Вирджиния Спайс - Любовь не предает

Париж, апрель 1799 года

Она сидела на краешке стула, гордо выпрямив спину. Во взгляде блестящих карих глаз читалось плохо скрытое презрение и еще не утраченное чувство собственного достоинства. Последнее, впрочем, было весьма неуместно в ее нынешнем положении.

Когда девушка вошла, Баррас сразу обратил внимание на ее руки. Тонкие и изящные, теперь они были спрятаны в потрепанной темной муфте, вероятно, для того, чтобы скрыть нервную дрожь пальцев. Или же сегодняшней посетительнице внезапно «стало холодно», как это часто случалось с теми, кого вызывали в приемную Директории. Заметный слой пыли на потертых ботинках девушки говорил о том, что ей пришлось идти по улице пешком, но она даже не пыталась скрыть этого обстоятельства от изучающего взгляда стоящего перед ней мужчины. «Проклятые аристократы, – с раздражением подумал Поль Баррас, – даже лишенные всех своих привилегий, они осмеливаются задирать нос перед теми, кто сейчас держит в руках усмиренную Французскую Республику. Да как смеет эта невзрачная девица выказывать мне пренебрежение, мне, самому великому и могущественному вдохновителю нового режима! Да понимает ли она, что я могу уничтожить ее всего одним росчерком пера? Стоит мне только захотеть, и сегодня же ночью ей придется изображать пылкую страсть в моих объятиях и выполнять самые изощренные желания. Или… или потом оставшуюся жизнь она станет корить себя за то, что не приложила всех усилий ради спасения отца!»

– Гражданка Катрин Шатовье, – губы главы Директории растянулись в широкой хищной улыбке, – полагаю, вы уже догадались, почему я вызвал вас?

– Вовсе нет, гражданин Баррас. – Она пренебрежительно повела плечами. – Ведь ваш посланник даже не удосужился сообщить мне, в чем дело!

– Так вы в самом деле ничего не знаете, бедное мое дитя? Тогда все это действительно ужасно! Проделать такой утомительный путь из анжуйской глуши в Париж, двое суток трястись в разбитом дорожном экипаже и только для того, чтобы узнать… Гражданка Шатовье, я вынужден сообщить вам одну крайне печальную новость. Ваш отец уже неделю находится в тюрьме Консьержери за участие в заговоре против Французской Республики!

– Мой бедный отец в Консьержери!

Девушка вскочила, смертельно побледнев, и подбежала к окну, будто хотела увидеть из него то ужасное место, где томился сейчас единственный дорогой для нее человек.

– Но это, наверное, какая-то нелепая ошибка! Мой отец никогда не был заодно с противниками нового режима. Боже мой, не могу поверить своим ушам. В тюрьме Консьержери!

– Вам хорошо знакомо это место, не так ли? Еще бы! В девяносто четвертом году вы ведь провели там три самых долгих месяца в своей жизни вместе с вашим отцом, бывшим графом. И вот теперь гражданин Шатовье снова оказался в Консьержери, подумать только! А еще говорят, что нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Как видно, в наши смутные времена все старые аксиомы терпят крах.

– Так в чем же обвиняют отца?

– Вы же знаете, что за последний год он несколько раз ездил в Париж и, как мне известно, всегда отказывался брать вас с собой. Причина этого очевидна – ваш отец встречался в столице с эмигрантами, незаконно пересекавшими французскую границу. При обыске были обнаружены письма, подтверждающие его причастность к заговору против Франции. Надеюсь, вы понимаете, что этого более чем достаточно, чтобы отправить вашего отца на гильотину?

– Да, я понимаю, гражданин Баррас. – Катрин де Шатовье устало опустилась на стул. – Вы вызвали меня в Париж, чтобы сообщить об этом?

– Нет. – На губах главы Директории снова появилась неприятная, хищная улыбка. – Ради такой мелочи я даже не стал бы тратить на вас время, гражданка Шатовье. Но я хочу дать вам шанс спасти вашего неразумного отца от ожидающей его тяжкой участи.

Баррас наполнил глубокий бокал белым вином. Он молчал, давая этой гордячке прийти в себя от услышанного и принять нужное ему решение. Оценивающий взгляд главы Директории внимательно скользил по ее лицу и фигуре: он пытался объективно оценить шансы девушки. Конечно, надо было бы быть полным глупцом, чтобы не видеть, что Катрин де Шатовье совсем не подходит на роль блистательной соблазнительницы красивого, умного и требовательного мужчины! Ее бледное лицо и угловатая худощавая фигурка, облаченная в старомодный темно-серый плащ, шляпка с обтрепавшимися полями были способны вызвать в мужчине скорее жалость, чем желание. Но, с другой стороны, может быть, это как раз и есть то, что нужно? Ведь за графом Мелвернским вот уже два года увиваются самые блистательные красавицы Европы. И тем не менее ни одной из них до сих пор не удалось завоевать хотя бы крохотный островок в его сердце. Что если как раз эта лишенная светского налета дочь обнищавшего и опального французского аристократа окажется способной если не возбудить мужской интерес, то хотя бы завоевать его доверие? А большего и не требуется. В конце концов, ведь новизна всегда так притягивает…

В любом случае сейчас нет другой кандидатуры, а письма, способные навсегда погубить его, Барраса, будущее, по-прежнему надежно спрятаны в тайниках мелвернского особняка. И он не сможет спокойно спать, пока собственноручно не уничтожит опасную переписку.

– Итак, насколько я понимаю, гражданин Баррас, – начала Катрин, первой прервав затянувшееся молчание, – вы хотите потребовать от меня выполнения каких-то услуг взамен за свободу моего отца. Это так, я не ошибаюсь?

– Всегда приятно иметь дело с людьми, которые с полуслова понимают, чего от них хотят, – довольно подтвердил ее предположение глава Директории. – И вдвойне приятно иметь дело с умными людьми… Действительно, гражданка, вы все правильно поняли. Я в самом деле собираюсь потребовать от вас выполнения одной услуги. После чего ваш отец тотчас же получит свободу. Как я вижу по вашему лицу, вы заранее на все согласны?

– Я не в силах отказаться, когда на карту поставлена жизнь отца. Объясните, что я должна сделать.

– Как говорится, услуга за услугу, моя дорогая. А, вернее, письма в обмен на свободу.

– Что это значит, месье?

– Гражданин, – поправил ее Баррас, слегка поморщившись. – Это значит, гражданка Шатовье, что вы должны будете отправиться в Англию и похитить нужные мне бумаги у одного известного английского аристократа.

От удивления девушка вскочила.

– Как вы сказали? Отправиться в Англию? Потом пробраться в дом какого-то знатного вельможи и выкрасть прямо у него из-под носа нужные вам бумаги? – Катрин смотрела на Барраса, не веря в серьезность сказанного им. – Помилуйте, гражданин Баррас, что вы мне предлагаете! Я соглашусь на все ради спасения жизни отца, но такое мне не по силам. Я даже не могу представить, как можно это сделать!

– Успокойтесь, гражданка, и послушайте меня внимательно. – Баррас силой усадил девушку обратно на стул. – Все не так сложно, как кажется. Начнем с того, что через Ла-Манш вас благополучно переправят… на английской яхте. Ни для кого не секрет, что в этой стране есть много смельчаков, готовых рискнуть жизнью ради спасения аристократов, попавших и немилость Директории. Но в данном случае никакого риска нет. Само собой, человек, который переправит вас в Англию, будет уверен, что спасает от преследования невинную жертву, и вам надлежит поддержать его в этом заблуждении. А далее еще проще. Вас встретят наши эмигранты, а король любезно предоставит убежище в своей стране.

– Вы что же, предлагаете мне появиться в Англии не таясь, под своим настоящим именем?

– Бог мой, ну а как же еще? Не думаете же вы, что сможете проникнуть в апартаменты нужного человека как воровка! Если бы эти проклятые письма можно было выкрасть, они бы уже давно были у меня. – Баррас укоризненно погрозил пальцем девушке. – Нет, нет, моя дорогая, вам следует действовать совсем иначе. Вы должны постараться завоевать доверие этого человека настолько, чтобы, скажем прямо, оказаться в его личных покоях.

– О Боже!

– Именно так. Но сможете ли вы остаться при этом его другом или же вам придется стать его любовницей, будет зависеть только от вас. В любом случае, вы познакомитесь с ним открыто, а для этого придется появляться в высшем лондонском свете. Вот здесь-то, – глава Директории выдержал многозначительную паузу, – вам и поможет ваша сестра.

– Вирджиния? Вам что-то известно о ней?!

Баррас снисходительно усмехнулся.

– Разумеется! После того как вашей сестре помогли бежать из тюрьмы Сен-Лазар в начале девяносто четвертого года, она оказалась в Лондоне, где очень удачно вышла замуж за богатого и знатного маркиза Кемпбелла. На данный момент леди Кемпбелл – одна из признанных красавиц высшего общества. Я не сомневаюсь, что ваш отец давно получил все эти сведения по своим тайным каналам. А вам теперь не только предоставляется шанс побольше узнать о судьбе сестры, но и самой увидеться с ней. Что ж, как говорится, нет худа без добра!

На какое-то время в приемной Барраса воцарилось зловещее молчание. Поднявшись, Катрин нервно расхаживала по комнате, сжав руки и обдумывая произошедшее. Ее несчастный отец находится в смертельной опасности, и она не может, не имеет права отказаться от возможности помочь ему. Но если бы Анри де Шатовье стало известно, какова цена его спасения, что бы он сказал своей дочери? Нетрудно догадаться, что после исполнения замысла Барраса и последующего за тем внезапного исчезновения из Англии самой Катрин имя де Шатовье будет навсегда опозорено в эмигрантских аристократических кругах, где у ее отца так много друзей, а репутация Вирджинии наверняка сильно пострадает. Сестру даже могут обвинить в пособничестве республиканцам. Но… в конце концов, ведь это всего-навсего письма! Разве человеческая жизнь менее ценная, чем какие-то бумаги? Тем более, если речь идет о жизни родного отца! Должен же он будет понять и простить дочь! Гораздо более сомнительным представляется, как она вообще сможет исполнить задуманное.

Собравшись с мыслями, девушка приняла решение.

– Гражданин Баррас, я согласна сделать то, что вы мне предлагаете, – сказала она, повернувшись к своему мучителю. – Но, прошу вас, поклянитесь честью, что и вы выполните свою часть договора.

Глава Директории убедительно кивнул, на минуту отвернувшись, чтобы вновь наполнить бокал. Если бы он этого не сделал, Катрин, пожалуй, заметила бы, что Баррас едва сдерживается, чтобы не расхохотаться ей в лицо. «Поклянитесь честью! – Он мысленно усмехнулся. – Ах эти наивные, благородные аристократы! Даже революция не излечила их от нелепых предрассудков и легковерия». Разумеется, такая клятва будет дана. Но разве это может помешать отправить мятежного папашу глупой девчонки на эшафот после того, как дело будет сделано? Ведь он, Поль Баррас, хитроумный политик, никогда и не считал себя человеком чести. А стало быть, клятва будет просто-напросто недействительной!

– Потерпите еще немного, гражданка Шатовье. Нам осталось ехать не больше часа до назначенного места. А когда вы окажетесь на яхте, то сможете и согреться, и хорошенько отдохнуть. Поверьте, капитаны английских судов умеют хорошо заботиться об удобстве своих пассажиров.

– Вам следовало захватить в дорогу переносную печку с теплыми углями или хотя бы пару меховых пледов. Вряд ли гражданин Баррас будет доволен, если я умру от холода еще до того, как начну выполнять его поручение.

Зябко поежившись, Катрин окинула сдержанно-возмущенным взглядом сидящего напротив нее мужчину. Впрочем, не стоило даже тратить силы на то, чтобы вызвать его сочувствие. Для тех, кто служил новому режиму, жизнь аристократа стоила не больше ломаного гроша.

Отодвинув в сторону занавеску, Катрин выглянула из кареты. Начинался ранний апрельский рассвет, и по-весеннему приветливое солнце освещало пустынные холмы, покрытые скудной растительностью, и рассыпавшиеся вдалеке приземистые деревушки. Откуда-то все сильнее доносился неясный тревожный шум, он словно шел за экипажем по пятам. Когда карета повернула, выехав на узкую равнинную дорогу, а потом покатила по ней, прибавив скорость, Катрин наконец поняла, что являлось источником этого шума. Так гудело ночное море, разбивая свои могучие волны о каменистое побережье северной Нормандии.

Они ехали, практически не останавливаясь, почти сутки. Катрин чувствовала себя совершенно разбитой: она отвыкла от путешествий. Последние пять лет семья Шатовье безвыездно жила в городке Анжере на реке Луаре. Раз-два в месяц в доме отца собирались местные аристократы, лишенные положения в обществе и большей части своего состояния. Это были достаточно унылые вечера: никаких танцев, никаких развлечений для молодежи. Все только и делали, что вспоминали лучшие времена, проклинали революцию и осуждали европейских монархов, за то, что те не торопятся объявлять войну режиму Директории. От этих старых дворян с их пресными разговорами веяло безнадежностью и унынием. А Катрин, в ее двадцать с небольшим лет, так хотелось нормальной, веселой жизни, полной интересных событий и встреч! Отец девушки, бывший граф Анри де Шатовье, принадлежал к числу самых непримиримых противников нового режима. Он напрочь разорвал отношения с теми из своих приятелей-аристократов, кто лояльно относился к Директории. Шатовье вел себя так, что порой дело даже доходило до абсурда. Граф настолько ненавидел все новое, что запрещал дочери носить платья с завышенной талией, что вошли в моду в Париже, и делать прически в греческом стиле. Он также отказал двум женихам, просившим руки Катрин, лишь потому, что молодые люди предпочли службу новому режиму прозябанию в нищете и бездействии.