— Письмо было написано ее рукой? Вы уверены?

— Конечно! — рявкнул старик. — Я еще не рехнулся, парень, и я скорее умру, чем лишусь разума. — Роган Фитцджеральд прищурился. — Итак, — сказал он злобно, — ты приполз обратно в Балликойлл, племянничек? Твои испанские друзья не поощряют глупость, не так ли? Видит Бог, как просто было покончить с О'Малли, но ты не сумел этого сделать, Кевен! Ты связался с мошенниками, парень, и ничего не сумел сделать! Может быть, тебе лучше сидеть здесь, где ты родился, вместо того чтобы пытаться доказать что-то. То, что ты незаконнорожденный, всегда останется с тобой.

Он внимательно рассматривал Кевена. — Думаю, что тебе захочется снова получить свое место? Ну, так и быть, ты удачливый ублюдок, племянник, место твое. У Имона нет способностей к этой работе, глупый он болван, поэтому место будет твоим навечно, и его унаследуют твои сыновья, если ты когда-нибудь обзаведешься домом и заведешь детей. Но веди себя прилично, Кевен. Помни, что мне ты обязан самим твоим существованием, а когда я умру, ты станешь должником Имона, если он поладит с тобой, как это делаю я, но я, в конце концов, испытывал к тебе добрые чувства, разве не так, парень?

Кевен Фитцджеральд ошеломленно кивал головой, испытывая даже какую-то благодарность к дяде за то, что оказалось так легко вернуться в родной дом. Должно быть, старик становится добрее от слабоумия. Кевен привычно сел на свое обычное место, и служанка принесла ему доску, на которой лежали баранина, хлеб и овощи. Перед ним поставили кружку эля.

Эйден в Англии? Как же это может быть? Ему нужно побольше разузнать об этом, но для этого необходимо время. Его денежки лежат у ювелира в Дублине. Внакладе он не остался. Но еще есть Конн. Пока он жив, он будет требовать возмездия. Но тогда почему они с Эйден известили Рогана, что провели это время во Франции? Может быть, ему ничего и не грозит, потому что они не хотят, чтобы о пребывании Эйден в Алжире стало известно? Он, может быть, даже сможет извлечь выгоду из того, что это известно ему? А вдруг лорд Блисс согласится платить ему за то, чтобы он не болтал лишнего, потому что могут возникнуть подозрения, что вовсе не Конн является отцом ребенка Эйден. Интересная мысль, подумал Кевен, но нужно разузнать кое-что еще.

Когда все домочадцы ушли спать, он остался сидеть в зале со своим дядей, что было их старой привычкой. Старик спал всего три или четыре часа за ночь, и казалось, что более длительный отдых ему не нужен. Они вышли из-за стола, с которого уже убрали остатки ужина, и сели у ревущего пламени очага с кружками эля в руках.

— Хорошо, что ты снова дома, — пробормотал Роган. Кевен хмыкнул.

— Все-таки ваши дети надоедают вам, признайтесь! Ни один из них на самом деле не любит вас, потому что вы старый пройдоха.

Роган тоже хмыкнул.

— Именно так, — признался он, — и ты, мой незаконнорожденный племянник, похож на меня больше, чем любой из моих собственных детей. — Он прищурил глаза. — Расскажи, где ты был. Не сомневаюсь, что в бегах.

После минутного раздумья Кевен рассказал дяде всю правду, чуть-чуть приукрашивая ее. Его действия в отношении внучки Рогана должны были принести Ирландии целое состояние, если бы эти проклятые испанцы и арабы не забрали все себе. Потом они дали ему этот забытый Богом клочок земли и Мануэлу, которая, бедняжка, умерла при родах, поэтому ему пришлось вернуться домой. Он хотел вернуться домой сразу, но ему было стыдно, что его не правильные действия украли у них состояние Эйден.

Роган кивнул.

— Ну ладно, — философски сказал он. — По крайней мере ты дома, парень, и я рад тебя видеть.

С этих пор за твоей семьей остается право управлять моими землями. Давай-ка найдем тебе хорошую девушку, и обзаводись семьей. Тебе уже давно пора иметь своих детей. Кевен собрался с духом и сказал:

— Дядя, у нас есть еще один способ получить для Ирландии богатство Эйден Сен-Мишель.

— Какой? — Вопрос был задан четко и ясно.

— У меня есть план, дядя, и если вы не против того, чтобы прикончить одного-двух О'Малли, мы можем здорово заработать.

— Давай дальше, — кивнул племяннику Роган.

— Нам надо завлечь Эйден в Ирландию. Она должна приехать сюда по своей воле.

— И как ты собираешься управиться с этим, парень? Моя внучка — англичанка по рождению и по воспитанию.

— В Ирландии должно появиться что-то, что дороже ей больше всего на свете.

— И что же это?

— Ее ребенок, — последовал ошарашивающий ответ.

— Господи, ну и дрянь же ты, Кевен Фитцджеральд, — выругался старик, — но, что лучше, ты находчив. Я всегда говорил, что ты похож на свою мать, но, клянусь Богом, это не так! Значит, ты хочешь похитить ее ребенка и требовать выкупа?

— Я женюсь на ней, дядя.

— Что? Эта женщина уже замужем. Ты что, повредился умом от жаркого испанского солнца?

— Эйден Сен-Мишель венчал личный капеллан королевы, хотя она крещена и воспитана в лоне святой католической церкви. Поэтому здесь, в Ирландии, как и везде, кроме Англии и некоторых немецких государств, ее брак не считается действительным. Я же, дорогой дядя, женюсь на ней по обряду церкви, в которой она была рождена, — единственной истинной церкви. Даже О'Малли с Иннисфаны не смогут отрицать этого. А когда господин Конн О'Малли приедет разыскивать ее, он будет один, и я убью его. Тогда, дорогой дядя, уже не будет никаких сомнений относительно того, чьей женой является Эйден Сен-Мишель. Раз она становится моей женой, значит, ее богатство становится моим. Все очень просто.

От удивления Роган Фитцджеральд открыл рот.

— Господи, племянник, будь ты проклят, но ты гений! Замечательный план, и такой несложный! Как жаль, что он не пришел тебе в голову пораньше, тогда мы бы избавились от этого проклятого испанца! Но нам надо ждать, пока она родит и оправится от болезни.

— Она писала вам, когда ребенок должен родиться?

— Где-то либо в конце зимы, либо ранней весной.

— Значит, следующим летом я еду в Англию, — сказал Кевен, — и привожу ребенка, чтобы он здесь погостил. Я не сомневаюсь, что его мать примчится следом. — И он засмеялся. — Вы ответили на письмо Эйден?

— Нет.

— Тогда зовите священника и сделайте это. Покажите вашей дорогой Эйден, как вы беспокоитесь и радуетесь за нее.

Роган Фитцджеральд послал за своим вторым сыном, Барра, который был назван так в честь брата Рогана, тоже священника. Кроме Барры, еще двое детей Рогана служили церкви. Его самый младший сын Фергал был монахом, а его старшая дочь Сорча — монахиней. Трое его других сыновей, Райсарт, Далах и Карра, ухитрились найти жен с хорошим приданым, простушек, которые были счастливы получить в мужья красивых сыновей Фитцджеральда. Однако все сыновья Рогана, включая двух служителей церкви, были жестокими, грубыми и алчными мужчинами, но не могли похвастаться острым умом, каким обладал их кузен Кевен.

Когда священнику Барра Фитцджеральду рассказали, как они хотят заставить Эйден приехать в Ирландию, он злобно сказал:

— Церковь не будет препятствовать тебе, Кевен, в твоем намерении сделать Эйден Сен-Мишель честной женщиной. Не беспокойся, я сам обвенчаю вас. Оглашения будут вывешены и прочитаны даже раньше, чем она приедет сюда, и откладывать свадьбу не придется. — Потом он холодно добавил:

— Церковь ожидает щедрого вознаграждения за помощь.

— Ты его получишь, — последовал такой же холодный ответ.

— Это вознаграждение не должно быть слишком большим, — вмешался старый Роган Фитцджеральд. — Помните, что богатство моей внучки предназначается для Ирландии. Это на золото Эйден мы будем покупать оружие и наемников, чтобы бороться с англичанами.

— Конечно, дядя, — успокоил его Кевен, — конечно! Итак, Барра Фитцджеральд от имени своего отца написал письмо своей английской племяннице.

Прочтя письмо, Эйден удивилась такому неожиданному интересу к ее жизни со стороны родственников ее матери, которые многие годы делали вид, что не знают о ее существовании. Правда, она писала своему деду о том, что вернулась в Англию, что ждет ребенка, но сделала она это по настоянию Конна и его семьи, которые надеялись выудить какие-нибудь сведения о месте пребывания Кевена Фитцджеральда. На самом деле она и не рассчитывала получить ответ, да еще такой доброжелательный. У Конна возникли какие-то подозрения, потому что опыт их прошлого общения с Фитцджеральдами заставлял его быть осторожным. Однако ничто не говорило о том, что Кевен вернулся в Ирландию. Шпионы семьи О'Малли, занимающиеся его розыском в Испании, зашли в тупик, когда, приехав в деревню, где были земли Кевена, выяснили, что он отправился на поиски своей сбежавшей жены и еще не вернулся.

— Не удивляюсь, — сказала Эйден, — что она от него сбежала. В конце концов, Кевена Фитцджеральда нельзя назвать хорошим парнем. Должно быть, она богата, если он за ней гоняется, — продолжала она с мрачным юмором, — а может быть, пользуется спросом на рынке рабов в Алжире.

— Если она ухитрилась сбежать от Фитцджеральда, — заметил Конн, — она постарается, чтобы он не нашел ее.

— Давай больше не говорить об этом мерзавце, моем кузене. Конн, я не хочу думать о нем. Никогда! А особенно сегодня, во вторую годовщину нашей свадьбы. Из-за Кевена нам не удалось отпраздновать нашу первую годовщину, и сейчас я не позволю, чтобы в такой счастливый день мы говорили о нем!

В это холодное и ясное февральское утро они уютно устроились в постели. Конн нагнулся и погладил большой живот жены.

— Твое желание, мадам, — закон. Как я могу спорить с матерью моего сына?

— Дочери, — поправила она. — Я знаю, что ношу дочь, милорд, и не спорь со мной! Он хохотнул.

— Почему ты так уверена?

— Не знаю, — ответила она, — но уверена. Совершенно уверена, что скоро у нас будет дочь.

— Как мы назовем нашу дочь, мадам? — Он быстро поцеловал ее в губы. — Как всегда, ты изумительна, моя дорогая!

Эйден улыбнулась. Впервые за много месяцев она была спокойна и счастлива. Некоторое время, до тех пор пока она не стала очень толстой, они поддерживали супружеские отношения. Но несмотря на ее огромную любовь к нему, ее тело отказывалось повиноваться зову сердца, и она не испытывала ничего похожего на то прекрасное, пылкое чувство, которое когда-то переживала и с Конном, и с Явид-ханом. Это огорчало ее, потому что она понимала, что лишает удовольствия и Конна. Но он отмахивался от этих ее переживаний.

— Когда родится ребенок, — пообещал он, — у нас все будет так, Эйден, дорогая, как было раньше.

По ее щеке покатилась слезинка, и она опять спросила:

— Как ты можешь быть уверен, Конн? Я сама не уверена.

Но он успокоил ее страхи добрыми словами, легкими поцелуями и нежными ласками.

— Итак, как ты собираешься назвать нашу дочь? — повторил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Есть такое латинское имя Валентинус, которое происходит от глагола valere, что значит «быть сильным». Я поняла, Конн: чтобы выжить в этом мире, женщина должна быть сильной. Поэтому я назову дочь Валентиной, это женский род от Валентинуса. Надеюсь, это имя принесет ей счастье.

— Она и так счастливая, если у нее такая мать, как ты, — галантно сказал Конн, — и такой отец, как я, — закончил он.

Эйден засмеялась, потом, посерьезнев, погладила его по щеке и сказала:

— Какой же ты хороший человек, Конн. Он покраснел.

— Мадам, что бы подумали мои благородные друзья при дворе, если бы услышали, какими нежными словами ты хвалишь меня? Моя репутация разлетелась бы в клочья.

— Твоя репутация, — рассмеялась она, — разлетелась бы в клочья уже давно, если бы королева не женила тебя на мне.

В отместку он принялся щекотать ее, и она, не желая отставать, стала тоже щекотать его до тех пор, пока оба не свалились в приступе хохота, задыхаясь и ловя воздух. Наконец он успокоился и, наклонившись, поцеловал ее. В его зеленых глазах светилась глубокая любовь.

— О-о-о! Я такая счастливая, — со вздохом объявила Эйден. — Разве это хорошо, Конн, быть такой счастливой?

— Конечно, дорогая, быть счастливой всегда хорошо.

— Я люблю тебя, — сказала она просто.

— Я знаю, — ответил он, — я тоже люблю тебя. И потом снова погладил ее толстый живот. Он слышал, как под его пальцами шевелился ребенок. Интересно, неужели это и в самом деле дочь, как утверждала Эйден? На кого она будет похожа? Действительно ли это его ребенок? И сможет ли он определить после его рождения, кто является его отцом?

Когда двадцать первого марта одна тысяча пятьсот восьмидесятого года Эйден, как и предсказывала, родила дочь, Конн, разглядывая лицо младенца, ни за что в жизни не смог бы сказать, был ли это его ребенок. Но это не имело значения, потому что он уже любил ее. Валентина Сен-Мишель была розовым младенцем, с голубыми, как у всех новорожденных, глазами и легким пушком рыжих волосиков на головке. В течение нескольких следующих месяцев эти глаза приобрели замечательный фиалковый цвет, и на головке выросли волосики, которые сохранили рыжий цвет волос ее матери.