В этих заботах прошло и сегодняшнее утро.

– Милорд, – сказал Гай, когда ушел последний проситель, – времена нынче еще беспокойнее, чем раньше.

– Да уж. – Рольф задумчиво следил за передвижениями Бордэ, который исследовал камыш на полу в поисках остатков предыдущей трапезы. Хотя мастифф все еще прихрамывал, он стремительно восстанавливал свои силы. В точности как сэр Гай. Рольф повернулся к своему рыцарю: – Да уж, хуже некуда.

– Бесчестные шерифы чинят форменный разбой, – проговорил Гай. – Ныне обвиняемые лишаются своей земли и жилищ и уже не могут жаловаться на притеснения местному лорду, но вынуждены обращаться к короне через тех же шерифов, которые просто складывают эти жалобы в сундук.

– Свободных людей арестовывают, лишают земель, заключают в тюрьму и даже ссылают и объявляют вне закона без доказательств и гласного суда, – мрачно заметил Рольф. – По прихоти короля людям запрещается въезжать в королевство или его покидать. Те бароны, что у него в милости, или те, кого он хочет задобрить, получают лицензии на сбор произвольных налогов и назначают их без всяких ограничений, предписываемых феодальным обычаем.

– И вы все еще держитесь за свою клятву верности? – спросил Гай после долгой паузы.

Рольф поднялся.

– Да, у меня нет выбора. Я никогда не нарушал своих клятв.

– Возможно, Бог простит нарушение этой клятвы, – пробурчал Гай, и Рольф почувствовал гнев.

– Вы считаете, что я должен присоединиться к мятежникам? Говорите прямо! Я не хочу, чтобы вы служили лорду, присяга которого стеснительна для вас.

Гай тоже встал и без смущения взглянул в лицо Рольфа:

– Нет, я буду служить вам независимо от того, с королем вы или нет. Моя преданность вам неизменна.

– Так не испытывайте мою, – ответил Рольф.

– Я и не думал испытывать вашу преданность, я просто сомневаюсь в человеке, который ею пользуется. Король должен остановиться. Или все королевство восстанет.

– Вы думаете, мне самому это не понятно? – Рольф повернулся к столу и налил себе вина, не обратив внимания на оруженосца, пытавшегося услужить ему. – Мне тяжело сознавать, что наш король, которому мы присягали, считает всю Англию открытым сундуком с деньгами для себя и своих приспешников. – Он залпом выпил вино и снова наполнил кубок. – И все же я должен быть верным своей клятве, хотя мне противен и сам этот человек, и все его правление.

Последние слова были сказаны тихо, почти про себя, но Гай их расслышал и шагнул к Рольфу:

– Итак, ничего нельзя сделать, если не примкнуть к бунтовщикам?

Немного погодя Рольф ответил:

– Есть еще Стефан Ленгтон.

– Архиепископ…

– В июле он встречался с королем в Винчестере и требовал, чтобы тот выполнил обещания, данные при коронации, а именно, что права всех людей будут восстановлены, низшие сословия будут уравнены в правах с высшими. – Рольф тяжело вздохнул. – Но Стефан понимает, что этой цели можно достичь только с помощью баронов. Было бы разумно рассчитывать на людей, держащихся в стороне от северных мятежников. Большую помощь могут оказать и те, кто занимает высокое положение в официальной иерархии, – главы домов Обиньи, Випонт, де Люси и Бассет…

– Не забудьте также, – вставил Гай, – о двух аристократах рангом чуть ниже, проявивших себя предателями и трусами.

– Юстейс де Вески и Роберт Фицуолтер, – кивнул Рольф. – Я их не забыл. Король тоже. Я в этом уверен.

– Оба заслужили прощение, и их земли возвращены им. Иоанн сошел с ума?

– Не больше, чем лисица. Они, конечно, бароны, но кто из низших сословий обратится к ним за покровительством? – Рольф нахмурился. Его пальцы сжали ножку кубка. – Ленгтон извлек на свет божий забытую хартию короля Генриха Первого. Он предлагает представить ее королю как основу для будущих действий.

– Хартия? – Лицо Гая выразило интерес. – Что за хартия, милорд?

Секунду Рольф сомневался. Эти сведения могли быть опасными, если бы Гай оказался предателем. Но, с другой стороны, не лучший ли это путь, чтобы раскрыть его истинные намерения, – поделиться с ним тайной, которая все равно скоро станет общеизвестной?

– Это очень интересная хартия, которая регулирует отношения между основными арендаторами и короной. Ленгтон считает, что эта хартия откроет путь для реформ и поможет избавиться от незаконных притеснений. Это затронет всю нацию.

– Хартия, дающая свободы всем? – медленно повторил Гай. – Это неслыханно.

– Король Генрих поклялся ее соблюдать, но в действительности он имел в виду не низшие классы, а только высшие. Сейчас пришло время вспомнить об этом. Почему бы и нет? Свободные крестьяне подвергаются тем же притеснениям, что и рыцари, и даже графы. Мы все ущемлены сейчас. Разве вы не станете приветствовать хартию, защищающую ваши права перед королем? Она лишит Иоанна власти воровать. – Довольная улыбка тронула губы Рольфа. – Ну и вид же будет у этого короля с урезанной властью…

– Король никогда не подпишет такой хартии. Он будет драться до конца.

Рольф уставился в пустой кубок.

– Я боюсь того же. Его последний налог переполнил чашу терпения даже самых лояльных феодалов.

В мае Иоанн выпустил предписание о сборе налога с имения каждого из основных арендаторов, со всех государственных земель, свободных епископатов, земель под королевской опекой и выморочных имуществ. Для тех, кто сражался за него, налог устанавливался отдельно, специальным указом короля. Северные аристократы, которые отказывались служить Иоанну, теперь точно так же отказывались платить ему, утверждая со ссылкой на различные прецеденты, что они свободны от податей. По условиям своего землевладения они не обязаны были воевать на чужой земле, а следовательно, как они утверждали, могли и деньги не давать на внешние войны. Но Иоанн так не считал. Все это не содействовало примирению короля с ними.

Луч солнечного света проник сквозь высокое окно и упал на лицо Рольфа, согрев его щеку. Он повернулся навстречу теплу. Скоро закончатся погожие дни ранней осени, и за ними пойдут свистать холодные ветры перемен. Он чувствовал это, как чувствуют смену времен года.

Сейчас он не мог нарушить свою клятву, потому что это грозило лишить его самого дорогого в жизни. Тарстон Сибрук по-прежнему удерживал Джастина, а король затягивал переговоры о возвращении мальчика. Если он расторгнет клятву, то может потерять Джастина навсегда. Имеет ли он право рисковать? Нет, это он знал наверняка. Не ради Иоанна или своей репутации он так дорожил этой клятвой, а только ради надежды вернуть себе сына.

И еще хуже было от сознания того, что в руках у короля могучее средство, чтобы держать его в узде. Пока Джастин оставался заложником, в заложниках был и лорд Драгонвик.


Эннис нашла Рольфа в зале. Он сидел на стуле у огня. Свет из высокого окна играл на острие его кинжала, которым он колдовал над длинным поленом. Тело лошади с развевающейся гривой и хвостом уже ясно обозначилось в дереве, но над ногами еще предстояло потрудиться. Она могла не спрашивать, для кого он вырезает фигурку.

Рольф не поднял глаз, когда она придвинула к огню еще один стул. Он сосредоточился на работе. Стружки падали на пол у его ног. Уже выросла целая кучка. Свет поблескивал в его густых светлых волосах. Эннис села и сложила руки на коленях.

– Вы собираетесь вырезать для него девиз Сибрука на фигурке? – тихо спросила она, и Рольф поднял глаза.

– Да, так он просил. Он хочет иметь герб своей матери, так же как и мой. Когда я снова встречусь с ним, у него будут оба.

Некоторое время Эннис молча смотрела, как он работает. Затем она пробормотала:

– Я думаю, у вас хватит благоразумия учесть волю короля. Будет только новое горе, если вы уступите своему желанию штурмовать замок Стонхем.

Рольф бросил на нее горький взгляд:

– Мне кажется, мое благоразумие сделало из меня слабоумного старика. – Он с силой вонзил кинжал в дерево, отчего на хвосте лошади появился глубокий надрез. Крепко сжав фигурку, он глубоко вздохнул, досада прорезала глубокие морщины на его лице. – Или скорее всего с годами я сделался трусом. Но хватит мне сидеть здесь перед уютным очагом и дожидаться соизволения короля, чтобы начать действовать. Я поступлю как должно мужчине и камень за камнем снесу Стонхем до основания. Я верну себе сына! – Складки вокруг его рта побелели, и он снова отрывисто вздохнул.

– Немного пользы от вас будет Джастину, когда вас подвесят на королевской виселице, – сказала Эннис. – Не поможет ему в жизни и то, что его наследное достояние отойдет в казну, к радости короля. Этого вы добиваетесь?

Резко отбросив деревянную лошадку, Рольф вскочил на ноги.

– Нет! Единственное, чего я хочу, это действовать, а не сидеть в этом зале как статуя и дожидаться, пока другие устроят мою жизнь. – Он резко отвернулся и запустил руку в волосы. Глядя на знаки Зодиака, изображенные на стропилах, он проворчал: – Наверное, мне лучше присоединиться к королю во Франции. Война с Филиппом облегчит муки ожидания.

Стоя прямо перед ним, Эннис смотрела ему в глаза не отрываясь. Она понимала его состояние. Больше того, она чувствовала ту же досаду и опустошенность. Но она чувствовала, да и он тоже, что действовать неосмотрительно – значит уничтожить все, что они пытаются сохранить.

Немного погодя она сказала:

– Может быть, мне стоит самой поехать к Сибруку и поговорить об освобождении Джастина? Если я передам ему часть моих наследных земель, которых он домогается, он, возможно…

Рольф схватил ее за плечи. Пальцы вонзились ей в кожу так глубоко, что она вскрикнула.

– Никогда не смейте даже думать об этом! – прорычал он сквозь стиснутые зубы. – Я не хочу потерять вас из-за этой гадюки, как потерял сына!

– Но ясно, что король ничего не сделает, – сказала она, освободившись от его болезненного захвата. – Наша единственная надежда – переговоры с Сибруком о цене. Только так мы сможем смягчить ваши страдания.

Смех Рольфа прозвучал как из пустой бочки.

– Тогда придется отдать всю Англию и Францию, да еще и Испанию, чтобы Сибрук доставил мне такое удовольствие.

Он посмотрел в сторону, и солнце осыпало его ресницы золотой пылью. Эннис нежно коснулась его щеки. Он поднял глаза на нее. В их зеленой глубине была только боль. Видеть это и не быть в состоянии помочь было для нее как кинжал в сердце.

– Любовь моя, – прошептала она, поглаживая его бородатую щеку, – будь моя власть, я бы всю Англию отдала Тарстону за вашего сына. Да и рай в придачу, только бы облегчить вашу муку.

Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь.

– Если вы хотите помочь мне, возлюбленная, никогда не пытайтесь рисковать собой. Я и так потерял слишком много и не переживу, если потеряю вас.

Из всего, что он говорил ей когда-либо, эта фраза больше всего походила на объяснение в любви. Он никогда не говорил, что любит ее, но она знала, что значит для него много больше, чем просто движимое имущество. Подтверждением тому были нежные слова, которые он шептал ей на ухо, и маленькие подарки, неожиданно появлявшиеся, как по волшебству, то на ее кресле, то среди шелковых покрывал на кровати. Серебряные гребни и щетки для волос, большой шаровидный кусок янтаря, в таинственной глубине которого древнее насекомое куда-то спешило уже целую вечность, шелковые ленты для волос и даже золотое ожерелье тонкой работы, украшенное сапфирами.

Да, хотя он и не говорил слов любви, доказательств его нежности было достаточно. Раньше случалось, что иногда хмурым утром она обнаруживала на его лице следы былых сомнений, но эти времена прошли.

Застыв в его объятиях, Эннис думала, как же это странно – любить мужчину вот так. Временами ей казалось, что она сходит с ума от страха за него. Но она ни за что не выбрала бы другую судьбу, даже если бы могла. Наоборот, она всеми силами держалась за эту любовь, как за защиту от зла. Конечно же, ничего слишком страшного с ней не может случиться теперь, когда она обрела настоящую любовь.

Слезы заволокли ей глаза, и уже подступили рыдания к горлу, но что-то твердое толкнуло ее в бок. Вздрогнув от неожиданности, она оглянулась и обнаружила источник беспокойства: Бордэ снова ткнул ее своим холодным мокрым носом. Оторвавшись от Рольфа, она нагнулась приласкать собаку.

Рольф посмотрел на них с удивлением:

– Он к вам подходит здороваться?

Она улыбнулась:

– Да, с тех пор, как я ухаживала за ним, когда он был ранен, он, кажется, привязался ко мне. – Она потрепала его гладкие уши. – Кроме того, – пробормотала она, – он был ранен, напав на одного из тех, кто меня увозил.

Рольф молчал, затем проговорил:

– Мне не следовало удивляться, конечно. Вам удалось очаровать всех в этом замке, почему бы и не бедное животное тоже?

– Вы сердитесь за это на меня? Вы бы предпочли, чтобы пес меня ненавидел?

– Нет, не говорите глупости. Просто он… никогда прежде ни к кому не ласкался… – Он слегка улыбнулся и погладил ее по щеке. – Мне раньше никогда не приходило на ум, что даже собака поддастся вашим чарам, прекрасная волшебница.