Князь Буйносов поколебался еще мгновение и махнул рукой:

– Тащи бахтерец! На стол накройте все самое лучшее, что токмо есть! И очаг запалите! Нехорошо, когда очаг есть, а огня в нем нет… И быстрее, быстрее!

Не прошло и четверти часа, как Петр Иванович уже был готов ко встрече гостя, одетый в броню, опоясанный саблей, а тапочки на ногах сменили мягкие, как бархат, тонкие замшевые сапоги. В очаге пылал хворост, возле стола суетилась дворня с блюдами и кубками.

Князь Буйносов одобрительно кивнул и вышел за порог, широко улыбнулся, развел в стороны руки:

– Василий Иванович, какая отрада! Желанный гость завсегда к удаче!

– Петр Иванович! Сколько лет, сколько зим! – так же доброжелательно ответил князь Шуйский.

Однако, несмотря на показную радость, обниматься воеводы не стали. Оба отлично знали, чем отличается вежливость от истинных отношений. При сложившемся положении дел уже завтра они могли сойтись не за обеденным столом, а в смертной сабельной схватке.

– Я взял на себя смелость прислать угощение к столу твоему, Петр Иванович, – приложил ладонь к груди князь Шуйский. – Надеюсь, оно придется тебе по вкусу.

– Помилуй бог, Василий Иванович, ты меня обижаешь! – всплеснул руками князь Буйносов. – По нашим обычаям это хозяин гостя потчевать обязан, а не гость хозяина! Прошу в дом, к очагу моему, подкрепиться с дороги. Чем богаты, тем и рады! Ты уж не серчай, хозяйки нет, корец вынести некому. – Старый воин посторонился, пропуская знатного витязя.

– Я понимаю, мы же в походе, – кивнул князь Шуйский, проходя в юрту. Осмотрелся: – Славно тут у тебя, Петр Иванович, уютно.

– Мне татарские дома зело нравятся, – поспешил оправдаться князь Буйносов. – Они и теплые, и прочные, ветром не полощутся. Ночью от очага свет хороший, днем заместо часов служат.

– Часов? – Гость удивленно вскинул брови.

– Обычай соблюдать надобно, и дверь завсегда на юг делать, – пояснил Петр Иванович. – Тогда на рассвете солнце через вход третью решетку освещает, к девяти утра пятую, в полдень седьмую. И так до заката на десятой решетке. Очень удобно. Чуть полог шелохнулся, и ты сразу время точное видишь.

– Да, басурмане умеют устроиться со всеми удобствами, – согласился Василий Иванович. – Однако же холод от земли через любую кошму и любые ковры все едино просачивается. Пол надобно тесовый кидать, тогда юрте точно цены не будет.

– Так ведь его тогда возить за собой придется!

– Да пустое, три возка лишних, – отмахнулся князь Шуйский. – При наших-то обозах сей разницы никто и не заметит!

– Я сперва под спальным краем тес попробую, – ответил хозяин. – А там видно будет. Но ты к столу проходи, Василий Иванович, садись! Давай с тобою хлеб общий преломим, за здоровье государя выпьем!

– Во первую голову за тебя, Петр Иванович, хочу выпить! – изящно соскользнул с опасной темы князь Шуйский и опустился на подставленное холопом кресло, поднял уже налитый кубок: – Твое здоровье, воевода!

Гость честно, до дна, осушил кубок, наколол на нож кусочек тушеной убоины, тщательно прожевал мясо и сказал:

– Я тут помыслил, воевода, нехорошо выходит, коли глава Большого Полка и глава Большого Наряда до сего дня не встретились ни разу. Нам же воевать вместе надобно, коли ворог к Оке подступит.

– Сперва хорошо бы узнать, куда татары нацелятся, а уж тогда и выдвигаться. Место смотреть, планы обсуждать, – ответил Петр Иванович. – А так чего? Пустое гадание получится.

– Но, может статься, пушки Большого Наряда лучше вдоль берега расставить? – предложил Василий Иванович. – Дабы татары, где бы ни появились, везде под прицелом тюфяков и пищалей оказывались?

– Коли пушки по всей Оке растаскивать, – Петр Иванович, взяв из миски стебель ревеня, макнул его в мед и хрустко прожевал, – это выйдет все равно что пальцами растопыренными в стену бить. Большой Наряд должен быть вот, – сжал пальцы князь Буйносов, – в кулаке!

– Пушки тяжелы, с места на место не потаскаешь, – покачал головой гость. – А ну, составишь ты их все в одном месте, а ворог в другом пройти захочет. И что тогда?

– А воевода-то при армии на что? – рассмеялся опытный пушкарь. – Я тебе расскажу, Василий Иванович, как сие делается. Выбираешь поле чистое, ровное, широкое, на котором укрыться негде, да с одной стороны все стволы, что имеются, в один ряд ставишь. Опосля перед ними полки разворачиваешь. Крепкие перед нарядом, слабые с краю. Ворог слабину видит, силой всей на край наваливается, тут боярские дети и отворачивают, через поле уходят. Ворог за ними. Как только нехристи все место отведенное заполонят, тут ты по ним залп общий и даешь. Была армия могучая, остается токмо мясо парное. Сколько мы таким нехитрым способом свеев и ляхов переби-или-и… – покачал головой Петр Иванович. – Не счесть! Схизматики, они ведь к ратному делу тупые, воевать совершенно не умеют. Пушки у них – это разве со стен городских погрохотать али для осады. В поле же токмо на копья да на мечи полагаются. Не умением, а числом, толпою крикливой побеждать надеются.

– А что татары? – приободрил хозяина князь Шуйский, поднимая вновь наполненный слугой кубок.

– С татарами хуже, – признал князь Буйносов. – Они быстрые, ушлые, хитрые. В легкую победу не верят, в ловушки не скачут, в лоб на полки ни в жисть не нападут! Крутятся, вовсюда тыкаются, слабое место ищут. Чуть зазеваешься – ан они уже за спиной, твои обозы грабят. Не-ет, татар ловить надобно да пути отхода закрывать. Токмо тогда под пищали и подведешь.

– За тебя выпили, Петр Иванович, давай теперь за супругу твою, здоровья ей, долгие лета да детишек поболее! – поклонился одною головой князь Шуйский. – Уж прости, имени ее не ведаю.

– Мария, Василий Иванович, – ответил хозяин. – Благодарствую за уважение…

Они коснулись кубками, выпили вино, и князь Шуйский спросил:

– Вестимо, скучаешь без нее, Петр Иванович?

– Знамо, без супруги завсегда пусто, – согласился князь Буйносов. – Но навещала она меня сегодня, порадовала. С детьми старшими по дороге завернула.

– Детьми? – чуть подался вперед и еле заметно прищурился гость.

– Да, Василий Иванович. Сын у меня старший, Иван, да дочь Мария, погодки, – охотно поведал воевода, не заметив изменений в собеседнике. – Ну, и две младшеньких, на восемь лет отстают.

– Старшая, небось, уже сосватана?

– Да помилуй бог, Василий Иванович, – замахал руками князь Буйносов. – Ей же всего четырнадцать! Еще года два о женихах и думать нечего!

– Девицы разные бывают, Петр Иванович, – пожал плечами гость. – Иные и в тринадцать созревают, другие и в осьмнадцать еще дети.

– Не-е, Мария уже не ребенок, – покачал головой воевода. – Однако же спешить ни к чему. Пусть в тело войдет, здоровье накопит. Нет, Василий Иванович, раньше шестнадцати и разговоров никаких вести не стану. Ты как полагаешь, княже?

– Ты отец, Петр Иванович, тебе виднее… – Князь Шуйский занес руку над столом, чуть поколебался, опустил ее на соленый огурчик, кинул в рот, прожевал и поднялся: – Благодарю за хлеб, за соль, воевода, рад был с тобой побеседовать. Умен ты, вижу, интересен, легко с тобой и спокойно. Жаль, раньше мы так не встречались, не сидели за общим столом. Ты ведь ныне в Москве обитаешь? У меня там подворье в Белом городе, за Курскими воротами. Заходи как-нибудь с супругой, буду рад видеть!

– Благодарствую, Василий Иванович, обязательно навестим. – Хозяин юрты проводил гостя за порог, почти до коновязи, остановившись всего в трех шагах от темного высокого скакуна.

Холопы гостя засуетились, затягивая подпруги драгоценному туркестанцу, отвязывая от коновязи узду.

Князь Шуйский приложил ладонь к груди, уважительно склонил голову, затем легко и уверенно, без помощи слуг, поднялся в седло и с места сорвался в широкую рысь. Ратная свита с криками и разбойничьим посвистом унеслась за хозяином.

Воевода Большого Наряда, задумчиво глядя ему вслед, вскинул голову, потер войлочной тафьей бритую макушку и растерянно пожал плечами:

– Что это было? Прислал два бочонка, выпил два кубка. Ничего не попросил, ничего не пообещал. Умчался довольный. Чего ему было нужно? Ведь не просто же так он ко мне в гости самовольно заявился?! Что он ухитрился от меня получить, коли так повеселел?

– Как прикажешь, княже? – подкрался сзади старый верный Михей. – Со стола прибирать али еще посидишь?

– Коня седлайте, – негромко ответил князь Буйносов. – Борису Федоровичу, верно, уже донесли, что его ближайший слуга с его самым лютым ворогом вино попивает. Надобно ехать к государю, оправдываться.


Царь принял воеводу сразу. Вестимо, и вправду уже знал о случившейся встрече и ныне жаждал получить подробности. Ближнего слугу он принял по-домашнему, в отделенном от палатки крыле, завешанном от шума двойными пологами на стенах, с персидским ковром на твердом, тесовом полу и двойным же потолком, причем нижний был сделан из голубого шелка и свисал над головами причудливыми волнами.

Борис Годунов сидел, откинувшись, в низком кресле с широко расставленными подлокотниками – босой, одетый в простой до обыденности стеганый бухарский халат, не имеющий никаких украшений, на голове его лежала такая же простая, вышитая катурлином тафья. Борода царя выглядела неухоженной, растрепанной, лицо отекло, щеки и лоб горели нездоровым румянцем. Как ни смешно сие прозвучит, но ежедневные пиры были тяжкой и неблагодарной работой, отнимающей все силы и размягчающей разум.

– Рад видеть тебя, Петр Иванович, – не отрывая головы от спинки походного трона, слабо улыбнулся самоназванный правитель. – Скажи мне, друг мой, что ты принес мне от князя Шуйского искреннее покаяние и клятву вечной верности!

– Я бы рад, Борис Федорович, – приложил ладонь к груди князь Буйносов, – но я совершенно не понимаю, каковое послание привез от своего гостя! Приехал он сам, одарил от души, ничего не пообещал, ничего не спросил. Выпил за мое здоровье, да с тем и уехал.

– Как интересно… – Веки усталого правителя поднялись. – Но ведь зачем-то он приходил?

Воевода в ответ смог лишь недоуменно пожать плечами.

– О чем беседовали? – Царь Борис опять устало приопустил веки.

– О том, как пушки для обороны Оки надобно расставлять, о семье, о детях. Ну, как обычно, коли говорить не о чем.

– У князя Шуйского нет семьи, – тихо напомнил Годунов.

– Так про мою вспомнили, – опять пожал плечами Петр Иванович. – За супругу князь тост поднял, про сына и детей спросил. Вел себя зело вежливо.

Борис Годунов помолчал в задумчивости, помял губы зубами, поинтересовался:

– Что спрашивал?

– Да что обычно спрашивают? Сколько лет, сосватана уже али нет?

– Сосватана? – ласково поинтересовался царь.

– Рано ей еще! Пусть еще годика два подрастет.

– А про сына чего спрашивал?

Князь Буйносов замялся.

– Не спрашивал… – понял Годунов. – Тогда расскажи мне о своей дочери, Петр Иванович.

– А что можно про пигалицу малую рассказать, государь? – развел руками князь. – Вроде как не дура, на здоровье не жалуется, собою пригожа. Коса толстая, глаза зеленые, бедра широкие…

– Что-о?! – резко поднял веки государь и даже приподнялся на троне.

– А что? – не понял Петр Иванович.

– Коли князь примчался сегодня, стало быть… Князь Шуйский мог сегодня увидеть твою дочь?

– Навещали они меня, Борис Федорович, – неуверенно ответил воевода. – Сегодня поутру уехали…

– Значит, видел!!! – рывком поднялся из кресла Борис Годунов. – Вот это да!

– Что? – вконец растерялся князь Буйносов.

– В гости к тебе Василий Иванович просился? – повернул к нему лицо государь.

– К себе звал… Вестимо, на ответное приглашение рассчитывает…

– Да!!! – ударил себе кулаком в ладонь самоназванный царь. – Вот это удача!

– Борис Федорович! – буквально взмолился воевода. – Да объясните же мне, грешному, что округ меня творится-то?!

– Я так надеюсь, это Господь услышал страстные молитвы патриарха Иовы и сотворил для нас чудо, – улыбнулся Борис Годунов. – Небеса даровали тебе силу для укрощения князя Василия Шуйского, Петр Иванович, для приведения его к покорности и смирению!

Воевода Большого Полка молча развел руками, демонстрируя полное непонимание услышанного.

Самозваный государь опустил взгляд, потер лоб, снова улыбнулся.

– Ты при дворе совсем недавно, Петр Иванович, и многого не знаешь, – почти ласково заговорил Борис Годунов. – Я же на сию службу пришел еще новиком и хорошо помню Василия Ивановича в юности. В те времена он ничуть не напоминал того угрюмого нелюдимого скупердяя, каким ты привык его видеть. Молодой Шуйский был разгулен, дружелюбен и весел. Жениться ему было запрещено, однако иметь друзей и знакомых, понятно, не возбранялось. Двадцать лет тому назад возле него появилась спутница именем Елена, с каковой князь не расставался почти пятнадцать лет, до самой ее кончины. После чего навеки помрачнел. Как ты понимаешь, в отсутствие таинства брака подобную верность можно объяснить токмо великой и искренней страстью. Я не очень хорошо помню княжну Елену, однако же одну ее черту забыть невозможно. Яркие зеленые глаза!