— Посмотрите, они обратно едут! — воскликнул Бруно. И вправду уже приободрившийся бедуин показался из-за пальм, уверенно двигаясь к милосердным победителям. Его соплеменник дожидался его в под пальмами. Приблизившись, он, обращаясь к Ульриху, стал что-то отрывисто говорить на гортанном неизвестном крестоносцам наречии. Но тот только удивленно поднимал свои белесые брови, силясь понять хоть что-то. Закончив свою речь, вождь бедуинов вознес к небу руки, вознося хвалу своему аллаху, и снял с пальца золотое кольцо с крупным рубином.

Довольные улыбки пробежали по лицам тевтонцев, и подарок перекочевал в руки Ульриха.

— Он благодарит тебя, — пояснил Бруно.

— Я и так это понял, — пробормотал немного смущенный Ульрих, рассматривая дорогое украшение.

— Это кольцо спасет тебя в трудный час, как спас и его, — Бруно развел руками, как бы извиняясь за неточный перевод, — он так вроде говорит. Он утверждает, что это древний родовой талисман…

Ульрих потер дорогой камень о грубое сукно плаща и спрятал подарок в поясной мешочек.

— Ладно, говорят, на востоке от подарка нельзя отказываться, — хмыкнул он и хлопнул по боку коня бедуина, как бы отправляя прочь. Тот не заставил себя уговаривать и лихо помчался, через несколько минут только легкое облачко пыли на фоне заходящего солнца напоминало о нем.


— Ворота! Ворота! — услышал голоса часовой внизу на дороге и, протиснувшись широкими плечами в бойницу, посмотрел со стены башни на дорогу.

А по ней, вздымая облако раскаленного песка, в направлении замка Атлит мчалась беглой рысью группа всадников в белых плащах с крестами. Они мчались с такой скоростью, что стражник, осмотрев, насколько он мог, всю дорогу, с удивлением не обнаружил погони. Однако он стал поспешно опускать подъемный мост, как этого требовал устав. Заскрипели железные цепи и, как бы нехотя, мост тронулся вниз. Всадники влетели в разверзнувшееся жерло главных ворот.

— Георг ранен! — осторожно снимая с коня друга, закричал Гарет.

— Что-то не очень заметно, — недоверчиво подумал стражник, осматривая Георга. Лишь по его бледному лицу можно было определить, что с ним произошло неладное. Но никаких следов ранения видно не было. Однако, сойдя с лошади, Георг зажал левой рукой пах и захромал в сторону казарм. На каменной мостовой остались следы крови.

— Бедуин хотел ударить Георга копьем в живот! Он отбил удар, но все-таки зацепило пах и ногу, — возбужденно рассказывал Гарет, потом улыбнулся, — рана, хоть и несерьезная, но может иметь большие последствия!

И он неожиданно резким движением схватил патрульного снизу за пах.

— Дурацкие шутки, англичанин! — охранник скорчился, пытаясь увернуться.

— Можно остаться без наследников! — констатировал Гарет, потом резко повернулся в сторону наблюдавших за происходящим оруженосцев, — я сказал — лекаря! Быстро!

Посыльные довольно поспешно привезли странного старика, на вид чужеземца. Его голова была чисто выбрита, одет он был в широкое шелковое одеяние желтого цвета. Местные жители, указав на него как на известного лекаря, предупредили, что обижать его не следует. Его личность была окутана ореолом колдуна или волшебника. Старик же, впервые попав в замок крестоносцев, с удивлением озирался по сторонам, рассматривая сложенные из грубого камня высокие стены и своды незнакомой архитектуры. Идущий впереди рыцарь толкнул ногой тяжелую дубовую дверь и, они, почти на ощупь, после яркого солнца, вошли в прохладное помещение, служившее крестоносцам спальней.

Георг сидел на столе, зажимая руками рану — из-под пальцев капала кровь. Старик отвел в сторону руку рыцаря.

— Да, — протянул он и, улыбнувшись, посмотрел на раненого. — Рана серьезная. Возможно, придется сделать обрезание, чтобы не было нагноения.

— Ни в коем случае! — взвыл Георг.

— Так будет безопаснее для здоровья. Тем более, что останется еще больше половины, — настаивал лекарь.

— Зачем мне половина! — закричал Георг, обратно зажимая пах, — лучше умереть!

Вся казарма просто умирала со смеха. Хотя испуганному рыцарю было явно не до шуток…

— Вы, наверное, опасаетесь за свои возможности после операции, достопочтенный рыцарь, — вежливо обратился к раненому смуглый старик. — Но вы зря волнуетесь. И с остатком этого важного органа вы будете желанным гостем в лоне любой женщины, если будете умело пользоваться своим орудием.

— Так я тебе и поверил, — Георг исподлобья глядел на старика.

— Я смогу обучить вас искусству любви в своей обители, чтобы вы хоть чем-то отличались в любовных утехах от того осла, — восточный лекарь указал на осла во дворе, которого можно было видеть через соседнее окно, — он даже лучше вас справляется со своим делом — вы же видите, какие у него данные! И мозгов столько же.

— Ты заговариваешься, старик! — решил вмешаться в разговор Ульрих, многозначительно положив руку на рукоять меча. — Делай то, для чего тебя привезли сюда! И никаких обрезаний!

Странный старик улыбнулся и, взяв небольшой кусок ткани, намочил его какой-то пахучей жидкостью. Затем протер драгоценную часть тела. Лицо Георга разгладилось — на его фаллосе не было ни царапины, просто он был сильно испачкан кровью. Тут уже поистине гомерический хохот охватил всех присутствующих. Георг с облегчением вторил братьям.


— Развод дневного караула! Развод дневного караула! — послышалась команда со стен Северной Башни.

Солнце уже сияло на ослепительно-голубом небе, и Ульрих спешно заканчивал приводить в порядок свою амуницию.

— Опоздаешь, — сказал Георг и подал Ульриху ножны.

— Всунули в этот проклятый караул! — пробурчал недовольно Ульрих, но затянул потуже поясной ремень, поправил гребенкой гриву густых светлых волос — настроение резко изменилось. Бодрыми и энергичными шагами он двинулся по угрюмым галереям замка к месту развода караула. Из-под мрачных сводов подземелья на него безучастно взирали громадные изваяния рыцарей — героев прошлых поколений, мастерски вырубленные стародавними мастерами. Они, казалось, ожили от мерцающих бликов факела в руке Ульриха. Их тени двигались по сводам в такт его шагам, а эхо от тяжелых ударов сапог многократно отдавалось в глубоких нишах. Статуи равнодушно провожали его своими каменными взглядами в продолжение этих трех сотен ярдов. Статный рыцарь с длинным мечом, достающим почти до самого пола, прошел до конца темного коридора, поднялся вверх по узкой каменной лестнице — и статуи вновь заснули во мраке галереи.

Караульные уже выстроились в шеренгу, и Ульрих поспешно присоединился к ним. Как и требовал устав, старший из братьев осмотрел каждого из заступивших в караул рыцарей. Внешность, состояние оружия, опрятность одежды — все было внимательно изучено.

— На что должен обращать внимание караульный? — перешел к проверке знания устава разводящий.

— На обстоятельства у стен замка на предмет присутствия сарацин и разбойников, а также на порядок на стенах, — бойко ответил Бруно.

— А если на стенах шум? — обратился уже к Ульриху командир.

— Разговоры запрещаются. «В многословии не избежать греха. Жизнь и смерть зависят от языка», — ответил цитатой из Латинского Устава Ульрих

— Похвально знание устава братом нашим! Тогда что же делать, коль шумно?

— «Не будь обвинителем и доносчиком в народе. Когда же кто узнает наверняка, что брат в чем — либо согрешил, пусть, согласно предписанию Господа, в мирном и братском благочестии он побранит его с глазу на глаз», — вновь процитировал Ульрих.

— Стоит отметить перед Магистром знание братом Ульрихом правил и уставов, — довольно отметил разводящий. — А как же ты будешь беседовать с братом: оставишь пост?

— Резким окриком с башни я прекращу болтовню!

— Слышал я, что некоторые из числа распутных женщин подумывали пробраться к братьям нашим, — перешел к другой теме командир, остановившись напротив Бруно и пристально вглядываясь в его карие глаза. Бруно вытянулся как струна и смотрел невидящим тупым взглядом прямо перед собой, пытаясь всеми силами изобразить воинскую исполнительность и подобострастие.

— Интересно, как бы им это удалось, когда на страже главного подъемного моста стоит храбрый рыцарь Бруно, — рассуждая вслух, он обходил француза со всех сторон, с нарочитой внимательностью изучая детали его одежды и снаряжения. — Тем более что стены наши неприступны даже для войска султана.

— Но, если бы это и удалось, каковы бы были действия братьев? — закончил свой обход командир и прямо задал вопрос Бруно.

— В главе 72 Устава сказано, чтобы братья избегали поцелуев женщин, — неуверенно вспоминал француз.

— На этот раз мы не удостоились цитаты, но понятие имеется, — заключил командир и, после небольшой паузы, задумчиво добавил. — Однако странно, что в уставе сказано только о поцелуях… ну что же, — его буква для нас свята!

После непродолжительной церемонии каждый караульный отправился к месту своей дневной службы. Ульрих прохаживался вдоль зубцов Большой Северной Башни. Сто неспешных шагов по каждой из ее стен — обход всего периметра занимал четверть часа.

Диск солнца закатился за горизонт Средиземного моря, в вечерних сумерках первой засверкала Венера, а затем и другие звезды. Скоро весь купол черного южного неба вспыхнул миллионами переливающихся звезд-бриллиантов. Пояс млечного пути широкой дорогой пересекал весь небосвод и уходил за горизонт. Было очень тихо, лишь со стороны города громко звенели цикады.

— Когда бы еще у меня было время любоваться этой красотой, — подумал Ульрих, — если бы не караул…

В замке тем временем закончилась вечерняя молитва, огоньки в комнатах братьев стали гаснуть. Затихли лошади, унялись служащие, все вокруг охватил умиротворяющий сон. Лишь цикады еще громче, на распев, завели свои ночные песни, как бы обрадовавшись, что затихшая природа нашла время послушать их хор.

— Скоро смена, — подумал рыцарь. Мерными шагами Ульрих отмерял знакомые стены и наслаждался прохладой палестинской ночи. Вдруг ему показалось, что, кроме него, еще кто-то есть на стене. Он посмотрел вокруг, прошел по всему периметру, — никого. Но ощущение присутствия какого-то живого существа не оставляло его.

— Ульрих! Мой милый рыцарь! — то ли шепот, то ли показалось? Но вдруг вдалеке он заметил силуэт девушки в голубом шелковом платье. Побежал — никого.

— Фу, чертовщина. Доболтались до того, что уже всякие видения появились. Как там наш причетник говорит — галлюцинации! Вот уж поистине в уставе правильно написано про распутную болтовню! — хмыкнул и продолжил обмерять шагами стены башни.

Вернувшись в свою комнату, он уже ничего не думал о таинственной девушке, улегся спать и крепко заснул. Но вдруг среди ночи он внезапно проснулся. Через открытое окно была видна яркая луна. А возле входной двери стояла девушка в голубом с золотом платье. Светло-голубой шелк ее верхнего платья, скрепленного на узкой талии золотым поясом из соединенных колец, струился под легким ночным ветерком по изумительной фигуре. Нижнее, узкое платье было тоже из шелковой, затканной золотыми нитями ткани. Глубокий вырез почти обнажал высокую нежную грудь. Ее мертвенно бледное лицо обрамляли волнистые черные кудри, достававшие почти до бедер. Тонкие, изогнутые брови изящно подчеркивали огромные бархатисто-карие глаза. Полные, как бы припухшие губы, отдавали синевой, придавая всему ее прекрасному облику, освещенному призрачным светом луны, вид богини загробного мира. Ажурная диадема с крупными, сияющими в лунном свете бриллиантами, многочисленные ожерелья, перстни и богато украшенные браслеты восхитительно усиливали ее природную красоту.

Очарованный Ульрих замер. Легкий ветерок с моря приподнял край платья, и он увидел точеные ножки удивительной красоты. На ногах у нее была золотая цепочка. Он был поражен, но потом понял.

Это сон, просто хороший сон. И тогда на стене я придремал. Вот уж поистине, лошади спят стоя, а патрульный — шагая.

Объяснив все себе таким образом, он решил досмотреть сон.

— Кто ты, прекрасное создание? — спросил он во сне.

— Мое имя Лала! — прошептала она тихим нежным голосом.

— Как ты сюда попала? — спросил восхищенный Ульрих.

— О, я здесь очень давно. Больше тысячелетия. Я так устала от одиночества! Но первосвященник наложил заклятие, и у меня есть только одна неделя, когда я могу не охранять эту стену, а заняться своей судьбой. Прошу тебя, помоги мне. Я отблагодарю тебя.

— Чем же тебе помочь, красавица? — сострадание слышалось в голосе молодого мужчины.

— Первосвященник уверил царя, что для того, чтобы строящаяся крепость была неприступной, необходимо принести жертву. Невинную девушку надо, мол, замуровать в стены, и она станет духом-защитником крепости. Моя беда и моя сила — в моей девственности. Нет уже давно того народа, во имя счастливой жизни которого принесли меня в жертву. Я хочу освободиться. Лиши меня девственности, прекрасный воин! Ты мой спаситель, Ульрих! — прошептала она. — Ты мой избранник! Я твоя, Ульрих! Мой возлюбленный отдал меня, свою невесту-девственницу, в руки богини смерти. Первосвященник — он страшный колдун ― добивался меня, но я отвергла его приставания, и он отомстил! Я видела, как он говорил царю про необходимость жертвы и все время смотрел на меня своими страшными мстительными глазами. Я не познала счастья, радости любви. Подари мне радость любви! — умоляла она. — Милый Ульрих, тысячу лет я томлюсь здесь, в этой стене! Мой возлюбленный жених, сын военачальника, своими руками положил последний камень, замуровывая стену.