп, не сознавая грозящей ему опасности. Издалека уже доносился вой сирен. Однако он, судя по всему, ничего не слышал.

Неестественно выпрямившись, Стар сидел на соседнем сиденье. Когда они подъехали к воротам, он ткнул ей пистолетом в живот. Обмирая от страха, Джини медленно, как улитка, вывернула на улицу, молясь в душе за мощные двигатели полицейских машин и резвые ноги жандармов.

Стар заставил ее петлять по лабиринту узких улиц и переулков, и она начала молиться за то, чтобы перед их «Мерседесом» вырос в конце концов какой-нибудь заслон. Однако этого не случилось. Вой сирен приблизился, потом удалился. Но Стар, кажется, оставался все также глух. Он напряженно вглядывался во что-то, словно, находясь в кинозале один, смотрел какой-то свой собственный фильм ужасов, но в то же время постоянно был начеку, указывая Джини, куда ехать: налево, прямо, направо…

Однажды, когда Стар уставился перед собой остекленевшим взором и, казалось, уже перестал обращать на нее всякое внимание, она рискнула включить дальний свет, пытаясь привлечь к их «Мерседесу» внимание. Однако эта попытка не осталась незамеченной.

– Выключи немедленно, – спокойно приказал он. – Не валяй дурака, Джини. Не забывай, я дам тебе бесценный материал. Это будет лучшая из всех статей, которые ты написала за свою жизнь. Ведь ты не хочешь упустить такую возможность? Нет? Тогда сворачивай направо.

Джини поняла, куда они едут. Они следовали совсем не тем путем, что утром, однако не оставалось никаких сомнений в том, что они возвращаются на улицу, где жила Матильда, к ее дому. Мозг Джини соображал теперь гораздо лучше. Как ни странно, страх и злость заставляли ее оценивать обстановку с необычайной ясностью и четкостью. С этой беспощадной ясностью она сознавала, что если поднимется с ним в квартиру Матильды, то он убьет ее. Рано или поздно, но убьет… Надо было как-то сопротивляться. Но как? Если она откажется следовать за ним, то он пристрелит ее прямо в машине. Или на улице. Или в вестибюле. Или в кабине лифта. Так где же? Где суждено ей встретить смерть?

– Стар, – обратилась она к нему, чуть сбавив скорость, – скажи, ты не слышишь, как воют сирены?

– Нет. А что?

– Так, просто мысли всякие… Мы возвращаемся к Матильде?

– Да.

– А ты хорошо подумал? Ведь нас, должно быть, видели. За нами может быть погоня, и если мы задержимся в этой квартире… Подумай, Стар, ты можешь попасть в западню. Сам знаешь, как это бывает. Они окружат здание, обложат тебя со всех сторон, у тебя не будет выхода…

– А мне и не нужен выход, – улыбнулся он ей белыми губами. – Ты что, не знала?

– Нет… Нет, не знала. Но Стар…

– Ты что, думаешь, я идиот последний? – Можно было подумать, что у него начинается очередной приступ бешенства. – Я знаю: в таких случаях спасения не бывает. Никогда. Не сегодня, так завтра, на будущей неделе они обязательно возьмут меня в кольцо. И прикончат. А пока у меня есть ты, они и вести себя будут соответственно. Осторожно. Мне прекрасно известно, что они будут делать. И тебе тоже. Эвакуируют жильцов из здания. Окружат его. Расставят своих сраных снайперов по всем крышам. Займут квартиры, какие только можно, – напротив, сбоку, снизу. Напихают во все дырки подслушивающей аппаратуры, чтобы знать, в какой комнате я нахожусь. Замкнут на себя телефонную линию. И позвонит мне засранец речистый, психолог вонючий. Это у них называется научным подходом. Вот когда цирк начнется. Ах какие они будут ласковые, ах какие вежливые. Ты им говоришь: машину подавайте, самолет, вертолет, черта в ступе. А они только кивают: ясное дело, Стар, нет проблем. Может, еще чего? Может, яхту? Или сверхзвуковой «Конкорд»? А как насчет купе в Восточном экспрессе?..