— Да. Я тебя люблю, поэтому и спасала. Я всех люблю! И любого человека спасала бы, и коня, и собаку — всех! Так велит бог Крышень, ибо он сам любовь! В каждом существе живет он! Мы считаем, что все живое имеет душу! А по вашей вере даже женщина, которая вас родила, не имеет души. Вот вы и клянетесь своему богу, что не испачкаете себя женитьбой! — ярко-синие глаза горели возвышенным огнем.

— Ой, не ври, девушка, придумала — спасала бы и коня, и собаку! Зачем ты сама себя обманываешь? Ты что, никогда не хотела побыть с мужчиной? Если бы нам не помешали вчера вечером, сама раздвинула бы ноги. Хочешь, я тебе докажу, что тебе желанны мои ласки? И как ты думаешь, почему я задержался в твоем доме… что вообще здесь делаю? Я день и ночь только о тебе и мечтаю! Но при том хочу, чтобы ты сама загорелась желанием! — Ульрих подошел к девушке и подхватил ее за упругие ягодицы, прижимая к своему возбужденному естеству.

— Чувствуешь, как я мучаюсь, если твой бог говорит, что нужно быть добрым — облегчи мои страдания, уступи! Мне ничего не стоит взять то, что мне нужно силой, но я твой должник! — мужчина подхватил ее на руки и усадил к себе на колени. Испуганная Радмила поняла, что надо действовать какой-нибудь хитростью.

— Подожди, Ульрих! Я очень устала — занималась со старой боярыней весь вечер и день, — она попыталась соскочить с его колен.

— Я думаю, любая усталость пройдет от удовольствия, которое ты сейчас получишь! — он задрал подол ее платья, и его рука стала поглаживать внутреннею сторону ее бедер, затем добралась до пухлого холмика.

— Я вижу, у тебя нет никакой воли. Похоть сильнее тебя. Пойми, я отдам свою невинность только тому мужчине, кому принесу клятву, и буду ему верна всю жизнь. Почему ты мне отказываешь в праве сохранить свою честь? — ведь это будет так важно для моего мужа!

— Ты отлично знаешь, что я связан обетом и не могу ни на ком жениться! Я предложил тебе все, что я имею! — распаленный мужчина спустил ее с колен и стал стягивать с нее одежду.

Девушка поняла — если он ее разденет, она его уже не остановит. — Послушай! Через неделю праздник Ивана Купалы! Пусть боги укажут, что ты мой суженый, и я уеду с тобой. Мне не нужно твое христианское венчание, ты будешь моим мужем перед моими богами…. я буду хранить тебе верность всю жизнь, что мне отпущена в мире Яви! Если нет, ты не будешь принуждать меня. Обещай мне …

Ульрих вздрогнул, услышав эти слова, болезненная судорога пробежала по лицу. Руки его опустили подол ее одежды, он несколько раз тяжело вздохнул, чтобы успокоиться.

— Хорошо. Но помни и свое обещание. Я тебя не пощажу, если ты меня обманешь.

— Если на то воля богов, я буду верна тебе до тех пор, пока Мара не заберет меня к себе! — девушка легонько прикоснулась к его губам.

После сегодняшних событий у Радмилы не было никаких сил, и она решила взбодрить себя вечерней прогулкой. Походив возле дома по лесу, она вернулась. Уселась на скамейку — боялась идти в избу. А потом подумала: все равно! Если не крестоносец увезет, то от боярина уже точно не отбиться! Кто ее защитит? Что же этот двоюродный брат запаздывает? Все же она была вынуждена честно признаться сама себе, сильно тянуло ее к пригожему Ульриху. Правду он сказал. После ужина он не пошел как обычно, на свою лежанку, а молча повел к кровати. Снял с нее верхнее платье, оставив одну нижнюю рубашку, затем сбросил с себя рубашку. Подхватил ее и посадил к себе на колени.

— Ты сказала, что у меня нет воли, но я тебе докажу, что у меня она есть: все неделю до вашего праздника буду обнимать и ласкать тебя, но не трону твоей девичьей чести. Так что не бойся меня. Даю слово, что в течение недели ты сохранишь свою невинность. Наслаждайся моими ласками без опасения. Сегодня я буду учить тебя правильно целоваться и ничему более.


Праздник Купалы


Радмила очень любила праздник Ивана Купалы ― весьма важное событие в ее монотонной жизни. На этот радостный летний праздник собиралась вся молодежь из окрестных селений. Утром, собрав цветы и красивые листья, девушки наплели венков. Они заранее припасли трав-оберегов, полыни, зверобоя, крапивы, чтобы хватило всем участников праздника. Разрумянившаяся от удовольствия Радмила принимала активное участие в этих веселых трудах. Даже Ульрих помог ей сплести пару венков. Девушка закончила плести венки и стала наряжаться на праздник. Она надела свою любимую рубаху из тонкого белого льна с красивой вышивкой. Сложный орнамент, вышитый разноцветными нитями в виде волн, покрывал края рукавов, горловину, подол рубахи. Поверх надела шерстяную пеструю поневу — юбку, состоящую из трех несшитых прямоугольных полотнищ. Туго заплела толстую косу голубой лентой.

Девушка с замиранием посмотрела на себя в любимое серебряное зеркальце.

— Чего-то не хватает…ага…еще обруч! И колты!

Радмила достала свои украшения из серебра с чернью ― венец со сложными таинственно-прекрасными переплетениями и массивные подвески с изображениями загадочных птиц с женскими лицами. Эти украшения были очень ценными, они принадлежали ее матери, а до матери — бабушке. Когда Радмила одевала их, ее посещало странное чувство приобщения к какой-то тайне. Она каждый раз с интересом вглядывалась в прекрасно- злые лица этих чудовищных птиц с женскими головками. Ей было так интересно узнать об этих существах — кто они? И почему их больше нет? Радмила была уверена в том, что они раньше существовали. Она думала о тех женщинах, которые когда-то владели этими украшениями. Представляла их судьбы. Их первая владелица не могла быть простой горожанкой. Может, кто-то из ее предков нашел древний клад? Люди рассказывали, что в лесах должны еще быть клады, покрытые проклятьем. Говорили, что кто-то давно нашел клад, но не смог им воспользоваться. Клад свел с ума этого человека.

Радмила аккуратно надела венец, завязала сзади под косой тесемками, прикрепила к нему эти загадочные подвески. Она была готова. Для Ульриха у нее тоже был наряд. Матушка как-то привезла из Пскова красивую мужскую одежду — белую вышитую рубашку с косым воротом, хорошие шерстяные штаны, сапоги. Когда девушка спросила, кого она собирается наряжать, она с усмешкой сказала:

— Будешь замуж выходить, подаришь жениху!

И одежда, и сапоги были впору рыцарю, что очень удивило девушку. Как на него шили, вот чудеса!


С шумом и гамом парни поставили заранее срубленную березку высотой в два человеческих роста. Ее установили на берегу реки. Девушки украсили дерево цветами и разноцветными лоскутами. Дерево теперь называлось «купала». Под деревце усадили изображение Ярилы — куклу из веток величиной в половину человеческого роста. Ярилу облачили в одежду, украсили венком, цветами и лентами. Впереди у него был приделан символ мужского достоинства и плодородия — деревянный гой внушительных размеров, окрашенный в красный цвет. Перед Ярилой на блюде располагались яства. Неподалеку от деревца были сложены два костра. Один, большой, Купалец, высотой до четырех ростов человека ― в середине его установили высоченный шест, на вершине которого было прикреплено деревянное просмоленное колесо. Другой костер, сложенный в виде колодца, был не столь велик, лишь до пояса мужчины. Этот костер был погребальным, для сожжения лика Ярилы.

Праздник начался два часа пополудни. Все выстроились вокруг березки. Приехавшие из города боярские сыновья тоже пришли поучаствовать в веселом празднике. Каждый из них выбрал себе зазнобу из числа хорошеньких селянок и надеялся, что девушка не обидит отказом. В прошлые годы Радмилу всегда окружала толпа поклонников, но на этот раз злобные взгляды молодого боярина Юрия Путятина и Ульриха сразу отбивали желание крутиться возле красавицы. Ульрих не стал строиться вместе со всеми, объяснив, что он христианин. Он уселся поодаль на камне, ревниво наблюдая за черноглазым соперником. По рядам пустили ковш с хмельным напитком. После прославлений Ярилы вокруг деревца завели хоровод, заиграли гусли, стали ударять в бубны, звонить в колокольцы Все запели песни проводов Ярилы. Когда спели обрядовую песню, один из парней, пляшущих внутри хоровода, ненароком задел чучело Ярилы, и оно упало. Девушки стали кричать, что Ярила умер. Хоровод остановился. Мужчины подняли Ярилу, и стали тормошить его, стараясь разбудить. Девушки запричитали:

— Ой! Помер он, помер!

Шествие дошло до погребального костра, поверх которого положили идола. Костер зажгли и, пока он горел, Ярилу поминали, пили медовый напиток, ели яства, говорили о его возрождении по весне.

Проводив весну, стали встречать красное лето. Все выстроились вокруг березки. Старик волхв, встав перед Богами и подняв руки к небу, обращался с просьбой к Купале об удачном годе.

— Гой Купале Сварожичу! Гой!

Волхв от каждого собрал подарки Купале: хлеба, блины, пироги, зерно, печенья и положил их на капище. Затем, выбрав самый большой каравай, прошел с ним вдоль ряда. Каждый коснулся хлеба правой рукой, загадав желание. Радмила, поглядывая на хмурого Ульриха, тоже коснулась каравая. Какое-то желание загадала девушка? Она просила Купалу подтвердить ее выбор своим знаком, просила Бога дать счастья с возлюбленным, просила мира для своей измученной войной земли.

Но вот девушки завели хоровод вокруг березки и запели веселую песню. Парни на этот хоровод совершали «набеги», не в полную, конечно, силу, стараясь выхватить березку.

Первому удалось это ловкому боярину Юрию, он побежал к реке, где дождался остальных. Деревце кинули в воду, а девушки и парни стали бросать в воду цветы, освященные травы, и обнажившись, начали купаться, потом прыгать через костры. Но Радмила, как и всегда, не стала участвовать в купании, ей было неловко. Она подошла к Ульриху:

— Ну, чего такой невеселый?

— Я наблюдаю за вашим обрядом. Раньше не видел. Радмила, как может женщина показывать свое тело посторонним мужчинам? — хмуро спросил он.

— Мы не считаем, что смотреть на женское тело постыдно. Ваш бог не любит женщину, он ее не считает равной мужчине. Ее винят за то, что она вводит его в грех. А сами эти хулители не родились в результате греха? Или их родили мужчины? И вообще у нас это таинство происходит один раз в году, на праздник светлого Бога! — запальчиво возразила девушка.

— Все равно я не хочу, чтобы тебя видели обнаженной! — надменно заявил он.

— Я никогда не купалась ни с кем в озере, потому что не выбрала никого из парней, и венок мой ни с кем вместе еще не плыл. Прошу тебя, не сиди тут один, пойдем пускать венки, я хочу знак от Бога получить! — девушка поцеловала Ульриха в губы.

— Ну, пойдем!

Поцелуй все решил. Сразу поднялось настроение.

— Хорошо, я, пожалуй, искупаюсь. Особенно, если ты обнажишься для меня. Но пойдем чуть дальше, где тебя никто не увидит. ― Мужчина сгреб девушку в охапку и быстрыми шагами направился к реке.

Когда они добрались до пологого берега, их внимание привлек какой-то странный звук. Чей-то сладострастный смех, будто пение русалки, доносился из густых зарослей. Голос определенно был женский, хотя потом Радмила услышала хрипловатый, явно мужской, стон. Ульрих со странной усмешкой потянул ее за рукав платья:

— Уйдем отсюда, выберем другое местечко! Мы наверняка им помешаем.

Но Радмила присела за кустами и осторожно раздвинула ветки.

Среди зарослей кустарника, на небольшой, поросшей густой зеленой травой полянке, белели два обнаженных тела.

Мужчина так придавил женщину своим тяжелым телом, что сначала Радмила подумала, что он ее насилует, а неизвестная женщина ― тень от кустарника скрывала лицо незнакомки ― не в состоянии с ним справиться. Но на самом деле, никакого сопротивления с ее стороны не было. Мужчина упорно двигался, его мускулистое тело было напряжено как натянутая струна, его темная рука сжимала белоснежную грудь незнакомки. Ульрих уже не тянул ее, предоставив любоваться необыкновенным зрелищем.

Вдруг раскинутые белые руки обхватили широкие плечи мужчины, пальцы впились в загорелую спину любовника, стройное тело задрожало.

— Ах, сейчас, милый! Прошу тебя! — послышался глубокий стон. Мужчина резко ускорил свои движения, казалось, он разорвет тонкое тело пополам. Но она не возражала, лишь жалобно постанывала, обхватив белыми изящными ногами мускулистые ягодицы мужчины, и вдруг закричала. У ее любовника также вырвался дикий хриплый стон, по его телу прошла судорога, и он замер, обмякнув на покорном теле любовницы.

Радмила была потрясена и, в то же время, заворожена этим зрелищем. Она была совершенно не знакома с этой стороной жизни, но ее женская суть шептала:

— Ах, как хотелось бы узнать, что она чувствовала! — Все ее юное тело было взбудоражено и пылало незнакомым жгучим огнем. Сердце стучало и, казалось, выломается из груди.

— Вот видишь, они не стали дожидаться знака от Бога! — прошептал ей Ульрих, обдавая теплым дыханием ее маленькое ушко, когда они тихонечко отошли от укромной полянки.