Линда Лаел Миллер

Любовь на плахе (Невеста)

ГЛАВА 1

Просперити, округ Вашингтон, 2 августа 1877 года

Пеньковая петля, остро пахнущая конским потом, туго стянула шею Джоли Маккиббен. Она сорвала голос, яростно протестуя и вопя о своей невиновности, и теперь застыла в каком-то оцепенении, глядя на тех, кто собрался посмотреть, как ее будут вешать. Сине-зеленые глаза ее были сухи и горели лихорадочным огнем, однако тоненькая струйка пота стекала по ложбинке между грудей, словно заблудившаяся слеза.

Джоли стояла в сенной повозке Хобба Джексона. Ее прекрасные волосы слиплись под пыльной мужской шляпой, которую она носила, запястья были грубо связаны за спиной, подбородок выпятился вперед под неестественным углом. Она слышала шум лошадей позади себя, ржавших и нетерпеливо бивших копытами в это жаркое летнее утро. Через несколько секунд судебный исполнитель подаст сигнал, лошади, увлекая за собой повозку, выдернут опору у нее из-под ног, и девушка задергается на конце этой грязной веревки.

И все из-за того, что она по дурости связалась с Блейком Кингстоном. И вот теперь она должна умереть за то, что совершил именно он, Блейк. Но жизнь никогда не баловала Джоли, не была с ней справедливой. С самого начала жизнь для нее означала борьбу.

Гробовщик, тучный мужчина, обильно потеющий на солнце в темном костюме, большим носовым платком промокнул пот на бровях и поднял круглое лицо, встретившись взглядом с Джоли.

— Давайте покончим со всем этим, — сказал он. — Дело мисс Маккиббен должным образом рассмотрено, приговор вынесен и нет смысла тянуть дальше.

Джоли почувствовала, как у нее подкосились ноги, но отчаянным усилием воли она заставила их выпрямиться-.

— Я не грабила банк, — не сказала, а прохрипела Джоли, в последний раз пытаясь докричаться до тех, кто не желал ее слушать. — И я никого не убивала!

— Вздерни-ка ее! — крикнул кто-то из толпы. Именно в этот самый момент из лавки вышел крупный мужчина с кулем муки на мощном плече. Лицо его было скрыто широкими полями большой, покрытой пятнами шляпы. Он был в простых коричневых штанах и рубашке из грубой ткани цвета сливочного масла, поверх которой был надет старый пиджак из оленьей кожи. Одним-единственным взглядом он утихомирил толпу зевак, затем неторопливо опустил мешок на деревянный поддон, спустился по ступенькам, пересек улицу, утопавшую в грязи, навозе и опилках, и остановился позади повозки.

— Ну что, Даниел, — раздраженно спросил сморщенный судебный исполнитель, — не собираешься же ты вмешиваться в то, что здесь происходит? Мы рассмотрели дело этой женщины должным образом и в соответствии с законом. И признали ее виновной.

Даниель! У Джоли екнуло сердечко, но она не могла позволить себе надежду на спасение. Нового разочарования она просто не вынесет!

Фермер стащил с головы шляпу, подставляя ветру волосы цвета спелой пшеницы, и поднял на нее глаза, имевшие тот же голубой оттенок, что и летнее небо ранним утром. Он не был красавцем, этот мужчина, однако что-то всколыхнулось в Джоли, когда она разглядывала его.

— Так это та женщина, которая ограбила банк? — спросил он, и его низкий голос заставил зевак беспокойно зашевелиться.

Джоли судорожно облизнула сухие, потрескавшиеся губы. Она никак не могла взять в толк, почему этот человек не прошел мимо, как все остальные, считавшие ее виновной в грабеже и убийстве. Она шагнула вперед, и веревка еще туже натянулась на ее нежной коже.

— По-моему, не очень-то она похожа на бандитку и убийцу, — заметил Даниель, скребя загорелой рукой чисто выбритую щеку. Отчаянно стараясь сосредоточиться на чем-нибудь ином, кроме этой жестокой реальности, Джоли обратила внимание на то, что в отличие от всех собравшихся здесь мужчин, у него единственного не было ни усов, ни бороды.

Вперед, переваливаясь, выступил тучный гробовщик, чей фургон стоял тут же неподалеку. Его звали Филиас Приббеноу. Он промокал носовым платком обильный пот на затылке.

— Если ты интересуешься ходом процесса, Даниель, — заявил он, — то это надо было делать раньше. Теперь время споров и разбирательств прошло.

Судья Чилвер, человек с воспаленными глазами и обвисшей кожей на лице, выступил вперед, и легкая ухмылка скривила его губы.

— Конечно, есть еще «свадебный обряд», — сказал он и сунул руки в карманы своего запачканного жирными от еды пальцами парчового пиджака. Затем внимательно оглядел горевших нетерпением зевак, прежде чем одарил Даниеля елейной улыбочкой, большим пальцем указывая на Джоли.

— Ты женишься на этой женщине, и мы отменим казнь. Но если она еще раз нарушит закон, тогда мы ее обязательно вздернем.

Раздался голос еще одного человека — молодого мрачного красавца в черных штанах и соответствующем пиджаке. На нем была гофрированная рубашка их тех, что так любили карточные игроки, а сам он, казалось, только что вышел из салуна «Одинокий Волк».

— Я считаю, Бекэм должен возместить то, что украла из банка эта Джоли Маккиббен. Конечно, если он возьмет ее в жены

Раздался общий гул одобрения, а Джоли затаила дыхание, увидев, как Даниель сжал челюсти. Он что-то пробормотал себе под нос и хлопнул пыльной шляпой по бедру.

— Было бы неправильным вешать эту женщину, — ответил Даниель и, сощурив глаза, бросил быстрый оценивающий взгляд на узницу. — Лучше бы вам отослать ее в Спокан, и пусть окружной суд занимается ее делом.

Еще несколько мгновений назад Джоли смогла бы поклясться, что выплакала все слезы, но сейчас они хлынули обильным потоком, все расплылось перед ее глазами. Ведь ей всего двадцать лет, она никогда еще не знала мужчину, не родила ребенка, нет, она не хотела умирать!

Судья Чилвер вынул свои карманные часы и большим пальцем щелкнул крышкой. Брови его чуть приподнялись, когда он увидел, сколько времени.

— Мы теряем время, Данл, — сказал судья.

— Я беру ее в жены, — ответил Даниель так, будто слова вытаскивали из него клещами. Затем нахлобучил шляпу, запрыгнул в повозку, проявив удивительную живость для человека своей комплекции. Даниель снял веревку, стягивающую шею Джоли. От облегчения она готова была упасть ему на грудь, но в последний момент взяла себя в руки.

А он развязал ее грубые путы, врезавшиеся в запястья, затем ловко подсунул руки ей под мышки и легко опустил на землю. Теперь он стоял рядом с ней, крепкий и надежный, словно вековое дерево.

Джоли качнулась, и он подхватил ее. Она была довольно высока для женщины — почти пять футов и девять дюймов ростом, но ее подбородок едва доходил ему до нагрудного кармана рубашки. Джоли, как в тумане, видела, как Хобб Джексон запрыгнул на свою повозку и отвязывает веревку, которую раньше привязал к крепкому суку. Голоса толпы зевак едва долетали до ее сознания, когда судья вновь обратился к ней. От него пахло перегаром и вообще он не следил за собой.

— А как насчет тебя, маленькая леди? Ты желаешь взять в мужья Дана Бекэма?

Джоли судорожно сглотнула. Она никогда не видела этого мистера Бекэма, и все, что знала о нем, так это то, что он республиканец, пьяница и бьет женщин, но, кажется, у нее нет никакого выбора, по крайней мере в данный момент.

— Я выйду за него замуж, — дрожащим голосом ответила Джоли. Теперь она точно знала, что не упадет в обморок, к горлу внезапно подступила желчь, а в желудке словно все оборвалось.

— Ты уверен в своем выборе, Дан’л? — спросил старый политик, крутясь на каблуках, словно бен-тамский петушок.

И снова Даниель стиснул челюсти так, что заходили желваки.

— Да, уверен, — громко ответил он, на этот раз избегая смотреть на Джоли. — Давайте покончим со свадебной церемонией. А чек я выпишу позже.

За спиной у Джоли заволновалась толпа горожан, приходя в себя от такого неожиданного спасения приговоренной к смерти. А она все это время молилась, чтобы не броситься к сапогам фермера и не умолить его отказаться от своего решения. Толпа прихлынула ближе, теперь она интересовалась свадебной церемонией ничуть не меньше, чем процедурой повешения. Джоли заставила себя в упор встретить их взгляды и бросила им молчаливый вызов: «Я жива, черт вас возьми, а вы, будьте вы все прокляты за свое желание увидеть меня мертвой!»

— У меня на столе лежит брачное свидетельство, — весело сообщил мистер Чилвер. — Остается только произнести нужные слова.

По иронии судьбы, бракосочетание должен был совершить тот же самый судья, который только что приговорил Джоли к повешению, но она была все еще слишком потрясена, чтобы разбираться в этих нюансах. Ей позволили жить дальше, увидеть новый восход солнца над колосящейся пшеницей и зеленые холмы. Это все, что сейчас имело для нее значение.

Судье Чилверу тем временем принесли все надлежащие бумаги, а Джоли стояла рядом с Даниелем под тем самым дубом, который едва не стал ее виселицей. Горожане снова начали напирать, не желая ничего упустить, шумя и толкая друг друга.

Джоли ответила на все задаваемые в таких случаях вопросы, не замечая, что слезы прокладывают светлые дорожки на ее покрытом густой пылью лице. Когда все было кончено, она и Даниель подписали витиевато разукрашенный документ, после чего ее новый муж взял ее за плечо и подтолкнул к потрепанному фургону, стоявшему на небольшой аллее между продовольственной лавкой и амбаром. А Джоли только тогда, когда увидела подпись этого человека на брачном документе, осознала, что теперь она не Маккиббен, а Бекэм!

А мистер Бекэм в это время довольно бесцеремонно подсадил ее в фургон, затем вернулся к своему мешку, который сбросил с плеча в тот момент, когда выходил из лавки и увидел ее. Загрузив мешок в фургон, он устроился на сиденье рядом с Джоли, которая сидела, будто аршин проглотила, сложив руки на коленях. Даниель отпустил тормоз и тронул вожжи.

Небрежным кивком холодно простившись с населением Просперити, он легким ударом кнута направил двух крепких гнедых мулов в нужном направлении.

Джоли нервно сжала пальцы и прикусила губу, а глаза ее под полями шляпы недобро сузились, когда она смотрела на остававшиеся позади дома главной улицы городка.

— Почему вы это сделали? — наконец не выдержала девушка, когда повозка выехала на проселочную дорогу и оказалась посреди поспевающей пшеницы. — Почему вы женились на женщине, которую даже не знаете?

Даниель так долго молчал, что Джоли показалось даже, что он и не собирается отвечать. Однако, честно глядя в ее чумазое лицо, коротко сказал:

— Потому что они собирались повесить тебя. Это был исчерпывающий ответ. А Джоли вдруг поняла, что надеялась услышать нечто иное, правда, сама толком не понимая, что именно.

— А если я в самом деле преступница? — рискнула спросить она. Потом спохватилась, что совсем не стоило бы этого делать: а вдруг Даниель Бекэм решит, что совершил ошибку и повернет назад, к тому самому одинокому дубу, стоящему в центре города?

— А ты преступница? — парировал он, задумчиво глядя на потные крупы длинноухих мулов, тащивших фургон.

Джоли густо покраснела, что было видно даже под толстым слоем грязи.

— Нет, — негодующе ответила она. — Я только была с Блейком и Роуди, вот и все. Я не знала о том, что они собирались ограбить банк.

И хотя уже в тысячный раз Джоли прокрутила в голове события, приведшие ее к виселице, она все еще остро переживала, что Блейк и Роуди не только совершили свое черное дело, но и бросили ее на произвол судьбы, оставив расхлебывать это дело.

Даниель — она все никак не могла заставить себя думать о нем как о своем муже — слегка надвинул шляпу на глаза, чтобы почесать в затылке.

— Тогда возникает другой вопрос. А что ты вообще делала в компании Блейка и Роуди и им подобных?

Джоли снова вспыхнула. Это ведь длинная и запутанная история, как она попалась на крючок Блейка! Она не тешила себя надеждами, что кто-нибудь, и меньше всего Даниель, поверит ей. Поверит в то, что у нее ничего не было ни с Блейком, ни с Роуди, несмотря на то, что она почти две недели путешествовала с ними.

— Когда я была в Сиэтле, я работала горничной в одном доме с матерью Блейка. Она была там кухаркой.

В это время фургон взобрался на вершину холма, и Джоли увидела большой опрятный белый дом, окруженный небольшими дворовыми постройками, разглядела колодец под крышей. Ко1да они подъехали к сенному сараю, то увидела необычайной красоты клумбу из живых васильков, росших вокруг чугунного водяного насоса буквально в нескольких ярдах от кухонной двери. Перед входной дверью была устроена специальная доска, чтобы счищать грязь с обуви.

Вдоль дома возвышался ровный ряд тополей, защищая постройки от ветра, а повсюду кругом колыхалось золотое море спелой пшеницы. Синева неба была для Джоли мучительно прекрасной, поскольку совсем недавно, еще этим утром, она была так близка к тому, чтобы увидеть ее в последний раз.

Даниель поставил фургон на тормоз, намотал вожжи на рычаг тормоза, после чего спрыгнул и протянул свои большие руки, чтобы принять Джоли. Очутившись в его руках и почувствовав их силу, она ощутила нечто вроде утешения.