– Не знаю, скоро ли мне удалось прийти в чувства, – продолжила она. – Но я никогда не забуду тот холод, который почувствовала тогда. Я дрожала всем телом и не могла взять себя в руки. Я постаралась убраться там… насколько это было возможно. Попыталась обставить все так, чтобы можно было поверить в то, что он застрелился случайно, пока чистил ружье после охоты. Я… – Пен нервно сглотнула. – Я просто не могла перед всеми вами – твоей и его семьей – так опозорить мужа. Только приведя все в порядок, я вернулась домой за помощью.

Габриэль не мог усидеть на месте. Он вскочил и отошел на несколько шагов, радуясь, что Пенелопа не может последовать за ним. Он принялся нервно вышагивать по комнате. Через какой же ад ей пришлось пройти из-за сумасшествия мужа… Но она с любовью и верностью хранила эту тайну.

Теперь Габриэль на многое смотрел иначе. Он понял, почему Пенелопа вычеркнула его из своей жизни сразу после смерти Майкла. Ведь несмотря на все различия между кузенами, их сходство было неоспоримо. Но даже если и сам Габриэль не напоминал ей покойного мужа, напоминали их общие воспоминания.

Габриэль поражался, как Пенелопа вообще могла находиться с ним в одной комнате в эту самую минуту.

– О чем ты думаешь? – осторожно поинтересовалась она.

Габриэль промолчал: в его мыслях царил настоящий хаос. Так много страхов, так много чувств и так много вопросов. Почему, ради всего святого, Пенелопа сейчас здесь?! Почему она пытается помочь ему? После всего, что произошло с Майклом, зачем ей снова пускать безумие в свою жизнь?

– Я знаю, мой рассказ тебя расстроил… – неуверенно проговорила она.

Он слегка усмехнулся. «Расстроил»… С таким же успехом можно назвать битву при Ватерлоо детской ссорой.

– …но я здесь, чтобы помочь тебе. Может, подойдешь и сядешь обратно? Мы поговорим обо всем, что тебя волнует.

Габриэль остановился и посмотрел на Пенелопу. Боже, как же она прекрасна. Она вытерла слезы, но даже заплаканные ее зеленые глаза продолжали излучать свет. Сильная, стойкая Пен – эта женщина предлагала поддержать Габриэля после всего, что ей пришлось пережить. Но он больше не позволит ей окунуться в этот кошмар. Майкл был сумасшедшим, а это значит, что и Габриэль скорее всего неизлечимо болен. Пенелопа и так видела больше, чем стоило.

– Нет, Пен. Думаю, с тебя хватит.

Она сжала губы, но спорить не стала.

– Хорошо, – сказала Пенелопа, и в ее голосе прозвучала нотка благодарности – и утомленности. – Тогда продолжим позже, – заключила она, неверно поняв смысл его слов.

– Нет.

Она с удивлением посмотрела на Габриэля.

– Для меня унизительно то, что ты сюда приехала, – произнес он сиплым голосом. – Особенно теперь, когда я понимаю, чего тебе это стоило.

Пенелопа уже открыла рот, чтобы возразить, но Габриэль резко прервал ее:

– Я верю в тебя, Пен. Верю в твое дело. Похвально – и меня это даже вдохновляет, – что ты решила посвятить свою жизнь лечению страдающих от вспышек безумия бывших солдат. Здоровых людей, нуждающихся в помощи. Но со мной все иначе, Пен. И я не могу позволить тебе оставаться рядом.

У Пенелопы задрожал подбородок, боль исказила ее прелестное лицо. Но Габриэль не уступал ради ее же блага.

– Как только твоя нога пройдет, ты покинешь Викеринг-плейс.

Габриэль пытался заснуть, но сон отказался прийти на помощь и спасти бывшего солдата от мучивших его дум. К тому же ни один человек – конечно, если он не глухой, – не смог бы нормально отдохнуть под оглушительный храп Картера. А ведь накануне санитар ворчал, что не сможет уснуть в одной комнате с безумцем! Однако теперь Картер безмятежно развалился в кресле рядом с закрытой дверью, отделяющей ванную от комнаты, и сладко спал.

Габриэль в тысячный раз взглянул на дверь. Медная ручка мерцала в лунном свете. Неужели она спокойно спит прямо за этой дверью? Габриэль решил, что это маловероятно. И не только потому, что храп Картера был прекрасно слышен через деревянную преграду.

Габриэль поерзал на складной кровати – лежать на ней было жутко неудобно. Пенелопа была категорически против, когда он отправился спать в ванную, он настоял на своем, и она вскоре сдалась. Но не поддалась. Габриэль прекрасно чувствовал эту разницу. Сегодня она не стала с ним спорить – уж слишком устала. Но Габриэль не сомневался: сейчас, лежа в кровати, она обдумывает аргументы на завтра.

Он закрыл глаза, надеясь, что ему удастся усмирить мысли и вздремнуть. Он должен набраться сил, чтобы противостоять упорству Пенелопы.

Габриэль вскинулся – ему показалось, что из комнаты донесся болезненный стон. Он приподнялся и прислушался, ощущая, как бешено заколотилось его сердце, и затаил дыхание, но не услышал ничего, кроме храпа Картера. Габриэль расслабился; должно быть, это ему приснилось. Одному богу известно, сколько раз он слышал во сне крики боли и горестный плач.

Он снова прилег, ощущая озноб. И снова услышал стон – этот звук определенно доносился из спальни.

«Пен…»

Через мгновение Габриэль уже стоял у двери, осторожно поворачивая ручку. Он воровато посматривал на Картера, но тот не шевельнулся. Этот человек спит как мертвец, иначе он бы уже проснулся, и не один раз. Так Габриэль незамеченным проскользнул в спальню и аккуратно прикрыл за собой дверь. Меньше всего ему сейчас хотелось объясняться с надзирателем.

– Пен? – прошептал Габриэль во тьму.

Она вновь всхлипнула. Габриэль ринулся к кровати, одернул полог и постарался рассмотреть в темноте Пенелопу. Ее голова спокойно лежала на подушке, но тело слегка подрагивало от боли. Однако было очевидно: Пен крепко спала. Вероятно, сквозь сон она чувствует дергающую боль в ноге. Такое часто бывает с заживающими ранами, особенно по ночам, когда тело расслаблено.

Габриэль раздвинул полог шире и постарался, просунув руку под одеяло, нащупать больную ногу Пенелопы. Он потер икру и обнаружил, что опухоль заметно спала. Но почему же тогда Пен плачет?

Услышав очередной короткий всхлип, он догадался, что бедняжка плачет не от боли – от страха. Габриэль знал наверняка, ведь ему приходилось испытывать подобное бесконечное множество раз. Пенелопа видела страшный сон.

Он отпустил ее ногу и сел у изголовья. Его глаза уже привыкли к темноте, так что он видел: Пенелопа спит, хотя из уголков прикрытых век текли слезы. Габриэль нежно провел пальцами по ее лбу. Кожа на ощупь оказалась холодной и влажной. Его сердце сжалось от сочувствия: он слишком хорошо знал, каково это – страдать от кошмаров.

– Ш-ш-ш, Пен. – Габриэль ласково погладил Пенелопу по щеке. Она не отпрянула, напротив – повернулась лицом к его руке, словно в поисках защиты.

Что ж, Габриэль и не смог бы дать ей большего – ничего, кроме сочувствия, по крайней мере этой ночью. Он медленно просунул руки под ноги и плечи Пенелопы и приподнял, чтобы посадить ее к себе на колени. Она уткнулась головой в его грудь – сейчас это стало для нее надежным укрытием.

Она была так близко, что Габриэль не удержался от соблазна погладить ее волосы – ее воздушные локоны приводили его в восторг. Такие мягкие и приятные на ощупь. Габриэль нежно поглаживал их, и каждый раз, когда он отнимал руку, они, будто пружинки, упрямо подпрыгивали вверх. Такие же живые, как сама Пенелопа.

Боже… Пенелопа у него на руках! Габриэль больше не мог врать самому себе и отрицать чувства, которые она пробуждала в нем. Он слегка отклонился назад, и Пенелопа припала к нему еще ближе, приобняв рукой его шею. От ее теплого дыхания все тело Габриэля покрылось мурашками. В нем загорелось желание. Даже сейчас, когда Пенелопа спала и видела страшный сон, такая беспомощная, он вожделел ее, одновременно испытывая стыд от вспыхнувшей страсти. Ведь он не должен быть здесь, рядом с ней. Но он не нашел в себе сил уйти.

Держать Пенелопу на руках было одновременно и наслаждением, и мукой. Он закрыл глаза, не отпуская ее из объятий. Сколько же ночей он представлял себе такое счастье? И теперь, когда оно стало реальностью, Габриэль ощущал его настолько, что едва владел собой. Ее кожа словно обжигала его тело, сладкий цитрусовый аромат, смешанный с запахом дождя, пропитавшего ее волосы, затуманивал рассудок – Габриэль не мог надышаться!

Габриэль открыл глаза. Он уставился на полог – он просто не мог смотреть на Пенелопу: таким сильным было желание припасть к ее губам, вкусить их сладость.

«Возьми себя в руки! – говорил он себе. – „Ведь ты здесь лишь затем, чтобы поддержать Пенелопу – ничего больше“». Он старался заставить себя думать о чем-то другом, только бы выкинуть из головы те непристойные мысли, которые сейчас одолевали его разум. Но ничего не получалось. С каждым мгновением его пульс учащался, а дышать становилось все труднее.

Но вдруг Габриэль заметил, что и дыхание Пенелопы участилось. В следующий момент она вскрикнула:

– Нет!

Она проснулась, рыдая и дрожа, лихорадочно глотая воздух. Габриэль инстинктивно прижал ее к себе крепче, не давая вновь закричать.

– Тише, Пен. Это я.

– Габриэль? – спросила она с удивлением, пытаясь рассмотреть в темноте мужской силуэт.

– Да, – прошептал он, вновь погладив ее по лицу.

– Слава богу! – с облегчением произнесла Пенелопа лишь через несколько секунд.

Сердце Габриэля замерло, когда она еще крепче прижалась к нему, обняв обеими руками и уткнувшись лицом в его шею. Ее бедра слегка задели его затвердевшую плоть, и Габриэлю едва удалось сдержать стон. У него перехватило дыхание, и он застыл на месте, не в силах отвести от нее взгляд. Он изумился, заметив, как она смотрит на него. В этом взоре можно было рассмотреть что-то, похожее на… желание?

– Слава богу, – вновь пробормотала она, и Габриэль готов был поклясться, что даже в темноте заметил, что ее взгляд остановился на его губах.

И он знал: он просто не сможет больше дышать никогда, если прямо сейчас не поцелует ее. Если прямо сейчас не испытает то счастье, которого желал так давно.

Габриэль подался вперед, и она потянулась ему навстречу. Между ними словно зажегся огонь, и он…

Тишину нарушил ужасный резкий храп, слышимый отчетливо даже сквозь закрытую дверь в ванную. За ним последовали болезненные вздохи служителя.

Пенелопа вздрогнула от неожиданности, и – черт! – Габриэль тоже испугался и прижал ее к своей груди, как будто стараясь уберечь от опасности. Но она оттолкнулась от него – настолько сильно, что соскользнула на пол и всхлипнула от боли, приземлившись на больную ногу.

Габриэль поспешил встать с кровати, но Пенелопа отстранилась от него, неуклюже подпрыгнув на здоровой ноге, словно раненый заяц, пытающийся спасти свою жизнь от кровожадного хищника.

Проклятье! Как же он посмел воспользоваться беспомощностью бедняжки? Господи, как она смотрела на него! Как шептала слова благодарности за то, что он рядом с ней… А он не удосужился разобраться в ее чувствах.

Добравшись до туалетного столика, Пенелопа бросила на Габриэля настороженный взгляд. Она схватила пеньюар, висевший рядом, и накинула его поверх ночной рубашки. Затем, пошатываясь на одной ноге, повернулась к нему лицом и скрестила руки на груди. Вот и еще одна стена вознеслась между ними.

– Что ты тут делаешь? – спросила она, стараясь не повышать голоса.

– Ты… плакала, – начал объяснять Габриэль, проведя рукой по волосам. Он все еще не мог обуздать разгоревшееся желание, заставившее вскипеть его кровь. – И закричала, – добавил он в свое оправдание. – Я пришел проверить, все ли в порядке.

Пенелопа ничего не ответила и даже не спросила, как, всего лишь проверяя, он оказался в постели, держа ее, спящую, на руках, и очутился в столь опасной близости, что едва не поцеловал ее. Это стало бы роковой ошибкой для них обоих. Вместо этого Пенелопа глубоко вздохнула.

Габриэль застыл на месте, не желая заставлять ее нервничать еще сильнее.

– Тебе не следовало так пугаться, ведь ты потревожила больную ногу, – сказал он и осторожно добавил: – Не возражаешь, если я помогу тебе добраться до кровати?

Пенелопа инстинктивно переступила и вздрогнула от резкой боли.

– Давай, Пен. Я не кусаюсь, правда, – уговаривал Габриэль, неспешно приближаясь к ней. Она позволила ему поддержать себя за предплечье, и он улыбнулся. – Но вероятно, я попытаюсь поцеловать тебя, стоит тебе уснуть, – решил поддразнить он ее.

Пенелопа тихо усмехнулась и оперлась на его плечо, за что Габриэль был ей безмерно благодарен. Он не говорил ничего, пока провожал ее к кровати. Он поправил ее подушки и помог ей устроиться удобнее, затем отошел на некоторое расстояние, ощущая напряженность и неловкость.

– Спасибо, – прошептала Пенелопа. – Еще раз.

Габриэль покачал головой, показывая, что благодарность излишней.

– Ты видела кошмар? – поинтересовался он. Пен кивнула. – Сон был о Майкле, так? Ты видела его… в том домике, где все случилось. Господи! Пен, мне очень жаль! – В его голосе слышались нотки злости, злости на себя самого. Он чувствовал вину – словно сотни камней с высоты обрушились на него. – И все из-за меня. Мне не следовало вытягивать из тебя правду о прошлом…