Селеста Брэдли - Любовь меняет все

Фортескью так хотелось выманить у нее еще одну улыбку или рассмешить ее. Но, увы, он слишком долго был Фортескью, чтобы с легкостью вновь стать Джоном.

– Ну что же… э… дайте знать леди Брукхейвен, что мы уже получили весточку от леди Тессы. Кажется, после церемонии наш кучер по ошибке доставил ее не по тому адресу, а затем сразу уехал. К несчастью, леди Тессе пришлось пару часов провести на улице, пока недоразумение не разъяснилось и карета не вернулась за ней для того, чтобы доставить на Примроуз-сквер.

Патриция прикусила губу так, что она побелела. Фортескью скрестил на груди руки и сурово уставился на нее. С той же невозмутимостью он продолжил рассказ.

– Но за время отсутствия леди Тессы в доме на Примроуз-сквер случилось непредвиденное. Прислуга, за которой некому было присмотреть, разбежалась кто куда. Осталась лишь кухарка, которая, судя по всему, успела выпить все спиртное, что оставалось в доме.

Фортескью думал, что сейчас-то она рассмеется, но у Патриции лишь глаза расширились от ужаса.

– О, бедная мисс Софи! Мы не можем ее спасти?

Фортескью склонил голову набок и приподнял бровь.

– Не наше дело кого-то там спасать, Патриция. Его светлость не брал на себя обязательства помогать мисс Блейк до тех пор, пока она сама не попросит о помощи. – Фортескью поднял руку, чтобы остановить Патрицию. Он и так знал, что она скажет. – Не наше дело упрашивать своих хозяев исполнять обязательства по отношению к членам их семей.

У Патриции был разочарованный вид. Но тут лицо ее прояснилось.

– Горничная леди Тессы, Нэн, моя подруга, сэр. Могу я попросить кухарку собрать корзинку для попавшей в беду подруги?

Фортескью задумчиво вздохнул.

– А почему нет? Я думаю, что нет ничего предосудительного в том, чтобы послать горничной леди Тессы огромную корзину с едой. В конце концов, она работала в этом доме, пусть и не очень долго.

Патриция просияла, и от этой улыбки ему сразу стало тепло, как будто ясное солнышко вышло из-за туч.

– Да, сэр! Я сейчас же этим и займусь, сэр! – Патриция сделала очередной реверанс и помчалась вниз, неся тяжелый поднос так, словно он был легче пушинки.

Фортескью еще долго продолжал стоять на месте. Потом, будучи на все сто уверенный в том, что его никто не видит, он потер ладонью грудь там, где она болела сильнее всего. Он понимал, что смешон. Патриция ведь даже ни разу не улыбнулась ему лично.

Одно дело – принять решение вступить в войну, но совсем другое – разработать конкретный план действий. Дейдре уже довольно долго смотрела в окно спальни, но ничего обнадеживающего так и не увидела. Отчего-то она не удивилась, услышав с порога тоненький голос:

– Он вас не любит, знаете ли.

Нашла чем удивить. Дейдре и так была прекрасно об этом осведомлена. Она даже не стала оборачиваться на голос дочери Брукхейвеновского Зверя.

– Ты хочешь награду за свою проницательность?

– Он любит маму, – упрямо продолжала леди Маргарет. – Она была такая красивая, что он влюбился в нее с первого взгляда. Мы бы все жили сейчас счастливо вместе, если бы ее не похитили и похититель не перевернул бы экипаж.

Дейдре закатила глаза.

– Интересная версия, – начала она с сарказмом, но, обернувшись к девочке, прикусила язык. Маргарет стояла в дверях, ссутулив костлявую спину и сцепив перед собой грязные пальчики.

Дейдре узнала этот затравленный взгляд загнанного в угол зверька. Будучи ребенком, Дейдре сама не раз видела этот взгляд в зеркале. Что бы там ни говорила девочка, правда была ей известна. Дейдре была знакома эта сказка: сказка о том, как принц вечно любил бы свою принцессу, если бы злые силы не отняли ее у него. В детском сознании обычная женщина превращалась в идеальную жену, безупречную леди, и никакие факты не могли лишить ее этого сияющего сказочного ореола.

Как бы там ни было, настоящая история матери леди Маргарет – та, что была известна всем в обществе, была весьма неприглядной, и тот факт, что девочка упрямо держалась за придуманную сказку, не давая сплетням и слухам опорочить память о погибшей матери, говорил о том, что у Маргарет был на удивление сильный характер.

– Ты грязная, – Дейдре жестом указала на деревянный стул напротив туалетного столика. – Можешь сесть сюда. В следующий раз я разрешу тебе сесть на кушетку. Если примешь ванну, конечно.

Девочка обдумала предложение и, очевидно, не обнаружив ни намека на взрослую снисходительность, направилась к стулу с таким видом, словно изначально туда и собиралась. Забравшись поглубже на сиденье, она принялась болтать ногами, то и дело ударяя каблуком то одного, то другого ботинка по гнутым ножкам.

– Вас тут не должно быть, знаете ли. Это комната моей мамы. Я помню, как она причесывала волосы перед этим зеркалом.

Поскольку Маргарет было не больше двух лет, когда умерла ее мать, едва ли она что-либо помнила, но Дейдре ни за что не стала бы говорить об этом девочке. Сама Дейдре хранила в памяти множество обрывочных воспоминаний о своей матери: улыбка, запах, поцелуй в лоб. И каждое такое воспоминание хранилось ею как бесценное сокровище. Время от времени она извлекала одно из них из памяти и терла, терла, очищая от патины, пока оно не начинало сверкать, как новенькое.

– Твоя мать была очень красивой, – нейтральным тоном произнесла Дейдре. – Я видела ее однажды.

Девочка устремила на нее голодный взгляд.

– Вы ее видели? – в этом вопросе было неподдельное изумление, словно вплоть до этого момента Маргарет не вполне была уверена в том, что ее мать действительно существовала.

Или, возможно, ненастоящей была не мать Маргарет, а сама Дейдре.

Дейдре осторожно подвинулась ближе к девочке, механически переставляя серебряные щетки на туалетном столике.

– Мне тогда было всего шестнадцать. Я гуляла в Гайд-парке. Погода была чудесная, и все старались выйти из дома и насладиться погожим деньком. Леди Тесса позволила мне приехать на несколько дней в Лондон, и мы с гувернанткой не смогли усидеть дома.

Мы прогуливались по дорожке, когда я увидела леди Брукхейвен в открытом экипаже с… – с ее любовником, тем самым, с которым она сбежала всего через несколько дней, – с подругой. Она улыбнулась мне, когда проезжала мимо. Она кивнула, словно королева. Я помню, что подумала, что она самая красивая леди в обществе. Такая молодая и красивая, и у нее есть все, о чем может мечтать женщина: прекрасный муж, замечательное поместье…

– И я.

– И прелестная дочка, хотя, имей в виду, в то время я не знала о тебе. – У нее было все, о чем может мечтать женщина, и эта дурочка отказалась от всего, что имела, ради актера! То, что она ради него бросила свою единственную дочь, в итоге это спасло Маргарет жизнь, не добавило Дейдре уважения к Мелинде. Даже Тесса не дошла до такой низости!

Дейдре скользнула взглядом по немытым волосам девочки, после чего вернулась к перекладыванию щеток.

– И какие волосы! Ну, мне не зачем все это тебе рассказывать, ты и так ее прекрасно помнишь. Они были черные, как ночь, а на солнце отливали в синеву.

Дейдре вздохнула в неподдельном восхищении.

– Я помню, что тогда подумала: будь у меня такие волосы, я за ними тщательно ухаживала бы: мыла, расчесывала.

Маргарет довольно долго молчала, угрюмо глядя на ободранные носки ботинок.

– С волосами у вас все в порядке.

Дейдре чуть заметно улыбнулась.

– Спасибо, ты очень добра. У тебя тоже в этом смысле будет все в порядке… когда-нибудь.

Маргарет пробурчала что-то неопределенное, слезла со стула и направилась к двери. У двери она обернулась.

– Я думаю, что нет ничего страшного в том, чтобы вы пожили в маминой комнате, раз вы ее знали.

Дейдре поймала себя на том, что гнев отошел на второе место, уступив сочувствию, Мегги. Если судить по тому, как Брукхейвен относился к дочери, то он едва ли был чем-то лучше Мелинды. И за свое пренебрежительное отношение к собственному ребенку он должен ответить.

И для этого необходимо было кое-что предпринять. Например, написать нотариусам из конторы Стикли и Вулфа о том, что ей все же понадобится наследство в ближайшее время.

Но вначале…

– Леди Маргарет?

Чумазая девочка оглянулась.

– Что вам еще надо?

Дейдре улыбнулась. У ребенка были отвратительные манеры. Хуже не бывает.

– Ты ведь на самом деле не хочешь, чтобы я была твоей мамой, верно?

Маргарет скрестила на груди тонкие руки.

– Даже и пытаться не стоит: все равно ни черта не выйдет.

Дейдре кивнула.

– Я и не собираюсь. Хотя мне хочется посещать балы и праздники. И новые наряды мне тоже хочется иметь.

Дейдре уселась на обитую белоснежным шелком кушетку и похлопала ладонью по сиденью рядом с собой.

– Посидите со мной немного, миледи. У меня есть к вам предложение.

В спальне Колдера Аргал, его личный слуга, был готов приступить к подготовке своего господина к первой брачной ночи. На умывальнике уже стояли два таза с горячей, исходящей паром, водой для бритья. На спинке стула висел лучший шелковый халат Колдера, а на туалетном столике ждал своего часа единственный одеколон, которым Колдер пользовался: специально для него изготовленная парфюмерная вода с едва уловимыми нотками сандалового дерева.

– Позвольте еще раз вас поздравить, милорд. Какой волнительный день для всех нас, – просияв, произнес слуга. Где же он был, когда произошла эта безобразная сцена в вестибюле? Уж лучше бы он молчал.

Колдер взглянул на сияющие металлические инструменты для бритья и поймал себя на мысли, что, возможно, острые предметы следует держать подальше от его новой жены. Она была далеко не в лучшем расположении духа, да и сам Колдер не был в восторге ни от сложившейся ситуации, ни от молодой жены, и браться за… Как бы это сказать поделикатнее? За исполнение супружеских обязанностей? Одним словом, время для такого рода занятий было явно не самое подходящее.

Колдер прочистил горло.

– Леди Брукхейвен не ожидает меня сегодня вечером. – Или ожидает? Готова ли она с холодным безразличием пройти через это сегодня же? Вообще-то, она дала брачные клятвы и тем самым на это согласилась. И он имеет полное право потребовать от нее, скажем так, исполнения практически любого своего желания.

Колдер представил себе златовласую обнаженную красавицу, стоящую перед ним на коленях и, опустив голову, ждущую его приказаний.

И он сам себе стал противен. Ни один здравомыслящий мужчина никогда не стал бы принуждать к близости женщину, тем более свою жену-аристократку.

Хотя ей могло бы это понравиться.

Колдер задумчиво уставился на дверь в соседнюю комнату. Он не знал, как поступить. Он женился на незнакомке в первый раз, затем снова женился на незнакомке, и…

И тогда, и сейчас планы его сильно расходились с действительностью.

Мелинда, хотя всем своим видом давала ему понять, что ничего не имеет против близости, тихо заплакала, после того как он консумировал их союз. Колдер был с ней нежен, предельно внимателен и потому точно знал, что если и причинил ей боль, то совсем чуть-чуть. Он подумал тогда, что слезы вызваны девичьим страхом, и про себя сказал пару ласковых слов в адрес ее матери, которая так плохо подготовила дочь. Судя по всему, Мелинда никогда не испытывала особого удовольствия от близости, но никогда не отказывала ему. До той самой ночи, когда сбежала от него. Вплоть до этого самого момента Колдер и не предполагал, что она настолько сильно его презирает. На протяжении нескольких месяцев после рождения Мегги Мелинда выглядела несчастной и бледной, но Колдер не придал этому особого значения, посчитав, что перепады настроения – нормальное явление для недавно родившей женщины.

Потом, в своем кремово-шелковом будуаре, с красными пятнами гнева на скулах, сжав кулаки, с ненавистью и презрением, бьющим через край, она осыпала его упреками. С ядовитым сарказмом Мелинда сообщила ему, что уходит от него, уезжает с любовником. Она сказала, что сядет на первый же корабль, лишь бы оказаться как можно дальше от этого дома – места, которое она, судя по всему, ненавидела так же сильно, как и хозяина Брук-Хауса и по совместительству своего мужа.

А затем, откуда ни возьмись, появился герой-любовник. Оказывается, во время супружеской сцены он прятался в гардеробной Мелинды, куда его пустила верная горничная леди Брукхейвен, и началась битва. Колдер очнулся, обнаружив, что лежит на ковре с шишкой на голове, полученной от удара, что нанесла ему жена, воспользовавшись бронзовым канделябром. И, очнувшись, он бросился в погоню за вероломной красавицей.

С тех пор Колдер ни разу не заглядывал в ту комнату за дверью. Интересно, догадались ли слуги смыть его кровь с ковра? И починили ли каминную полку? Кусочек мрамора откололся, когда Мелинда запустила ему в голову китайскую вазу и промахнулась. Теперь память о том скандале словно подернулась дымкой, утратив яркость и живость.