Вечер сгустился над домиком в лесу. Трое мужчин сидели за уютным столом при свете одинокой лампадки — они были очень взволнованы этой встречей.

— Мы уже и не рассчитывали найти тебя, но Бруно приснился сон, — сказал Георг.

— Прекрасная богиня приказала мне продолжать поиски. Как она красива! — Бруно с восторгом стал описывать внешность богини. Ульрих сразу узнал в описании его покровительницу Майю.

Друзья стали вспоминать свою прошлую жизнь, про то, как они познакомились, подружились.

— Да, пролетело шесть лет! — прислушалась к их разговорам грустная Радмила.

Рыцари пришли за другом. Пришли вернуть его могучему ордену, распространившему свою власть чуть ли не по всему миру. Ордену, который привел ее Ульриха на русскую землю с мечом, чтобы освободить от русов эту землю. Она видела, что Ульрих не хочет расставаться с ней. Но долг перед Орденом? Перед друзьями? Как он поступит? — терзалось девичье сердце.

— Я должен сказать вам, Георг и Бруно, — тихо говорил Ульрих, глядя на друзей, — вы помните наш поход по русским деревням? Тогда мы много набрали и ржи, и меда, и сала, и много другой снеди. Но наш комтур, барон Альфред фон Вюнсдорф, объявил тогда перед строем, что мы отправляем это все в дальний замок, на берега Сицилии. Там, мол, в осаде голодают наши братья. И надо им доставить продукты. А мы сами, ты знаешь, Бруно, как питаемся.

— Очень скоромная еда, — процедил Бруно.

— Потом я видел вот, что, — голос Ульриха стал тише — Командор продал это все градоначальнику эстов!

Бруно и Георг опустили глаза к столу.

— И деньги он тоже присвоил! — зловеще продолжал Ульрих, — я сам возил казну в ковент, в Монфор. Этой суммы там не было. Он послал копейки и, наоборот, требовал помощи от ордена для нашего пропитания.

— Но, может, и посылали, эту помощь, — задумчиво процедил Бруно.

— Мне все равно уже, — сказал Ульрих. — Нас послали на верную смерть. Разве не его была обязанность проверить лед? Да и Фридрих перед атакой кричал, что лед не выдержит.

— Вот и остался на дне, — с жалостью добавил Георг.

— И сколько там осталось наших братьев! — сказал Ульрих. — Лютой смертью умерли.

— Нам повезло, что наш отряд стоял в засаде, — виновато сказал Бруно, — мы все видели. Как стал крушиться лед под копытами, как затягивались знамена между льдинами…

— Винить себя за то, что остались живы? Надо винить за павших! И хоть бы в бою, а то по глупости, по тупости начальника! — возмущался Ульрих. — Мы не должны жертвовать собой ради их корыстных интересов. И в Палестине я видел, куда отправляются корабли с награбленным добром. В Венецию! В тайные хранилища!

— Чтобы ссужать под проценты! — добавил Бруно.

— Я покидаю орден. У меня появился другой взгляд на нашу жизнь. — Ульрих с грохотом опустил кружку с медовым квасом…

— Еще слышали вы, что сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои»— сказано то в святом писании, — пробормотал Бруно.

— А еще сказано: «А Я говорю вам — не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий, ни землею, потому что она подножие ног Его, ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя»— добавил Ульрих, — и еще: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют, и где воры не подкапывают и не крадут».

— «Никто не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне» — это уже про комтура, — сказал Георг.

— А чем жить? — спросил Бруно.

— Помнишь в Атлите старика Хариша? — обратился к нему Георг.

— Правильно, — сказал Ульрих. — Не пора ли проверить, действительно ли существуют сокровища бога Камы? Помнишь, он дал нам план?

— И обе части его нужно соединить, — сказал Георг — но у нас есть только половина карты.

Еще долго за полночь мужчины обсуждали план предстоящих действий. Надо было покинуть орден, добраться до Палестины, найти и вывезти оттуда сокровища. Везде в этих местах и по дороге бушевали войны, в морях искали добычу викинги и пираты, на Руси, в Ливонии и, да и в Палестине рыскали отряды противоборствующих сторон. Да и орден так просто не оставит их в покое — они понимали это.

Самый тяжелый разговор предстоял у Ульриха с Радмилой. Он все никак не решался начать его. Уже настало утро. Мужчины позавтракали и готовились к отъезду. А Ульрих все не мог найти в себе силы подойти к любимой и объяснить ей, что она пока остается. Уже накинуты седла на коней, уже сумки с едой, приготовленной Радмилой в дорогу, наброшены на крупы, а горло сдавила неизвестная сила — не дает слово вымолвить. И Радмила молчала. Гордая девушка только грустно посмотрела на рыцаря, укрепляющего сумки на коне, и побрела на конюшню, к своему единственному другу. Там она обняла Голубу за шею, припала лицом к покатому боку и молча стояла, изо всех сил сдерживая слезы.

В дверях показался Ульрих. Он подошел к девушке и обнял ее. Радмила оттолкнула его. Но он настаивал:

— Прости, милая, но я должен ехать! — и вновь прильнул к ней. Она молчала.

— Я считаю тебя своей дамой, и клянусь тебе словом тевтонского рыцаря, что я вернусь за тобой.

Радмила взглянула на него глазами, полными слез.

— Ты должна понять, я связан клятвой с орденом!

— Я тебя не держу, — отвечала она.

— Какова будет моя клятва тебе, если я так легко нарушу другую, — воскликнул Ульрих.

― Мы могли уехать отсюда, Русь велика…

— И как долго мы будем прятаться? Я сын барона фон Эйнштайна, и не привык бегать по лесам от закона. И ты не представляешь, какие длинные руки у ордена. Они не позволят нам быть счастливыми. Они отпустят меня! Я добьюсь этого! Тебе только нужно будет немного подождать.

— Я вернусь за тобой, любимая, через неделю приеду за тобой. — уже более нежно продолжал он. — Я знаю, как раздобыть много денег. Целые сокровища! Мы будем богаты, мы будем счастливы. Мы поженимся. У нас будет замок в Англии, слуги. Много детей.

Слезы стали просыхать на глазах Радмилы.

— Я буду ждать тебя, милый. Ты только береги себя, — шептала она, целуя Ульриха.

— Я клянусь тебе словом рыцаря, — и Ульрих снял с пальца перстень с большим зеленым камнем и одел на палец Радмилы. Затем он снял платок, завязанный на тонкой талии молодой женщины, бережно сложил его и спрятал его на груди под доспехами. Вскоре топот копыт стих в утреннем шуме леса.

Ливония, Дерптское комтурство 1242 г.


Большой замок комтурства встретил друзей настороженно. Патрульные опустили тяжелые, из мореного дуба ворота и кавалькада въехала на широкий двор. Подчиненные Ульриху люди с радостными возгласами бросились навстречу.

— Слава пресвятой Деве, вы живы! — оруженосец Отто радостно улыбался. — Столько рыцарей погибло в этом бою! Не повезло нашему комтурству, половина погибших — наши братья. Сейчас вот пополнение привезли. Молодые рыцари, неопытные. Так что, господин, это большая удача, что вы снова с нами.

— Ладно, ладно, Отто! Скоро ты узнаешь еще кое-какие новости! — рыцарь с удовольствием смотрел на бесхитростное лицо добродушного малого.

— Ульрих фон Эйнштайн! Как мы рады, что ты нашелся! Да, кстати, тебя просит зайти комтур! — братья хлопали его по плечу.


За небольшим столом, крытым скатертью из сурового льняного полотна, сидел дерптский комтур барон Альфред фон Вюнсдорф. Немолодой коренастый мужчина был в длинной шерстяной тунике коричневого цвета, на ногах — мягкие полусапожки. Ульрих знал его давно, но вдруг он показался совершенно незнакомым человеком. Черные с проседью волосы ниспадали до плеч, коротко постриженная челка открывала высокий, изборожденный морщинами лоб, глубокие складки у ястребиного носа, тщательно выбритый квадратный подбородок — это было суровое, очень жестокое лицо.

— Пресвятая Дева, да я смотрю на него глазами Радмилы, — ужаснулся он и припомнил давнишний спор о смысле крестового движения.

— Ты можешь объяснить причину такого длительного отсутствия, брат Ульрих? — сурово спросил комтур.

— Да, господин комтур. Я был тяжело ранен, после того, как с раной стало полегче, от переохлаждения воспалились легкие. И я пролежал почти месяц, — прямо посмотрел в ястребиное лицо Ульрих.

— Но, ведь прошло два месяца! — брови пожилого мужчины взметнулись вверх. — Я вижу, что ты не спешил к своим братьям.

— Тот человек, который дважды спас меня от смерти, попросил остаться до середины июня. Я был связан долгом благодарности по отношению к нему и согласился. — Ульрих не хотел рассказывать о своих чувствах черствому комтуру.

— У тебя нет ни перед кем не никаких обязательств, брат Ульрих, кроме как перед богом нашим! И перед своими командирами, которые являются для тебя представителями господа нашего и Пресвятой Девы Марии! — глубокие складки на лице у комтура заострились, нос выдвинулся вперед.

«Точно, настоящий гриф-стервятник, что кружились над полем после боя. Вот сейчас ринется и выклюет глаза»! — подумал Ульрих. — «Мы, наверно, все тут стервятники. Ведь Радмила права. Не существует никакой благой цели… Если бы мы несли им только просвещение…это

наша верхушка борется за лучшую жизнь для себя ― за счет других».

— Но, господин комтур, во время тяжелой болезни мне явилась прекрасная Дева, и сказала, что теперь моя жизнь принадлежит моей спасительнице. Я не могу не подчиниться святой деве, вы сами сказали, что только она и Господь наш распоряжаются нашими жизнями. И я дал ей обещание, что попрошу гохмейстера Ордена отпустить меня и уйти в свет, чтобы служить моей спасительнице. Вы знаете наш род, господин комтур, не было еще такого случая, чтобы представитель рода фон Эйнштайн не сдержал свое слово. Моя жизнь отныне принадлежит ей! — молодой мужчина прямо смотрел в глаза комтура.

— Вот это новости, брат Ульрих! Ты же находишься на хорошем счету, — удивленно воскликнул комтур. — И тебе полагается большое вознаграждение, помимо того, что тебе уже выделено!

— Брат Фридрих тоже был не на плохом счету, а свое вознаграждение, видимо, получит на дне холодного русского озера. Нет, я твердо решил отказаться от чести быть членом ордена, я дал ей обещание, что уйду в свет! — лицо Ульриха стало каменным.

— Видимо, твоя спасительница очень красива, что ты дал такой обет. Ах, женщины, женщины! Как мудры были отцы-основатели нашего ордена, что внесли в устав статью о целибате. А то наша великая цель распространения истинной веры так бы и осталась лишь бы в планах и мечтах! — и лицо комтура приняло неприятное елейное выражение.

Точнее, наш план захвата чужих земель и обращения населения в бесправных рабов. А ведь они так хорошо живут и без нашего бога!

— Ладно, можешь обратиться к гохмейстеру с просьбой разрешить тебе уйти в мир. Ты, конечно, знаешь, что половина причитающегося тебе имущества отойдет ордену. Второй половиной можешь сам распоряжаться, также и своим земельным наделом. Но тебе еще придется послужить своим братьям, в последний раз. Приказываю тебе принять командование над двадцатью братьями и отправиться в Бранденбургское комтурство, которое изнемогает, отбиваясь от озверевших язычников. Отдохни день, и в дорогу! Все братья, что будут под твоим командованием, уже готовы! — комтур взял со стола какой-то документ, давая понять, что разговор окончен.

— Но я обещал ей вернуться через неделю! — воскликнул раздосадованный молодой мужчина. — Пусть Бруно или Георг примут на себя командование этим отрядом.

— Ты отлично знаешь, что братья из Ордена меченосцев недовольны, что тевтоны на всех руководящих постах. А выдержать Бруно, и француза, и тевтона, они просто не в силах. Георг хороший рыцарь, но командовать никогда не сможет. И вообще, почему ты обсуждаешь мой приказ? Пусть Бруно возьмет оруженосца и съездит к твоей женщине, заберет ее сюда, раз ты дал слово. Все! Выполняй!

Сидя на Лотаре в полном боевом облачении, с длинным мечом, пристегнутом с левого бока, Ульрих выглядел грозным и беспощадным воином. Осмотрев подчиненных ему братьев, оруженосцев и вспомогательных служебных братьев и придя к выводу, что сборы прошли успешно, он направился к комтуру.

— Господин комтур, вы сдержите свое обещание разрешить Бруно со своим оруженосцем съездить за моей женщиной? Я снял в Дерпте для нее дом. Пусть она будет под присмотром брата Бруно, пока я съезжу в Бранденбургское комтурство. Я также намерен отправиться в Монфор за разрешением оставить орден. После этого у меня есть план заехать к графу фон Гессен, другу нашей семьи. А если хватит времени, посещу своих родителей в их родовом замке Марбург. Я думаю, у меня все эти дела займут примерно шесть месяцев. Если, конечно, язычники не изменят моих планов стрелой или хорошим ударом копья, — лицо рыцаря скривила холодная усмешка.