— Илюха, погоди, я тебя до школы подброшу! — вытягивая у Леси из-под утюга недоглаженную рубашку, закричал Андрей в приоткрытую дверь. — Я сейчас, я быстро!

— А завтракать? — подняла Леся на него обиженные глаза. — Я овсянку с сыром на завтрак сварила…

— Сама ешь свою овсянку! Красивше будешь! — Извернувшись, Андрей чмокнул ее в нос и продолжил натягивать брюки. — И вечером нас с Илюхой тоже рано не жди, мы в магазин поедем. В этот, как его… В художественный. Где всякие бебихи для рисования продают.

— Слушай, а с Риткой все-таки неловко вышло… Получается, выжили мы ее?

— Так не на мороз же! Она, по-моему, таким выживанием очень даже довольна осталась.

— И все равно — нехорошо. Это ж ее квартира!

— Ой, да какая разница… Ну хочешь, я с Кирюхой договорюсь, и мы у него жить будем? Какая разница, где жить, Лесь? Мне — так лишь бы с тобой…

Последние слова Андрей проговорил уже на пути в ванную, потом они потолкались все вместе в прихожей, потом дверь наконец захлопнулась, и Леся осталась одна в гулкой квартирной тишине. Побродила по пустым комнатам, зашла на кухню, приподняла крышку над кастрюлей с полезной невостребованной кашей, улыбнулась бездумно. Потом налила себе в большую чашку кофе, плеснула туда сливок, села у окна. Мыслей в голове опять никаких не было. Отказывались они в голове появляться, и все тут. Вместо них перекатывалось там что-то мягкое, теплое, огромное и до невозможности нежное, занимало все пространство вокруг. И ничего не хотелось делать. Хотелось просто сидеть вот так и растягивать губы в улыбке. Час сидеть, два сидеть, три сидеть. Медленно вставать, снова наливать себе кофе и снова садиться у окна с пустой и легкой, как перышко, головой. Леся и забыла, что существует в природе замечательное женское и человеческое состояние — быть любимой. И любить. И не тревожиться безнадежным одиночеством. А организм не забыл, оказывается. Ишь, как нежится в наплывшей беззаботности, словно торопится наверстать упущенное. Хотя, наверное, можно эту беззаботность и обозвать как-нибудь обидно — леностью и глупостью души, например. Душа ж по определению обязана трудиться да напрягаться до изнеможения каждую жизненную секунду. Но это пусть тот обзывается, кто может позволить себе взять и поплавать в этом состоянии в любое удобное время, и плавает частенько, кстати, не отдавая себе в этом отчета. И не ценит.

А Леся теперь знала, какова на вкус эта беззаботность. И какова она на ощупь. И на запах. От нее счастьем пахло, поцелуями да ночными радостными безумствами, а еще тихим одиноким утром, овсяно-сырной кашей и хорошим крепким кофе. В общем, обыкновенной счастливой женской жизнью пахло. А еще — она увидела счастливые Илькины глаза, вспыхнувшие радостным ожиданием обещанной поездки в магазин за «художественными бебихами», как их неуважительно давеча обозвал Андрей.

— …Илюха, я твоей тетке сегодня предложение сделал! — обернулся Андрей к мальчишке, притормозив у школьного крыльца. — Ты как вообще к этому относишься? Не против?

— А Леська что? — поднял Илья на Андрея большие светлые глаза.

— А тетушка твоя с предложением согласилась! — придав голосу немного смешливой церемонности, важно кивнул Андрей. — Так что будем жить, как умеем. За тобой в котором часу заехать?

— У меня шесть уроков. Часа в три, наверное? А мы правда в магазин поедем?

— А то. Договорились же.

— Только, знаешь, я должен тебя предупредить — там все дорого. Там одна кисточка треть Леськиной зарплаты стоит.

— Да ладно! Не дороже денег твоя кисточка. В три я за тобой заеду. Жди меня на крыльце. Пока!

— Пока…

Выйдя из машины, Илья долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Кто-то легко тронул его за плечо, и он обернулся, ткнувшись взглядом в конопатое лицо бывшего обидчика Селиванова.

— Слушай, Быстров… А кто он тебе, этот мужик? Новый папаня, да?

— Ну да… Вроде того, получается… — пожал плечами Илья, улыбнувшись.

— Круто. Повезло тебе, Быстров. Классный мужик, сразу видно, при бабках. И тачка у него классная. Ты это… Если кто будет на тебя наезжать, ты говори… Ага? Мы с пацанами разберемся.

Слава богу, школьный звонок задребезжал вовремя. И благодарить Селиванова за доброе, но весьма сомнительное предложение не пришлось. Развернувшись, Илья весело запрыгал по школьным ступеням — не хотелось опаздывать на урок истории. Тема была очень уж увлекательная, про декабристов. Интересные люди. Богатые, вельможные, но все блага в одночасье отринувшие. Почему? Так хотелось подойти поближе к этому «почему», покопаться в нем. Они ж предполагали, наверное, что восстание неудачей закончится? Значит, и власть для них не самоцелью была? Хотя вопросы эти наверняка на уроке и не будут подниматься. И задавать их учительнице тоже нет смысла — она его на смех поднимет. В прошлый раз, например, вообще заявила: у меня, Быстров, здесь обычный школьный урок, а не духовный спиритический сеанс.

— …Андрей Андреевич, вас директор просил зайти, как появитесь, — выплыло из-за компьютера навстречу вошедшему в приемную Андрею строгое, но приятное лицо секретарши Наташи.

— Хорошо, зайду, — бросил ей на ходу Андрей.

— Нет, вы прямо сейчас зайдите, прошу вас. Андрей Васильевич сказал — сразу, как придете! Он, знаете, сердился…

— Хорошо. Я сейчас зайду.

Развернувшись, Андрей, как был, в пальто, решительно толкнул дверь отцовского кабинета, шагнул через порог:

— Ты, говорят, на меня сердишься?

— Нет, с чего ты взял… — поднял на него задумчивые глаза отец. — С чего бы мне на тебя сердиться? Вот завидовать — это да. Последние дни смотрю на тебя и завидую.

— Хм… Чему завидуешь?

— Да от тебя радостью за версту прет, руками потрогать можно! Что, баба классная попалась, да? Я в молодости тоже от баб настроением зажигался. Бывало, бывало дело. По утрам гору свернуть мог, такая сила внутри появлялась! Когда ты мне ее покажешь, сынок? Познакомь, интересно же!

— Что она, картина, чтоб ее показывать? — недовольно пробурчал Андрей, отводя глаза в сторону. — И вообще, у тебя это звучит как-то… не так. Я не хочу о ней в таком тоне разговаривать.

— Ого… Что, дело серьезными отношениями пахнет? Может, тебя и влюбиться, не приведи господи, угораздило?

— Да. Угораздило. И я этому рад. И вообще, это мое дело! Только мое!

— А если угораздило, так покажи свою бабу, не жадничай. Что в этом такого, не понимаю? Чего ты над ней, как царь Кощей над златом, чахнешь?

— Я не чахну. Просто не хочу, и все. Боюсь, сглазишь.

— Да ладно… Уж поверь мне, я знаю в женщинах толк. А ты в этом вопросе вообще мальчишка неопытный, просидел столько лет на одном месте, толстым Анькиным задом придавленный. Я же сразу оценю.

— Нет. Не надо мне твоих оценок. И толковости твоей не надо. Придет время — познакомишься. А пока не хочу. Она у меня женщина скромная.

— Хм… Скромная, говоришь? Что ж, не самое хорошее бабское качество — скромность. А она, часом, по внешности — не копия ли твоей Аньки?

— Слушай… Отстань, а? — едва сдерживая накипь раздражения, глухо проговорил Андрей. — Я же сказал — потом.

— Ладно, иди. Не больно-то и хотелось, — вяло махнул рукой Командор, утыкаясь в разложенные на столе бумаги.

— Обиделся, что ли?

— Нет. Мне чувство обиды незнакомо. Потому что не родился на свет человек, от которого я бы снес обиду. А кто родился, того уже в живых нет… Понял? А поскольку ты есть мой сын, то тебе все можно. От тебя — не обида. От тебя — милые мальчишеские капризы. Не более того. Ладно, иди… Мне работать надо.

Однако работать Командо́р больше не смог. Застряла заноза в голове, шевелилась обидной досадой. Он думал: «Нет, что этот наглый парень себе позволяет? Да он в ногах у отца должен валяться. Провидение благодарить за подарок в виде такого отца! Конечно, личная жизнь мужчины — неприкосновенна, в этом он с ним согласен. А с другой стороны — он же не чужой ему. Он же свой. В конце концов, он никогда не был ему по-настоящему отцом, и это тоже надо понимать! Любое новое состояние для человека непривычно. Тем более такое — состояние неожиданного отцовства. Оно трудное и незнакомое. Но видит бог, он старается, он изо всех сил радуется этому новому состоянию. В конце концов, он безмерно счастлив, если выражаться высоким штилем… А если так, то нет у Андрея никакого права оскорблять отца в лучших чувствах. Не наелись пока его мужские инстинкты сладкими родительскими ощущениями, им большего надо, им единения подавай, отцовой-сыновней близости, и по самой полной программе. Он имеет право, он отец!»

— Наташа, позови ко мне Игоря Хрусталева. Который охранником на входе стоит. Высокий такой, красивый. Ты тихо к нему подойди, поняла? Так, чтобы Андрей не видел, — проговорил Командор решительно в селектор.

— Хорошо, Андрей Васильевич. Сделаю.

Голосок Наташин стих, селектор ласково щелкнул, мигнул зеленой кнопкой. Задумчиво откинув красивую седую голову на спинку кресла, Командор побарабанил пальцами по подлокотникам, нахмурил слегка лоб. Да, с Игорьком нехорошо получилось, конечно. Да и с Иванычем, его отцом, тоже. Так с преданными людьми не поступают. А с другой стороны — на каком месте он должен Андрея на фирме держать? У него ж образования нет, даже самого мало-мальского. Слесарюга из автосервиса, ноль без палочки. Место начальника службы охраны — для него самое то. А отец и сын Хрусталевы и без должностей переморгаются, ничего страшного с ними не произойдет. Из дома же он их не выгоняет, в конце концов.

— Звали, Андрей Васильевич? — тихим приятным тенорком прозвучал от двери вежливо-почтительный голос Игоря.

— Да, Игорек, заходи. Чай-кофе будешь? А может, коньячку?

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда сразу к делу?

— Слушаю, Андрей Васильевич.

— У меня к тебе будет поручение самого деликатного свойства, Игорек. Этого я не могу доверить никому, кроме тебя. Ты парень свой, я тебя с малолетства знаю.

— Я сделаю все, что вы мне скажете, Андрей Васильевич. Вы можете на меня рассчитывать в любом вопросе. Абсолютно в любом. Даже в самом интимном.

Игорь так преданно глянул шефу в глаза, что самому приторно стало. Переборщил, наверное. Хотя у шефа ни один мускул на лице не дрогнул, лишь выскочила из глаз маленькая искорка глумливой насмешливости, вроде того — эка ты, брат, загнул с интимностью-то.

— Нет, моя просьба не представляет собой ничего сверхособенного. Надо просто узнать, с кем встречается мой сын Андрей. Что за женщина, из каких кругов, возраст, семейное положение, ну, и так далее. Хочу удовлетворить свое отцовское любопытство, не более того. Справишься? Но только так, чтоб Андрею и в голову не пришло, что…

— А я уже сейчас готов вам сообщить всю информацию об этой женщине, Андрей Васильевич. Абсолютно полную. Хотите?

— Да? Но как ты?..

— Да случайно. Совершенно случайно. Это моя бывшая жена, Леся Хрусталева. Вы ее должны помнить. — Он сглотнул и будто заволновался сильно, опустил взгляд себе под ноги, замолчал.

Командор посмотрел на него с недоумением, потом протянул задумчиво:

— Бывшая жена, говоришь? Странно. Нет, я ее совсем не помню.

— Ну как же, Андрей Васильевич! Вы должны ее помнить. Вы же… Вы же…

— Ах, да-да, была там какая-то история. Точно была! Погоди… Кто ж у меня тогда в женах ходил? Валентина, что ли? Точно, Валентина! То бишь Валерия. Модная была актрисулька, популярная — жуть. Красивая женщина, жаль, что спилась. А твоя баба мне тогда просто под руку попалась, ты извини. Оно как-то случайно все вышло. Хотелось, понимаешь ли, Валентину ревностью расшевелить. Мне вообще все равно было, какую бабу под глазок камеры в спальню заволочь… Главное, чтоб убедительно было.

— Так это… Это вы сами кассету в телевизор сунули?.. Чтобы… Чтобы все увидели?

— Ага. Сам. Я ж говорю — твоя жена мне тогда первой под руку попалась. Она, кстати, и не сопротивлялась совсем. Шла, как овечка на заклание. Дура она у тебя была. А кстати, чего ты с ней развелся-то? Ко мне приревновал, что ли?

— Н… Нет… Я не ревновал. Меня отец заставил. Сказал, что она фамилию опозорила. И вроде как на вас сослался, что вы развода потребовали.

— Я?! Развода? Да ну, зачем… Я эту историю и забыл тут же, если честно. А ты уверен, что мой сын… он с этой твоей бывшей время проводит? Она кто сейчас?

— Да никто… Кем ей быть? Сами же говорите — овечка. Живет, с хлеба на воду перебивается. Комнату в спальном районе снимает. Сестра ей ребенка подкинула, а сама квартиру продала и в Америку смылась. Теперь она ее пацана растит, так и живут.

— Ого! Там еще и ребенок есть. Что ж, понятно… А как думаешь, серьезно у него с ней?

— Серьезнее некуда. Он там живет последние дни, я сам видел.