— Расслабься. Просто лежи спокойно и отдавайся чувствам.


Целуя ее шею, Энтони свободной рукой принялся ласкать грудь Оливии. Ее соски стали твердыми, как от холодной воды. Казалось, она вновь погружается в мир грез прошедших дней, где ее разум плыл по воле волн, а тело едва чувствовало прикосновение пуховой перины.

Пальцы Энтони ласкали ее бедра, скользили ниже, задерживаясь в мягких ямочках под коленями. Она чувствовала все его крепкое тело и представляла так ясно, как будто смотрела на него. Маленькие соски, такие не похожие на ее собственные и казавшиеся крошечными пуговичками на его широкой груди, пупок на втянутом животе, темная дорожка волос, ведущая вниз, к его мужскому естеству.

Но то, что раньше пребывало в спокойствии, теперь буйствовало. Она ощущала его твердую плоть, прижимавшуюся к складкам между ее бедер. Восторг, грешный и неистовый, пульсировал в потаенных местах ее тела.

Она вдруг вся напряглась, вытянув ноги, и выдохнула:

— Я не собираюсь выходить замуж. Никогда. Я никогда не выйду замуж!

— Похвальное намерение, — прошептал пират, касаясь губами ее волос, и его ладонь скользнула между ее бедер. — И я его разделяю.

Он ласкал внутреннюю поверхность здорового бедра Оливии, пока она снова не расслабилась и ее тело не обмякло.

— Но мы не можем заниматься любовью, если не намерены пожениться, — запротестовала Оливия.

— Безбрачие совсем не то же самое, что целомудрие, — напомнил ей Энтони, касаясь языком ее уха, а затем прихватывая зубами мочку. — Мы это уже обсуждали.

— Но… но я могу з-забеременеть, — пробормотала Оливия, удивляясь, почему это вдруг перестало ее пугать. — Тогда нам придется пожениться.

— Я позабочусь, чтобы этого не случилось, — ответил он, и она расслышала в его голосе еле сдерживаемый смех. — Ты ведь еще невинна, несмотря на всю свою ученость. Умственные упражнения не заменят действительность, милая.

Оливия ничего не ответила.

Энтони перевернул ее на спину. В неярком свете, льющемся из открытого окна, она увидела его лицо. Он приблизился, чтобы поцеловать ее в губы, и она еле слышно вздохнула.

Для мужчины у него были необыкновенно мягкие и нежные губы. Под нажимом его языка раскрылись и ее губы. Она ощутила вкус вина и коньяка, брызг соленых волн, которые раскачивали «Танцующий ветер», и ветра, наполнявшего паруса фрегата.

С неожиданной жадностью Оливия вобрала в себя его язык, Энтони тотчас обхватил ладонями ее лицо. Она ответила тем, что взъерошила его волосы. Больше не сдерживаемые черной лентой, золотые, как гинеи, локоны Энтони рассыпались по его плечам. Когда она откинула его волосы и тоже сжала ладонями его лицо, оно осветилось загадочным сиянием луны за окном.

— Ты мне снишься, — сказала Оливия.

— Нет, не снюсь, — возразил Энтони и коленом раздвинул ей бедра.

Оливия почувствовала, как ее тело подалось ему навстречу, и в ожидании наслаждения жаркая влажная волна захлестнула ее лоно. Руки Энтони скользнули под ее ягодицы и чуть приподняли. Проникновение его плоти ошеломило ее, но лишь на секунду, затем появилось ощущение блаженства, и она подчинилась его воле. Запустив пальцы в золотистый водопад его волос, она впилась зубами в его губы и мгновенно уловила ритм движений его тела.

— Ты просто чудо, — прошептал Энтони,

— А ты — сон, — ответила Оливия. — Пусть бы он снился мне всегда.

— И мне тоже. — Он вдруг отстранился, так что его плоть почти покинула ее лоно.

— Разве я предполагала, что испытаю такое? — Оливия пробежалась пальцами по его ягодицам и сильным ногам, а он все еще нависал над ней не касаясь. — Когда была погружена в решение интеллектуальных загадок…

— Думаю, да. — Он снова медленно погрузился в нее. Затем коснулся твердого маленького комочка, о существовании которого она и не подозревала. Погладил его. Потер. А плоть его неистовствовала у нее внутри.

Оливия больше не была Оливией. Она распалась на мириады частиц. Растворилась в Млечном Пути. Зашлась в радостном крике. Она прильнула к его телу, которое было ее связующей нитью с действительностью. Спрятавшись в его крепких и надежных объятиях, она понемногу приходила в себя.

Энтони прижал ее к себе. Он знал — с того самого момента, когда ее принесли к порогу его расположенного на берегу дома, — что Оливия Гренвилл каким-то непостижимым и странным образом изменит его жизнь.

Глава 5

Она бежала по невероятно длинному коридору. Конечно же, он успеет ее поймать, прежде чем она добежит до конца. Сзади слышались его шаги, почти ленивые по сравнению с быстрым топотом ее собственных ног. «Беги, маленький кролик, беги!» — с легкой насмешкой повторял он. Дыхание толчками вырывалось из ее раздираемой болью груди, горло пересохло от страха и отчаяния. Он, как всегда, поймает ее у последнего окна, прямо перед массивной, обитой железом дверью, которая вела в комнаты их родового замка. Она почти поравнялась с окном, когда шаги у нее за спиной стали слышнее. Схватив девочку за талию, он приподнял ее над полом. Она брыкалась, молотя в воздухе своими короткими, обтянутыми чулками ножками, а он смеялся и держал ее поодаль, так что попытки освободиться походили исключительно на трепыхание попавшей в паутину мухи. «Ты еще не пожелала своему братцу доброго утра, маленький кролик, — продолжал издеваться он. — Как невежливо! Можно подумать, ты не рада видеть меня этим чудесным утром».

Он опять посадил ее на широкий каменный подоконник, и она теперь с ужасом смотрела в его ненавистное лицо. Спустя миг он завел ей руки за спину и крепко стиснул запястья, и она знала, что если откроет рот, пытаясь закричать, он тут же заткнет его своим носовым платком и она начнет задыхаться. «Давай-ка посмотрим, что тут у нас», — почти ласково прошептал он, и его рука проникла ей под юбку…


Оливия разорвала липкие черные путы ненавистных воспоминаний и рванулась к яркому, несущему освобождение солнечному свету реальности. Она открыла глаза. Сердце ее учащенно билось, дыхание стало тяжелым и прерывистым, как будто она все еще бежала, спасая свою жизнь.

Задрожав, она села и обхватила колени руками. Кроме нее, в каюте никого не было, хотя подушка все еще хранила отпечаток головы Энтони. Сквозь раскрытое окно проникали лучи солнца, и вскоре паника ее улеглась, сердце забилось ровнее, дыхание успокоилось. Но ей не удавалось стряхнуть с себя ужас и страх, вызванные отнюдь не ночным кошмаром, а возрождением давно похороненных воспоминаний.

На мраморной крышке комода с зеркалом стоял таз, а в нем кувшин с водой. Оливия отбросила простыню и встала. Все ее тело — с головы до пят — болело так, будто она только что проиграла состязания по борьбе. Вода в кувшине оказалась горячей. В мыльнице лежало вербеновое мыло, а рядом — чистые полотенца.

Налив в таз воду, Оливия стала мыться. Намыливая бедра, она вздрогнула, внезапно осознав, что именно открыло дорогу этим жутким воспоминаниям. Ночь любви с Энтони принесла ей ту же тянущую боль, что мучила ее после того, как ее сводный брат, насвистывая и оставляя дрожащую от ужаса девочку сидеть на подоконнике, уходил прочь.

Так было каждый день в течение того жуткого года, когда Брайан Морс жил в замке Гренвилл. Каждый раз, мучая ребенка своими грубыми руками, он тихо, но с явной угрозой шептал, что убьет ее, если она посмеет хоть кому-нибудь об этом рассказать. И спустя какое-то время оставлял, как брошенную куклу, на подоконнике.

Сколько ей было лет? Наверное, восемь или девять. И она была настолько уверена, что он приведет свою угрозу в исполнение, что просто не позволяла себе вспоминать то страшное время.

Оливии стало плохо. Какой знакомый приступ тошноты! Она прислонилась к комоду, ожидая, пока все пройдет. Собственная нагота теперь беспокоила ее сильнее, чем когда-либо прежде, и она лихорадочно распахнула дверцу шкафа и достала оттуда импровизированное платье.

Только надев его, она снова почувствовала себя в безопасности. Подойдя к окну, девушка взглянула на море. Надо же — впереди земля. Горбатый силуэт острова Уайт. Они рядом с домом. Энтони говорил, что, если ветер не переменится, к полудню они увидят остров.

Оливия отвернулась от окна и обхватила себя руками, как будто ей стало холодно, хотя солнце согревало дубовый пол у нее под ногами. Радость, похоже, покинула ее душу. Она чувствовала себя опозоренной, оскверненной, какой-то нечистой. Это было старое и знакомое ощущение, как и те отвратительные воспоминания, от которых уже не избавиться.

Ее взгляд упал на шахматную доску. В попытке отвлечься от сонма охвативших ее чувств Оливия задумалась над задачей, которую не могла решить минувшим вечером. И вновь, как часто бывало прежде, умственная гимнастика успокоила и отвлекли ее

— Уже решила?

При звуках беззаботного голоса Энтони Оливия обернулась. Сердце ее вновь учащенно забилось, и она не сознавала, что смотрит на него как на внезапно возникшее перед ней чудовище; лицо ее смертельно побледнело, а глаза стали огромными черными дырами.

— В чем дело? — Он двинулся вперед, и улыбка слетела с его губ, а голос утратил былую смешливость. — Что-то случилось?

— Нет, — ответила Оливия и покачала головой. Ее руки сами собой поднялись, как будто она хотела оттолкнуть его, и ей пришлось заставить их опуститься. — Задача, — нерешительно сказала она. — Я п-просто задумалась.

Она вновь повернулась к шахматной доске, но по спине ее пробежал холодок, когда Энтони подошел к ней сзади.

Он склонился и поцеловал ее в шею, и она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.

— Что случилось, Оливия? — Он положил руки ей на плечи, и она, напрягшись от внезапного отвращения, заставила себя смотреть на доску.

Может быть, если она не будет шевелиться и говорить, он уйдет?

Энтони озадаченно смотрел на ее склоненную голову. Что же произошло? Проснувшись, он увидел, что обнимает свернувшуюся рядом с ним Оливию. Его наполнило восхитительное ощущение полноты жизни, и он мысленно поплыл по волнам памяти о чудесах минувшей ночи. Она крепко спала, когда он с неохотой покинул ее… всего три часа назад…

Что же все-таки произошло? Он чувствовал ее отвращение, чувствовал напряжение в попытке оттолкнуть его от себя.

— Белую ладью на с3. Черную пешку на b3, — глухо произнесла она, не двигая фигур.

— Да, — подтвердил он, снимая руки с ее плеч. — Совершенно верно.

Она вздохнула с явным облегчением, но взгляда от доски не подняла.

— Когда мы будем дома?

— С наступлением темноты мы доберемся до нашей якорной стоянки, — ответил он, вновь поднимая руки, чтобы обнять ее. Но тотчас одернул себя. — Почему ты не говоришь мне, что случилось?

— Ничего, — сказала Оливия, бесцельно передвигая шахматные фигуры и все еще не находя сил взглянуть на него. — Как ты думаешь, к этому времени моя одежда будет готова?

— Адам уже сделал последние стежки. Ты проспала завтрак, но я пришел сообщить, что мы перекусим в полдень. На верхней палубе накрыт стол.

Его ласковые слова напомнили ей о захвате «Донны Елены»… о ее радостном возбуждении… о том, к чему это привело… и о том, как она голодна. Но Оливия не могла ответить Энтони такой же нежностью.

— Спасибо, — только и сказала она.

Энтони выждал несколько секунд, а затем спросил:

— Значит, ты придешь?

— Да… да, через минутку…

Она опять умолкла в нерешительности, и в каюте воцарилось тягостное молчание. Нахмурившись, хозяин судна направился на палубу. Неужели он ее обидел? Но это же смешно!

Их тела и души звучали в унисон, дополняя друг друга. Он чувствовал это и понимал, что она испытывает то же самое, причем чувствовал с того момента, когда она переступила порог его дома. А теперь эта связь как будто внезапно оборвались.

Неужели она сожалеет о ночи любви? Сожалеет, что больше не девушка? Боится последствий того, что произошло, и обвиняет в этом его? Что ж, пожалуй, несмотря на его клятву, реакция Оливии может быть непредсказуемой.

Энтони взобрался на верхнюю палубу и встал позади Джетро, взглянув сначала на паруса, а затем на остров. Теперь уже четко различались его зеленые долины и белесые утесы. Он отдал распоряжение, и матросы полезли по вантам, отвязывая большой белый марсель и сворачивая его на реях.

Оливия с нижней палубы внимательно наблюдала за их действиями. Все происходило четко и слаженно, каждое движение, отточено! Это напоминало ей поиск решения шахматной задачи или вывод нужной математической формулы.

Когда она поднялась по трапу, Энтони поспешил ей навстречу. Лицо его было мрачным, огоньки в глаза погасли.

Оливия села за стол. Тут были кастрюлька с вареными яйцами, пшеничный хлеб и горшочек масла, кувшинчик с медом, розовая ветчина а кувшин эля. Несмотря на душевные муки, она была голодна.

Энтони сел напротив, подставил лицо солнцу и ветру и ненадолго закрыл глаза.