— Да откуда я знаю? Дурацкие вопросы задаешь! Я и сама еще от шока не отошла. Пойдем лучше на кухню, поедим чего-нибудь… А Леська пусть поспит, не мешай ей. Ты яичницу с колбасой будешь?

— Что? — поднял на нее испуганные, ничего не понимающие глаза Илька. — Какую яичницу?

— О господи… Обыкновенную, какую! Глазунью!

— А… Нет, я не хочу, спасибо. А откуда она взялась, эта жена?

— Ну, может, и не жена… Хотя нет, она точно жена. Она его «своим мужиком» называла. И еще — «моим Андрюхой».

— А Леська-то тут при чем?

— Во пристал! Да ну тебя к лешему! Сами в своих делах разбирайтесь! Одна суета с вами, ей-богу! Оно мне надо, сам подумай? Еще и драк мне тут не хватало! Прямо хоть от квартиры отказывай.

Сердито фыркнув, Ритка развернулась и ушла на кухню, откуда вскоре донесся аппетитно шкварчащий звук разлитых по сковородке яиц. Илья постоял в прихожей еще какое-то время, старательно хмуря лоб и будто соображая что-то, потом сунул руку в карман куртки, бросил портфель на пол и, присев на корточки, начал вытаскивать из него разного рода мятые бумажки, с озабоченным видом в них вглядываясь. Наконец искомый предмет нашелся — глянцевая картонная полоска в синей рамке с фирменным логотипом сбоку, с именем, выписанным синими четкими буквами. Оглянувшись на дверь их с Лесей комнаты, Илья постоял еще какое-то время в нерешительности, потом прошел на цыпочках в ванную и запер за собой дверь. Пальцы дрожали, и он никак не мог совладать с ними, нажимая маленькие кнопки мобильника. Наконец с третьей попытки получилось, и знакомый мужской голос ответил сразу, весело и уверенно:

— Да! Слушаю! Кто это?

— Это… Это Илья вам звонит… Здравствуйте.

— Здравствуйте… Не понял, какой Илья?

— Ну, тот самый. Который у школы стоял. Вы у меня еще жвачку попросили, а потом…

— А, да! Понял, понял! Привет, Илья! Ну, как там твои обидчики? Надеюсь, прижали хвосты?

— Да. Спасибо вам. Все в порядке. Только я не поэтому звоню.

— А что? Еще какие-то проблемы есть? Ты говори, не стесняйся!

— Да я не знаю, как вам это сказать… В общем, тут ваша жена приходила, и у тетки моей теперь фингал.

— Что? Не понял… Какая тетка? А, ну да, ты же с теткой живешь… А чья жена-то приходила?

— Да ваша, ваша жена! Я же говорю — ваша! Она пришла и побила Леську, мою тетку! Вы ей скажите, пожалуйста, чтобы она… Ну, чтобы… Леська — она слабая, ее бить никак нельзя.

— Хм… По-моему, ты что-то путаешь, парень…

— Нет, ничего я не путаю. Вас же Андреем зовут?

— Ну да, Андреем… И все равно я не понял. Ты точно ничего не путаешь?

— Нет. Не путаю. И квартирная хозяйка говорит, что это она приходила.

— Ладно. Ладно, Илья. Я разберусь. Нет, ей-богу, ерунда какая-то…

* * *

Нажав на кнопку отбоя, Андрей притормозил у светофора, опустил окно, вдохнул в себя порцию морозного воздуха. Господи, этого еще не хватало! Хотя на Аньку это похоже — она своим деревенским привычкам всегда была верна. Чуть что — сразу в морду лепила. Еще и нет вроде никакой супружеской измены на горизонте, а она греховную симпатию уже нюхом чуяла и на корню ее из благодатной почвы выдергивала, как сорняк чертополох. Но здесь — другой совсем случай! Он же, простите, эту тетку и в глаза не видывал! Тетка какая-то… Зачем ему чья-то тетка? Нет, но откуда Анька пронюхала, что он к этому пацану домой ходил? Ерунда какая-то…

Тихо матюгнувшись на заверещавший сзади нетерпеливым гудком «Ниссан», Андрей тронул с места, на ходу выискивая в мобильнике Анькин номер. После пятого гудка тещенькин голосок с треском вонзился в ухо:

— Аллё! Аллё! Слушаю!

Андрей поморщился, отстранил от себя аппарат, в который уже раз пообещав себе научить бедную женщину городской культуре телефонного общения. Орет же в трубку, как потерпевшая! И еще дует туда зачем-то…

— Анька где? Дайте ей трубку! — рявкнул Андрей с остервенением.

— Чего орешь? Анюта сейчас ванну принимает! — надрывно-громко сообщила теща.

— Так отнесите ей телефон!

— А-а-а… Сейчас, сейчас, отнесу! Погоди маненько!

Под аккомпанемент ее пыхтения Андрей доехал до следующего светофора, снова встал, барабаня пальцами по покрытию руля.

— Да-а-а? — вскоре раздался в трубке непривычно расслабленный, будто мяукающий Анькин голос. — Ты когда домой приедешь, милый? Ты не забыл, что мы с мамой завтра утром в санаторий уезжаем?

— Нет. Не забыл. Я скоро приеду. Мне тут еще в одно место надо заскочить. Аньк, тут такое дело…

— Да, слушаю, милый…

Здрасте! Это еще что за новости? Ну, бабы! Одна в трубку орет, другая милым обзывается. Опять новенькую статью из журнала «Космополитен» на нем отрабатывают, что ли? Как воспитать хорошего мужа на контрастах? Или это связано со скорым отбытием Аньки с тещенькой в южный санаторий, и непривычное «милый» служит эквивалентом благодарности за оплаченные дорогущие путевки?

— Слушай, Аньк, тут такое дело… — повертев головой, повторил Андрей, — ты сегодня случаем ни к кому в гости не заходила?

— Значит, все-таки нажаловалась, шалава подзаборная? Мало ей от меня прилетело? Можешь ей передать: раз мало, еще получит! — резким и далеким от расслабленной томности голосом проговорила в трубку Анька, и Андрей услышал, как сердито плеснула вода под ее грузным телом. Потом донеслись до его уха еще какие-то странные звуки, вроде легкой борьбы с непонятным бормотанием, и уже тещенькин визгливый голосок винтом вошел прямиком в мозг.

— Чего ты к ней пристал, ирод окаянный! Итак девка с утра снервничала из-за твоей драной чувырлы! Еще спасибо скажи, что я вместе с ней туда не поехала! А то б она живой не осталась! Звонит еще, главное, спрашивает! А ну, давай быстро домой, кобель паскудный! Еще от жены постель не остыла, а он, смотрите-ка, по бабам зашастал! Ишь, какую моду взял!

— Да никуда я не зашастал! Откуда вы вообще?..

— А ты не оправдывайся! Нам, главное, путевки купил, решил с глаз долой подальше отправить, а сам? Даже и ждать не стал, когда мы в поезд сядем! Совесть-то есть, нет? Не терпится, что ль? Ехай быстро домой, тута разбираться будем! Ну?

— Лапти гну, — равнодушно схамил Андрей в трубку и быстро нажал на кнопку отбоя. И отбросил мобильник на сиденье, от себя подальше.

Доехав до ближайшего перекрестка, он свернул влево, быстро соображая, как выбраться из наплывающей к вечеру пробки. Ничего не поделаешь, надо снова в тот район тащиться, где пацан с теткой живет. Ну, Анька, ну, дурища, натворила делов! Нет, откуда она узнала? Следила за ним, что ли? Или по-модному поступила, частных агентов для слежки наняла? А что, с нее станется. Может, вычитала про такие дела в умном журнале «Космополитен» и наняла. А бедной тетке пацана и невдомек. Прилетело ни за что ни про что. В самом деле, неловко как получилось. Называется, помочь пацану захотел. Сходил за хлебушком.

Остановившись у магазинчика, где отоварился давеча гостинцами, Андрей долго думал, стоит ли на сей раз заявляться с подарками. Решил — не стоит. Он же не в гости идет, а извиняться. И перед дверью квартиры потом долго маялся, переступая с ноги на ногу. Неловко, жуть! Вот что он сейчас скажет? Извините, оплошность вышла? Давайте я вам денег на лечение дам? А вдруг Анька и впрямь эту тетку здорово покалечила?

Услышав, как этажом выше хлопнула чья-то дверь, Андрей торопливо нажал на кнопку звонка, натянул на лицо виноватую улыбку. Дверь тут же открыли, и мальчишеское лицо с багровым фонарем под глазом показалось в проеме приоткрытой двери:

— А, это вы… Проходите.

— Это что? — удивленно уставился на него Андрей. — И тебе, что ль, от Аньки досталось?

— Это вы про фингал?

— Ну да…

— Нет, это в школе. Еще до того, как вы с ними разобрались. Теперь уже все в порядке, не пристают. А фингал — подумаешь… Фингал быстро пройдет.

— А тетка где?

— Она спит…

— А… Ну ладно. А может, я подожду, когда она проснется? Вообще-то, я извиниться хотел за Аньку, за жену мою. Понимаешь, тут такое дело… Недоразумение вышло. Она у меня ревнивая, вот и подумала…

— Тогда пойдемте пока на кухню, я картошку варю. А тетя Рита ванну принимает. Она там подолгу плещется, вы не бойтесь. А Леська скоро уже проснется, я думаю.

— Леска — это кто?

— Так тетка же моя…

На кухне Илья по-хозяйски усадил гостя за стол, поставил перед Андреем тарелку с двумя исходящими вкусным паром картофелинами. Он потянул носом, улыбнулся. Подумалось вдруг, что уже и забыл, как пахнет горячая вареная картошка и какой у нее вкус, простой, сытный и сермяжный. А раньше тоже, между прочим, картошка ему привычным блюдом была. Можно сказать, он на картошке и вырос. Уминал ее, матушку, с чем ни попадя — с квашеной капустой, с салом, с луком — что в доме было.

— Только у нас ни масла, ни сметаны нет, — словно угадав его мысли, виновато проговорил Илья. — Но так просто тоже вкусно? Вы ешьте, я еще положу. Я много сварил.

— Спасибо. Я съем. С утра ничего не ел. Голодный — жуть. Значит, вы тут с теткой и живете, да? — оглядел он мельком небольшую уютную кухню.

— Ага. Мы тут комнату у тети Риты снимаем. Самую маленькую. Чтобы платить меньше.

— Понятно… А что, родственников у вас нет, что ли? Ну, бабушек там, дедушек.

— Нет. У нас вообще никого нет.

— Сироты, что ли?

— Нет, я не сирота. У меня мама в Америке живет.

— Ух ты! В Америке? Здорово! А отчего ж тебя к себе не забирает?

— Не знаю. Не может, наверное. Да и как Леська тут без меня останется?

Андрей поднял голову, посмотрел на него внимательно. Странный какой пацан. Вроде маленький, а говорит, как взрослый мужик. Да уж, и впрямь захотелось на ту тетку глянуть.

— Илья, кто это? — раздался за спиной Андрея сонный с хрипотцой голос. — Что вы здесь делаете, мужчина?

Андрей вздрогнул и тут же подавился горячим куском картофелины, и закашлялся совершенно некстати. Так и обернулся на этот голос, пытаясь подавить в себе дурацкий спазм. И слова вылетели тоже дурацкие, отрывистые, неловкие:

— Изви… Извините… Я… В общем, это моя… Моя жена…

— Лесь, это тот самый Андрей, который мне в школе помог, — пытаясь упредить его неловкость, сунулся вперед с объяснениями Илья. — А с его женой недоразумение вышло, Лесь. Он извиняться пришел.

— Хорошенькое недоразумение, однако, — сердито проговорила Леся, слегка тронув багровый оплывший глаз. И, обращаясь уже к Андрею, бросила сухо: — Вы зачем сюда пришли? Извиняться? Вот и считайте, что извинились. Уходите.

Андрей прокашлялся наконец, взглянул на Лесю оторопело и виновато и тут же неловко отвел глаза. Надо было и впрямь встать и уйти, как она просила, но он не мог. Странное внутри шевельнулось чувство, похожее на жалость к этому худенькому, сердитому, битому жизнью существу. Сразу видно, что шибко битому. Да к тому же и страшненькому, бледному и лохматому, с огромным синяком под глазом. Хотя это была и не та совсем жалость, которую, к примеру, он испытал давеча к старушке на рынке. Эта жалость была другого рода, более неразрешимая, более для него недосягаемая. И в то же время притягательная, как нежный горный цветок эдельвейс. Растет он себе на горе, маленький и хрупкий, и гнется на холодном ветру. А попробуй дотронься до него рукой… Для этого надо на гору залезть, пальцы себе в кровь ободрать. Нет, от этой жалости двумястами долларов и не откупишься, точно не откупишься. Да и не хотелось от нее откупаться, если честно.

— Понимаете, это и правда недоразумение, — положив руку на сердце, улыбнулся Андрей как можно мягче. — Совершенно дурацкая ситуация получилась. Я ведь как лучше хотел! Решил помочь племяшу вашему, в школу съездил, с обидчиками его разобрался. И опять же телефон надо было вернуть.

— Не понимаю… С чего это ради? — дернула худеньким плечом Леся и, поморщившись, снова дотронулась пальцем до припухшего нижнего века. — Делать вам нечего, что ли?

Илька глянул на Лесю настороженно, будто осудил, что она говорила так необычно.

— Лесь, ну чего ты?.. Он же и правда мне помог. Надо человеку спасибо сказать, а ты… Хамишь-то зачем?

— А я уже сказала человеку спасибо, Илья. Ты что, не слышал? И я не хамлю. Я просто хочу узнать, что ему еще от нас надо?

— Да ничего мне не надо, — коротко пожал плечами Андрей, продолжая вглядываться в эту странную то ли девушку, то ли женщину, похожую на больного и замерзающего, но стремящегося упрыгать подальше от теплых протянутых рук воробышка.

Пауза повисла неловкая, напряженная, и стало слышно, как медленно капает вода из плохо закрученного крана, как в ванной громыхнула чем-то Ритка — видно, постирушки затеяла. Действительно, самое время гостю встать и уйти, еще раз вежливо извинившись за беспокойство. Только не мог он уйти. Сидел так, будто прирос к кухонному хлипкому табурету, смотрел Лесе в лицо, не отрываясь. Она вдруг смутилась под этим пристальным взглядом, опустила глаза, переплела худые руки крестом под грудью.