Мастер парфорсной охоты долго смотрел куда-то в конец поляны, как бы рассчитывая в уме.

— А может, и больше дружинников дам. Этому князю служить — дело верное!


Русь, Переславль- Залесский, 1242 год


На опушку леса выехал воин на буланом коне. Голова его была надежно защищена круглым стальным шлемом, крепкое тело облачено в стальную кольчугу. На широком ремне с левого боку свисал длинный меч в красных кожаных ножнах, отделанных серебряной вязью. Слева у него был красный круглый щит толстой бычьей кожи. У грозного ратника имелось и другое оружие: булава, боевой топорик и кинжал. Все это было удобно закреплено и готово к использованию в любую минуту. Молодой воин, на вид около двадцати пяти лет, был высоким и широкоплечим мужчиной, с темно-русыми волосами и ярко-голубыми глазами. В жестких чертах красивого славянского лица угадывались пережитые невзгоды, заставившие преждевременно повзрослеть этого еще совсем молодого человека.

Перед воином открылась широкая низменная равнина, в основном покрытая полями и редкими перелесками. Дорога петляла и плавно спускалась к обширному озеру. А вдали, в синей дымке виднелась большая деревянная крепость на высоких земляных валах. Не долго думая, ратник направил своего коня по единственной дороге, ведущей к крепости.

За ближайшим поворотом у покрытого дорожной пылью куста он увидел сидящего на камне старца с длинным посохом в руке. Большая седая борода до пояса прикрывала непонятного цвета зипун. Он вытянул перед собой усталые ноги в стоптанных лаптях — как видно, притомился от длинного пути.

— Желаю здравия, почтенный старец, — всадник остановил коня и слегка поклонился старику.

— Как величать тебя, добрый молодец, — поклонился странник. ― Чей будешь?

— Добровит, батюшка, — ответил мужчина, — Шумилина Славуты сын. Хочу найти великого князя Александра Невского. Не подскажешь, куда мне направиться?

Старик, кряхтя, поднялся и, опершись на посох, осмотрел молодца.

— Молодец ты видный…. а зачем тебе князь понадобился?

— Буду проситься в дружину к нему, — просто ответил Добровит, — сирота я, матушку с батюшкой убили вороги смертью лютой, так думаю за родную землю постоять.

— Да, — протянул старик, — лезет ворог поганый на поля и леса наши…а коль голову сложишь?

— Плакать некому будет, — усмехнулся всадник. — Хочу только лихоимцу, что родителей моих погубил, отомстить. Может, князь поможет.

— Если дело правое, Невский вступится, — с уверенностью ответил старец. — Тебе по дороге к Клещину озеру. Там, на берегу Синий камень лежит. Священный этот камень, ты поклонись ему, попроси удачи в бою.

— И в своем деле, — после паузы добавил старец.

— А дальше?

— В Переславле Невского сейчас нет. Как пожгли его татары — он больше в тереме своем бывает, на Ярилиной плеши. От камня того влево повернешь, и скоро гору ту плешивую увидишь. Поклонись ему, от старца Святозара скажи, он знает.

— Удачи тебе, сынок, — благословил Святозар молодого воина.


По пологой горе петлями кружилась дорога. А наверху, на большой поляне стоял деревянный княжеский терем. Он был о пяти башенках, крытых фигурной гонтой и двойным крыльцом на фасаде. Окружен терем был невысокой белокаменной стеной с надвратной башней.

— Зачем пожаловал? — резко спросил воин в бойнице над воротами.

— К Великому Князю Добровит, сын боярина Славуты Шумилина, — учтиво отвечал Добровит, — буду проситься в дружину князя.

Дружинник исчез, а через несколько минут ворота стали медленно открываться. Перед глазами Добровита открылся большой двор, ровный травяной покров его пересекали множество тропинок.

У ворот встречали Добровита несколько дружинников. Они ревниво окинули взглядом вооружение молодого воина, и после короткой паузы один из них, видно старший, бородатый мужчина лет сорока, приветливо сказал:

— Ну, будь здрав, боярин! Спешивайся.

Добровит ловко соскочил с коня и протянул руку новым знакомым.

— Никак пополнение! — раздался властный голос с крыльца, и все повернулись к терему. На крыльцо вышел сам переславский князь Александр, прозванный за выдающиеся победы Невским — молодой, статный мужчина, светло-русый, голубоглазый. Он улыбался Добровиту приветливой открытой улыбкой.


— Слыхал я об отце твоем, и про матушку тоже сказывали, — сказал Александр, задумчиво покручивая деревянной ложкой. Они с Добровитом сидели за столом и обедали.

— Так, значит, Замята, говоришь, сотворил это? Замята давно в дружине моей…. Трусом его не назову… А чем докажешь? — прямо в глаза Добровита посмотрел Александр.

— Ведунья Баяна, что нас от смерти спасла, умерла уже давно, — тоже прямо смотрел Добровит, — а сестра моя, не знаю уж и где теперь. Спрятала ее где-то старая Баяна. Да и малолетняя она тогда была.

— А как верить… кому? — настаивал Невский.

— На поле решать надо, — вмешался в разговор старший дружинник Боруслав, сидевший тут же за столом, — пусть схлестнутся.

— Быть по сему! — Невский звонко положил ложку на стол, — виновного бог укажет. Казним его своим судом лютым. А чтобы не избежал кары — биться без оружия повелеваю. На кулаках!


Русь, город Псков, 1242 год


Небольшой отряд подъехал к парадному крыльцу дома псковского посадника. Стражники у дверей почтительно расступились.

Князь Александр Невский имел обыкновение приезжать внезапно. За ним следовал Добровит. Молодые люди лихо вбежали по крутой каменной лестнице прямо в посадские покои. Посадник обедал

— Аль как исполняешь дела посадницкие, Микола Мезиславович? — резко отворив дверь ногой, с порога спросил князь Александр.

— Доброго здравия, княже! — поклонился посадник, спешно проглатывая непрожеванный кусок гуся, — стараемся не щадя живота своего!

— Молодца этого величай Добровитом, — указал Невский на своего попутчика, — он сын Славуты Шумилина. Знавал такого боярина?

— Царство им небесное, — перекрестился Микола, — и матушке твоей, боярин, Хендрике Герардовне, и батюшке твоему убиенному. Прошу на трапезу.

Посадник указал гостям на покрытую ковровым покрывалом широкую лавку, стоящую у большого стола. На столе было несколько серебряных узорчатых блюд: на одном помещался большой румяный гусь, начиненный яблоками, на другом ― зажаренный целиком поросенок. Соблазнительно пахли свежие расстегаи с белорыбицей. На столе также были квашеная капуста с клюквой, насыпанная горкой в ковше с птичьей головой, различные соления, большая чарка и несколько стопок поменьше с медом хмельным и дежечка с квасом.

— Прошу угощаться, что бог послал, — смущенно продолжал посадник, и указал князю на застеленный нарядным ковриком большой резной стул, стоящий в начале стола. Как видно, это было главное место за столом. Проворный слуга подскочил с миской для омовения рук перед трапезой и полотенцем, расшитым красными петухами.

Добровит скромно присел на лаву у стены.

— Что туда, Добровитушка, — приветливо окликнул Микола Мезиславович и потянул молодого боярина к столу, где уже отламывал вторую ногу от гуся князь Александр.

— А дело у нас к тебе серьезное, — после небольшой паузы, позволившей разжевать очередной кусок, продолжил Невский. В его ясных, обычно веселых голубых глазах сверкнул металлический блеск.

— Молодец этот указывает на Замяту Горяниновича, дядю своего, — Александр смотрел прямо в глаза посаднику, — как на убийцу родителей своих. Сказывает, наемников привел дядюшка ночью. И сам он, тогда еще малец, видел, как расчет происходил.

— Поди, больше, чем десять лет минуло, — задумчиво произнес Микола, — Добровитушка уже совсем богатырь.

— Вот и пришел он за отца поквитаться, — сказал князь, — а что Замята?

— Так и живет там, в имении оном, — отвечал посадник, — сам брата и золовку схоронил.

Добровит ничего не ел. Он только хмуро следил за разговором старших, и лицо его приняло жесткое выражение при последних словах посадника.

— На руках его кровь моих родителей, — угрюмо сказал он и замолчал.

Наступила пауза. Невский отведал еще жареного поросенка, а посадник, задумавшись, теребил край золототканой скатерти.

— Тут суд рядить надо, — наконец сказал он, — а послух есть?

— Видели все я, сестренка моя Радмилка, да старая ведунья Баяна, — отвечал Добровит, — Баяну схоронили давно, а сестренка мала была совсем. Испугалась сильно и не помнит, поди, ничего.

— Нет доказательств у тебя, молодец! — уже тверже сказал Микола, — по судной грамоте решать вам в поле спор с Замятой!

— Я уже решил, — вмешался в разговор Александр, — быть кулачному бою. Без оружия. Чтоб смертоубийства не произошло. Сами казнить убийцу будем!


В пять часов утра с природой произошло что-то странное. Небо вдруг сразу очистилось. Воздух стал чистым и прозрачным. Луна, посеребренная лучами восходящего солнца, была такой ясной, точно она вымылась и приготовилась к очень важному событию. Солнце взошло багровое и мрачное.

На большую, поросшую зеленой травой поляну, приехало несколько повозок и группа всадников. Люди сразу разделились на две части и почти не общались между собой. В каждой группе шли какие-то обсуждения и приготовления.

Наконец на поляну неспешным шагом въехал небольшой отряд вооруженных всадников. Отряд возглавлял псковский посадник Микола Мезиславович в красном суконном кафтане, а по его правую руку, на шаг сзади, ехал помощник посадника. Замыкали отряд четверо псковских дружинников.

Группа остановилась посередине поляны, и помощник развернул грамоту и начал громко читать. Лошадь под ним беспокойно топталась, не давая ему исполнить свой долг со всей торжественностью:

— Посему, в соответствии с Псковской Судной Грамотой, и по приказу князя Александра Ярославича Невского, назначается княжий суд между боярами Шумилиными — Добровитом Славутичем и Замятой Горяниновичем!

Лошадь фыркнула и отскочила в сторону, всадник нетерпеливо ударил ее кнутом и вновь, расположив поудобней грамоту, продолжил:

— Добровит Шумилин обвиняет дядю своего Замяту Горяниновича в убийстве своих родителей — матушки Хендрики Герардовны и батюшки Славуты Горяниновича! Добровит Славутич, подтверждаешь свое обвинение? — обратился к нему помощник. Поодаль от своих товарищей, на середине поляны, слушая помощника посадника, стояли оба участника судебного поединка. Без шапок, плащи были просто наброшены на широкие плечи. Двое статных мужчин стояли по обе стороны от отряда и с нескрываемой ненавистью смотрели друг на друга.

— Подтверждаю! — грозно сказал Добровит и сделал шаг вперед.

— Что скажешь, Замята? — вступил в суд посадник

— Не было такого! — рявкнул обвиняемый. — Братца моего и женку его разбойники убили, а мы с дружинниками поздно подоспели. Ушли убийцы.

— Я видел, как ты платил убийцам! — закричал Добровит, кровь прилила к его лицу.

— Почудилось мальцу, — уже спокойней отвечал Замята. — И дружинники мои подтвердят, с ними я был! Да и не было никого, кроме старой Баяны в имении. Лжет он, — указал пальцем на племянника убийца.

При этих словах Добровит бросился в сторону дяди, но был остановлен повелительным жестом посадника. Овладев собой, он гневно сказал:

— Десять гривен серебряных отсчитал ты рыжему немцу, а в повозке Баяниной мы с Радмилкой прятались.

Посадский задумался. Его возбужденный конь чувствовал напряжение происходящего. Нетерпеливо пританцовывая на месте, он постепенно сдвинулся на несколько шагов вперед.

— Посему, так как позывник и позванный послухов представить не могут, — громко объявил он скорее присутствовавшим на поляне товарищам враждующих сторон, нежели Добровиту и Замяте, — быть по велению князя Александра Ярославича Невского кулачному бою, чтобы решен был Богом правый исход!

Почти одновременно Добровит и Замята сбросили с плеч прямо в на траву богатые плащи, оставшись в одних рубахах. Замята был пониже ростом своего племянника, но более коренаст. Его крепкие ноги, казалось, вросли в поросшую густой зеленью землю. Помощник посадника соскочил с коня и подошел к бойцам. Они протянули ему свои руки, ладонями кверху, показывая, что в них ничего нет. Удовлетворенный помощник отступил на несколько шагов назад и, хлопнув в ладоши, приказал:

— Бейтесь!

Противники слегка наклонились вперед, как бы готовясь к прыжку, и, пристально вглядываясь друг в друга, начали топтаться по кругу. Добровит жадно смотрел в карие глаза дяди, пытаясь найти в них хоть искру раскаяния или хотя бы сожаления. Но глаза Замяты выражали только холодную беспредельную ненависть и наглую самоуверенность.

«Держись, щенок, сейчас ты у меня получишь»! — казалось, говорили они.