Опоясанный саблей воин, сверх того имеющий под рукой еще и медный шестопер, внимательно осмотрел неказистого паренька и опустился на колено:

– Приветствую тебя, государь! Я привел тебе шесть сотен донцов, готовых драться за сына государя Ивана и царицы Марии до последней капли крови!

– Кто ты, откуда? – Царевича от такой неожиданности кинуло в жар.

– Атаман Андрей Корела, государь! – поднялся казак. – Я давал клятву твоей матери и ее братьям следить за тобой и оберегать, и ныне пришел исполнить свое обещание!

– Не боишься, атаман? Я за минувший месяц уже две армии потерял!

– В ратном деле тоже навык надобен, Дмитрий Иванович, – пожал плечами казак. – Без опыту токмо костьми понапрасну ляжешь.

– Так я не сам командовал, совету опытных польских полковников и воевод следовал!

– А разве ляхи хоть в единой сече когда побеждали? – криво усмехнулся казак. – Какие воеводы, таков и результат! Мои дозорные донесли, что рати царские к Кромам выдвигаются. Посему, с твоего позволения, я в сию крепость выдвинусь и от захвата обороню. С моими силами в чистом поле с ворогом лучше не встречаться.

– Полагаюсь на твой опыт, атаман!

Казак коротко поклонился, вышел из кельи и с громким стуком побежал вниз по лестнице.

– Третья армия… – в изумлении пробормотал царевич. – И кто теперь посмеет сказать, что сам Всевышний не на моей стороне?!

Дмитрий спохватился, повернулся в угол с иконами, опустился на колени и многократно размашисто перекрестился.

* * *

Полки царского войска простояли на месте битвы полных три дня. Боярин Петр Басманов дал войскам отдохнуть, а заодно – чего уж греха таить? – разграбить захваченный лагерь крамольников и обобрать собранные на поле брани тела. Погибших бунтовщиков закопали, раненых и павших боярских детей отправили в Новгород-Северский, кого на излечение, а кого на отпевание.

К полудню четвертого дня победители наконец-то погрузились на сани и телеги, и длинный обоз двинулся в наступление на крепость Кромы, что стояла в самом центре присягнувших самозванцу земель, защищая перекрестье путей между бунтарскими селениями. Спустя еще пять дней воевода Басманов самолично повел три сотни боярских детей вперед и въехал в обширный богатый поселок.

Кромы выглядели тихо и мирно – селяне не стали жечь своих домов, дабы оставить подступающего врага без теплого укрытия на зимнем ветру. То ли добро свое пожалели, то ли особо обороняться и не собирались. Петр Федорович понадеялся на второе, мысленно уже решив никого в городке не карать, не казнить – выпороть для острастки старших, оштрафовать остальных, позволить небольшой грабеж, дабы ратники не скучали, посадить кого-нибудь из пожилых боярских детей командовать – пару дней отдохнуть и двигаться дальше.

Однако, когда всадники, промчавшись по тихим улицам, приблизились к воротам черной бревенчатой крепости, с угловых башен внезапно грохнули выстрелы.

Бояре тут же потянули поводья и дали шпоры скакунам – кому же охота по-глупому пулю в голову или живот получить? Промчавшись вдоль стен и отвернув по ближним улицам, они снова вынеслись на главную дорогу, ведущую к крепостным воротам. Однако теперь всадники встали на безопасном удалении, издалека оглядывая выстроенную ровным прямоугольником твердыню.

Примерно три сотни шагов в длину и ширину, с четырьмя башнями, со стенами в четыре человеческих роста высотой и примерно такой же высоты валом, Кромы имели обширные амбары и погреба, и полный снаряжения арсенал, накопленный за долгие мирные десятилетия. Внутренний двор с легкостью вмещал все мирное население окрестных земель, а также мог принять пару тысяч ратных людей с лошадьми. Ведь для того, собственно, крепости и строят.

Однако ни одно, даже самое могучее укрепление ничего не стоит без обороняющих его людей. Есть ли в Кромах достаточно воинов? Вот какой вопрос мучил воеводу более всего…

Петр Федорович повел плечами от внезапно подступившей зябкости и тронул пятками коня, вынуждая его медленным шагом подъехать почти к самому подъемному мосту, громко крикнул:

– С вами говорит первый воевода Большого полка войска государева боярин Басманов! Именем государя нашего Бориса Федоровича повелеваю вам открыть ворота ополчению боярскому и впустить его для отдыха!

Воевода намеренно не стал ничего говорить ни про бунт, ни про польского самозванца, даруя местным жителям возможность сделать вид, что ничего у них в городе не случилось, никакой крамолы не возникало. Откроют ворота, скажут, что некие бунтовщики приходили, да задерживаться не стали – а они люди мирные. Сами же еще и пострадавшими окажутся, без защиты воеводой-предателем брошенными. Петр Федорович проведет скорое следствие, сделает вид, что поверил. Пару неудачников выпорет, с других денег возьмет, стрельцы чуток пошалят – тем дело и кончится. Царскому войску терять время понапрасну не с руки. Ему бы побыстрее порядок законный установить да дальше двигаться. Лишняя кровь не нужна никому.

– Не знаем мы никакого царя Бориски и знать не хотим! – громко ответили ему с надвратной площадки. – Государю Дмитрию Ивановичу мы присягнули, сыну великого государя Ивана Васильевича, коему отцы наши присягали. Сему крестному целованию до конца верны останемся!

– Нет никакого Дмитрия! – ответил боярин Басманов. – Вранье все это! Самозванец он польский, расстрига беглый!

– Сам ты расстрига! – захохотали в крепости. – Ступай отсель подобру-поздорову! Не знаем царя Бориски! Сам ему кланяйся!

На надвратной площадке появились пищальные стволы, на стене тоже, из бойниц угловых башен многие стрелки тоже прицелились Петру Ивановичу, как показалось, в самое сердце. Однако палить не стали – звание переговорщика уважили. И это достойное поведение кольнуло сердце воеводы нехорошим предчувствием. Оно означало, что в твердыне закрылась не какая-то испуганная шелупонь, не впервые схватившаяся за оружие голытьба, а воины дисциплинированные и опытные.

О том же говорило и регулярное появление на стене людей, опрокидывающих наружу воду из увесистых деревянных бадеек. Защитники крепости заливали вал, дабы ледяная корка превратила его в непреодолимое для атакующих препятствие. В такое укрепление хоть целую вечность ядрами лупи – поврежденное место потом опять водой обольют, вот и весь ремонт.

– До утра вам времени на размышление дарую! – привстал на стременах боярин Басманов. – Коли ворот не отворите, за крамольников сочту! Огнем и мечом зачищать стану!

– Одумайся, боярин! – вместо обычных в таких случаях оскорблений внезапно предложили воеводе. – Отрекись от Бориски-изменника, истинному государю присягни! С нами бог и правда! Присяге и предкам своим изменяешь, боярин! В аду гореть придется!

– Это мы еще посмотрим, кто первый загорится! – Петр Федорович повернул коня и поскакал к своим сотням.

Он насчитал на стенах и в башнях никак не меньше сотни стволов. А значит, взять крепость с ходу не получится.

Когда у защитников всего десять-пятнадцать стрелков да пара тюфяков, тогда да – можно пушки сразу перед воротами поставить, залпом створки вынести да внутрь конной лавой ворваться. Из стволов огненных точно стрелять невозможно, заряжаются они долго. За время таковой атаки пищальщики человек десять-пятнадцать поранят, тем потери и обойдутся.

Когда пищалей больше сотни, стрелки перебьют пушкарей еще прежде, нежели те успеют к залпу изготовиться. Да и из атакующих частой пальбой половину покалечат. Картечью по лаве стрелять – точности особой не требуется. Только заряжать успевай…

Разумеется, устоять супротив шеститысячной армии с большим пушечным нарядом у крепости все едино никаких шансов не имелось. Однако правильная осада, с рытьем сап, строительством укрытий для осадных батарей и установкой тынов на опасных направлениях займет никак не меньше полумесяца. Да еще нужно угловые башни разбить, дабы лишить защитников возможности безопасно стрелять по атакующим. На это еще две-три недели потратится.

Похоже, на ближайший месяц царская рать застряла накрепко.

– Игнат Ярославович, возьми полусотню, обойди Кромы и там, за крепостью встань, дабы никто ни подойти, ни выйти не смог, – подъехав к боярским детям, распорядился воевода. – Тебе же, Замятня Иванович, повелеваю с сотней напротив ворот укрепиться. Остальные за мной!

Назначив сотников на места, боярин Басманов с малой охраной медленно двинулся вокруг крепости, выбирая места для пушечных батарей. Может статься, дальние укрепления окажутся слабее привратных? Тогда есть прямой смысл ломать их, а не ворота. Рубить помосты, придвигать к валу, делать пролом в стене и атаковать, давя защитников числом и умением…


15 февраля 1605 года

Крепость Кромы, лагерь царской армии

Для осаждающих крепость ратников этот день начался задолго до рассвета – еще в сумерках с бревенчатой стены упали вниз сплетенные из конского волоса веревки, и по ним спустились до вала четыре десятка казаков, скатились далее, в неглубокий ров, перебежали на другую сторону. В тот же час опустился бревенчатый мост, растворились ворота, дружный залп полусотни пищалей разнес в щепы выставленный напротив тын, и в атаку с грозным ревом ринулись десятки воинов в кольчугах и куяках, сжимающие в руках длинные пики.

В заслоне стояло, пожалуй что, вдвое больше боярских детей, но они, завернувшись в плащи, кемарили в ожидании смены, оружие держали под рукой, а не в руках и в эту пасмурную ночь с лениво падающим снегом не ожидали ничего особенного. Пушечный грохот, падающая на голову щепа, вопли бегущих с оружием наперевес врагов застали их врасплох. И боярские дети откатились, тоже крича спросонок, размахивая саблями и пытаясь понять, что происходит.

Чтобы прийти в себя, служивым хватило считаных минут. Они сомкнули ряды, выставили щиты, опустили копья, направив острия рогатин на толпу в темных кафтанах.


– Что, что случилось?! – Разбуженный грохотом близкой пальбы, воевода Петр Басманов вскочил, схватился за бахтерец. Но тут же понял, что надевать броню выйдет слишком долго, и потому быстро опоясался, нахлобучил лисий треух, накинул крытый сукном горностаевый плащ и выбежал из палатки.

В лагере царила беготня, толчея, со стороны крепости слышался стук, звон железа. Петр Федорович, положив руку на рукоять сабли, быстро зашагал туда, оглядываясь по сторонам.

Очень быстро стало ясно, что показавшаяся поначалу беспорядочной суета имела вполне разумную цель. Холопы, спавшие кто где смог устроиться, иные у друзей или просто собутыльников, бежали к своим хозяевам. Отдыхавшие в своих палатках бояре расхватывали оружие, спешили к родичам. Семьи и рода сходились к соседям и землякам, под общее знамя, искали командиров, сбивались плечом к плечу. Прямо на глазах сонная людская масса превращалась в готовые к правильному бою сотни и полки.

– Знай наших! Больше не сунетесь! Только покажись еще, басурмане!

Воевода остановился возле разбитого тына, склонил голову набок:

– Кто тут ныне старший? Что случилось?

– Дмитриевцы вылазку надумали учинить! – вышел к нему могучий воин в кольчуге панцирного плетения, поверх которой лежала окладистая черная борода. – Но мы их всех разом обратно в короб загнали…

– А-а-а-а!!! – Истошный вопль чуть в стороне, сопровождаемый площадной бранью, заставил их повернуть головы и кинуться к пушечной батарее.

Неподалеку от ворот в глубоком, по пояс, земляном укреплении, под бревенчатым настилом, лежало полтора десятка изготовленных к пальбе по угловой башне туфяков, крепко примотанных к дубовым колодам и врытым для надежности в землю. В предрассветных сумерках между ними с трудом различались пятеро беспамятных стрельцов, валявшихся между стволами. Над павшими стоял в распахнутом тегиляе боярин Прокопий Ляпунов и бил себя кулаками по вискам.

– Убиты? – спросил воевода, скинул шапку и перекрестился.

– Пушки-и!!! – взвыл в ответ старший Большого наряда. – Запальники заклепали!

– Что?! – бросился к тюфякам Басманов.

Так и есть – вместо запальных отверстий во всех поблескивали железные шляпки.

Смысл переполоха начал проясняться. Похоже, казаки, прознав о готовой к пальбе батарее, сделали вылазку, прорвались сюда…

Много ли нужно, дабы запальник заклепать? Штырь в дырку сунул, молотком тяжелым сверху ударил – и можно возвращаться.

Воевода во гневе повернулся, но старший привратного заслона уже успел исчезнуть. Он тоже сообразил, что похвалы за службу сегодня не дождется.

– Ладно, боярин, что теперь? – вздохнул Басманов.

– Надобно либо грузить их все на сани, везти в Новгород-Северский и там на станке высверливать клепки, – ответил Ляпунов. – У станка привод на волах, за день все пушки вычистят. Либо здесь вручную высверливать. Но люди не волы, им по два дня на запальник надобно. И сверел у меня всего два.

– Коли везти, то неделю туда, неделю обратно, – с легкостью подсчитал воевода. – Да еще откапывать… А сам ты за месяц управишься, да к тому же уже через неделю шестью стволами палить начнешь. Сверли сам!