Селеста Брэдли - Любовь меняет все

Дейдре вернулась к чтению.

«Я счастлива за тебя, Ди, и я точно знаю, что из тебя получится лучшая маркиза Брукхейвен, чем когда-либо могла получиться из меня…»

Хм. Фиби не знала о существовании леди Маргарет, судя по всему. Дейдре несколько успокаивало то, что Колдер и свою прежнюю невесту держал в неведении. Ничего личного – просто Брукхейвен считал, что наличие ребенка от первого брака – пустяк, не заслуживающий упоминания. На чувства других людей ему было решительно наплевать. Из-за душевной черствости или по недомыслию – неизвестно. Впрочем, Дейдре бо́льшую часть своей жизни прожила бок о бок с такой же бесчувственной гадиной. Бесчувственной и эгоистичной. Хотя, по наблюдениям Дейдре, Колдер не был эгоистом в том же смысле, что и Тесса. И не был, как Тесса, начисто лишен сострадания. Возможно… Возможно, он просто боялся проникнуться к кому-то глубокими чувствами.

Глядя на чумазое личико девочки, Дейдре приняла решение. Она должна достучаться до сердца лорда Брукхейвена. Хотя бы ради вот этой маленькой оборванки. Ведь, в отличие от бессердечной Тессы, сердце он, кажется, имеет. Но, если сердцем никогда не пользоваться, оно отомрет, и тогда чем он лучше Тессы?

Визит Грэма и письмо от Фиби пошли Дейдре на пользу. Она уже не чувствовала себя так одиноко, как утром. Радовало уже то, что Брукхейвен не лишил ее возможности общения с родственниками…

Дейдре усмехнулась. Надо попросить Софи навестить ее как можно скорее. И, если приедет Софи, за ней потянутся остальные… Чего не сделаешь, чтобы досадить Брукхейвену!

Колдер провел день в одиночестве в кабинете за бухгалтерскими книгами. Ему никак не удавалось свести дебет с кредитом, и дело не в том, что в записях имелись ошибки, – нет, никаких ошибок и описок, как всегда. Дело было в нем – он никак не мог сосредоточиться на работе. Потратив впустую немало часов, Брукхейвен поднялся из-за стола. Пора было одеваться к ужину. Если он хотел, чтобы Дейдре и Мегги соблюдали приличия, то подавать им пример должен сам.

Ужин был превосходен, как обычно – иного Колдер не потерпел в своем доме, но все равно ему казалось, что он жует песочную пыль.

Дейдре сидела напротив него в щедро освещенной столовой – ослепительно красивая. У нее была другая прическа: не такая чопорная, женственно-мягкая. Волосы ее подобно водопаду из солнечного света струились по спине. И взгляд ее показался ему более мягким, словно этим вечером она была о нем уже несколько лучшего мнения, чем накануне.

Горячий ток прокатился по его телу при мысли о том, что могло бы обещать это расположение. Борясь с подступившим желанием, Колдер опустил глаза, стараясь не смотреть на нее, и, как результат, лишь когда принесли главное блюдо, он заметил, что Дейдре одета в то же простое платье из муслина, что он видел на ней днем. Этот скромный наряд вполне подходил для того, чтобы принимать родственника в гостиной, но для ужина требовалось что-то более нарядное.

– Вы не считаете необходимым наряжаться к ужину?

Колдер видел, как поморщилась Дейдре. Очевидно, тон его вопроса показался ей слишком грубым. И Брукхейвен почувствовал себя тем самым тираном и извергом, коим он, по его же заявлению, не являлся.

– Я не знала, что вы желаете этого, – сказала Дейдре, после того как, тщательно прожевав, проглотила кусочек говядины.

Брукхейвен был удивлен. Такой простой ответ? Он ожидал гневной отповеди, возмущенного неповиновения. Куда подевались ее колючки?

Дейдре наклонилась над столом и сделала глубокий вдох, очевидно, чтобы сказать что-то еще, но у Брукхейвена кровь хлынула в голову и из-за шума в ушах он ничего не смог расслышать. Длинный золотистый локон соскользнул с ее плеча и угодил в ложбинку между двумя полными грудками. Она что, не заметила этого? Она не знает, что у него руки дрожат от желания вытащить локон из его темницы?

Дейдре улыбнулась про себя. Сработало. Он не мог отвести от нее глаз. К несчастью, когда его глаза потемнели от чувственного голода и взгляд уперся в ее грудь, когда она должна была бы почувствовать триумф, Дейдре испытала нечто другое. Кажется, его желание оказалась заразительным. Ей следовало бы испытывать стыд от того, что под его взглядом отвердели соски и увлажнилось лоно, но стыда она не испытывала. Она была в смятении.

Мужчины и раньше хотели ее. Были те, кто этого не скрывал, были и те, кто вожделел ее тайно. Но только этот мужчина смог воспламенить ее, даже не прикоснувшись к ней.

Дейдре, кажется, что-то сказала, но что именно, она не помнила. В любом случае он не ответил. Как бы там ни было, пытаться поддержать с ним застольную беседу не было смысла. Да и сложно говорить, когда во рту все пересохло, а горло сдавил спазм. Колдер мог бы прийти к ней сегодня вечером, если она откроет дверь…

– Ди!

Дейдре только сейчас поняла, что Мегги вот уже несколько минут пытается привлечь ее внимание, громким шепотом называя ее по имени, которым звал ее Грэм. Дейдре сочла такую фамильярность вульгарной.

– Ди!

Дейдре с трудом отвела взгляд от Брукхейвена.

– Да что тебе?

– Мой котенок пропал!

Брукхейвен кашлянул.

– Я приказал Фортескью отдать его кухарке.

Дейдре бросила на маркиза озабоченный взгляд. Если он попытался избавиться от единственного друга Мегги, она была готова…

– Котенка на ужин?

Раздался рев: оглушительно-громкий и на таких высоких нотах, что хотелось зажать уши и залезть под стол. Брукхейвен, понимая, что его все равно не услышат, даже не попытался переубедить дочь, что ее любимца не подали на ужин.

Вначале Дейдре испугалась за Мегги, не зная, чем может закончиться столь бурная истерика, но, когда Мегги украдкой подмигнула Дейдре, она поняла, что переживать не стоит. Они с Мегги договорились, что устроят за ужином какую-нибудь шалость, чтобы вывести Брукхейвена из себя. Но то, что выкинула Мегги, было намного эффективнее всего того, что они обсуждали. Тем более что фантазия их не шла дальше перевернутой на брюки Брукхейвена тарелки с едой. Браво, мысленно поздравила Дейдре свою падчерицу. Такой артистизм и самоотдача в столь юном возрасте. Да эта девочка настоящая актриса!

Затем Дейдре схватила салфетку и сделала вид, что пытается сдержать рвоту.

– О, как вы могли? – воскликнула она, с упреком глядя на Брукхейвена. Тот лишь растерянно хмурился.

Наконец маркиз решил, что с него хватит.

– Довольно! – воскликнул он.

Несмотря на боевой настрой, Дейдре обнаружила, что разыгрывать комедию дальше у нее пропало желание. Голос у маркиза был властный. Никогда прежде она не слышала, чтобы он повышал голос, и посему решила, что победа, какая-никакая, все же осталась за ней и Мегги.

Мегги напоследок взвыла и закончила тихим всхлипыванием. Дейдре сочувственно посмотрела на нее. Девочка так вжилась в свою роль, что слезы у нее лились настоящие и всхлипы звучали вполне натурально.

Брукхейвен оперся ладонями о стол и медленно поднялся.

– Поскольку ни одна из вас, похоже, не готова отдать должное прекрасно приготовленной баранине, вы обе отправитесь спать без ужина, – прорычал он.

Дейдре могла бы возмутиться, напомнить, что она уже далеко не ребенок, чтобы ее таким образом наказывали, но решила промолчать. В конце концов, без ужина ее оставили вполне заслуженно. И, если честно, она от души повеселилась. Дейдре встала из-за стола, нисколько не растеряв самообладания.

– Мы уходим, леди Маргарет.

Мегги, шмыгнув носом, покорно поднялась и уже у двери обернулась:

– Я хочу спать со своим котенком.

Никто не мог бы упрекнуть девочку в отсутствии выдержки.

Брукхейвен опустился на стул и уронил голову на руки.

– Вопрос с котенком решим завтра утром, леди Маргарет. А до той поры кухарка позаботится о нем.

Дейдре и Маргарет поступили мудро – отступили, сохранив силы для грядущих сражений. И, несмотря на отступление, они чувствовали себя победителями.

– Вы когда-нибудь пробовали леденцы?

Дейдре и Мегги ретировались в спальню Дейдре. Здесь было тепло и уютно, угольки весело потрескивали в камине, но голод, надо сказать, уже давал о себе знать, и меньше всего Дейдре хотелось говорить о еде.

– Конечно, пробовала.

Должно быть, тон был не слишком приветлив, потому что Мегги замолчала, уставившись на угли. Дейдре отложила книгу, которую читала вслух.

– Ты никогда не пробовала сладостей, да?

Мегги покачала головой, не сводя глаз с язычков пламени.

– Папа распорядился, чтобы мне не давали сладкое.

– Никогда? – Как это на него похоже: лишить ребенка сладостей. Никаких тебе праздников. – Можно подумать, что мы заключенные в Тауэре, – проворчала Дейдре.

Мегги обернулась к ней.

– Что вы сказали?

Дейдре соскользнула с кушетки.

– Я сказала, что владею волшебством. – Дейдре улыбнулась. – Я умею делать ириски!

У Мегги расширились глаза.

– Правда?

Дейдре дернула за шнурок звонка, вызывая прислугу.

– Мой отец научил меня, – доверительно сообщила она Мегги. – Мы делали ириски зимой, когда не хотелось выходить на улицу.

Фортескью, как всегда, не заставил себя ждать.

– Чего изволите, миледи? – с вежливым поклоном спросил он.

Дейдре, на радость Мегги разыгрывая повелительницу, с шутливой помпой приказала:

– Я требую два маленьких горшочка, сливочное масло, сахар, шоколад и лесные орехи. Немедленно!

Фортескью взглянул на Мегги.

– Его светлость приказал не давать Маргарет сладостей.

Дейдре скрестила на груди руки и приподняла бровь.

– А мне его светлость тоже запрещает есть сладкое?

Губы Фортескью едва заметно дернулись.

– Нет, миледи. Я сейчас же велю принести вам все необходимое.

Когда за Фортескью закрылась дверь, Мегги недоверчиво спросила:

– Мы будем есть сладости?

Дейдре со смехом повалилась на кушетку.

– Леди Маргарет, мы будем не просто есть сладкое, мы будем объедаться сладким, пока у нас все не слипнется!

Вскоре принесли поднос со всем необходимым. Орехи были уже поколоты, очищены и раздроблены, а шоколад разломлен на небольшие кусочки, как раз такие, какие нужно, чтобы его расплавить. Заодно горничная принесла кувшин молока и два стакана. Очевидно, все в доме считали, что пора его светлости несколько ослабить вожжи.

Дейдре и Мегги расположились на полу у камина. Дейдре показала, как плавить масло с сахаром на углях, постепенно вымешивая, пока масса не приобретет нужный оттенок коричневого цвета. Поставив масляно-сахарную смесь остывать на подоконник, Дейдре и Мегги взялись за шоколад: расплавили его, смешав с сахаром.

– Мы можем прямо сейчас начать есть? – спросила Мегги.

Дейдре рассмеялась.

– Я тоже задавала папе этот вопрос. И он отвечал мне: терпение, моя милая. Потерпи, оно того стоит.

Дейдре вылила расплавленный шоколад на остывшую масляно-сахарную смесь, присыпала его дроблеными орехами и снова поставила на подоконник остывать.

– На самом деле важно, чтобы все это быстро охладилось, – пояснила Дейдре, и вдруг заметив грусть девочки, спросила: – Что-то не так, леди Маргарет?

– Папа совсем меня не любит, – сказала девочка. Большие глаза Мегги заблестели.

Дейдре нечем было опровергнуть это утверждение, поскольку сама она не видела в Брукхейвене никаких признаков отцовской любви.

– Откуда тебе знать?

– Ваш папа звал вас милой. Мой папа никогда… Раньше, когда он приезжал в Брукхейвен, он звал меня «Мегги» и гладил по голове. А теперь он зовет меня «леди Маргарет» и даже по голове не гладит.

Дейдре на мгновение закрыла глаза. Будь ты неладен, Брукхейвен. Затем она опустилась на ковер рядом с Маргарет и неловко обняла ее за худенькие плечи.

– Твой отец любит тебя. Он… Он и на мне женился ради тебя! – В этом Дейдре не хотелось признаваться даже себе самой, но девочке было хуже, чем ей, и страдала она дольше.

Мегги после непродолжительных колебаний опустила голову Дейдре на плечо, и вместе они стали смотреть то на вспыхивающие, то на гаснущие угольки. Увы, сколько ни смотри, ответа на вопрос, что же таит в себе сердце Брукхейвена, там так и не высмотришь.

А потом приготовились ириски. Дейдре никогда не забыть выражения лица Мегги, когда она откусила первый кусочек. На какое-то время воцарилась тишина. Дейдре видела, как Мегги спрятала в карман грязного фартука большой кусок запретной сладости, но ничего не сказала. Маленьких детей надо баловать. Иногда.

Сидя в смежной со спальной гостиной, Колдер наблюдал за ними. Они рядышком лежали на животе перед камином, весело размахивая ногами. Он мог бы сказать себе, что расстроен из-за того, что они так дурно вели себя за ужином.