Дворовые девки вовремя исчезли, княгини из свиты к середине обеда тоже удалились – и Василий Иванович остался наедине со своей юной супругой. Статной, большегрудой, фигуристой. А шелк – он ведь так прозрачен! И к коже прилипает, и скользит, искрясь и переливаясь нежным перламутром, каждую выемку и каждый выступ подчеркивая…

Ну как тут, к лешему, можно вспомнить о еде?!

С женской половины государь вышел с изрядным опозданием, однако холоп встретил его в переходе и снова напомнил:

– Послы свейский и польский просят…

– Сколько они тебе отвалили, Игнат, что ты такой настырный? – спросил, оправляя ферязь, князь Василий.

– Сказывают, дело зело важное для державы твоей, государь, – не стал отвечать слуга.

К Василию пристроилась охрана из шести молодых рынд в белых кафтанах с бердышами. Справа и слева стало узко, холоп отстал и прозудел в затылок:

– Могу в малую Думную палату их призвать.

– Ладно, зови! – сдался Василий Иванович. – Всё едино все планы кувырком.

В малой палате он взошел на трон, опустил руки на подлокотники, выпрямил спину, прижался спиной к жесткому дереву…

Царский трон и любимая жена – это все, что ему осталось в этой жизни. Все остальное убегало, растекалось, исчезало между пальцами. От всей огромной державы токмо Рязань, Смоленск и Москва считали его своим царем. Нет земель – нет податей, нет денег. Князья, бояре, служивый люд разбегались, ровно цыплята под тенью ястреба – кто в Тушино, кто в свою усадьбу, кто и вовсе в чащобы лесные, разбоем промышлять. Дьяки, воеводы вместе с полками и приказами – тоже в Тушино перебрались. Посольский приказ убег и послы иноземные вместе с ним – опять же в Тушине дела заморские решают. А у венчанного на царствие государя Василия – только трон остался да жена… Хотя… Ради зеленоглазой Марии Василий отдал бы и свой трон!

Василий Иванович поднял веки и вдруг обнаружил, что послы уже стоят здесь, перед ним.

Граф Иоахим фон Мансфельд – молодой совсем, тридцати лет еще не стукнуло, – стоящий на тонких, затянутых в сиреневые чулки ногах, заканчивающихся в пышных полосатых пуфах. Похожие пуфы украшали и плечи. Тело между тряпочными шариками обтягивал коричневый бархат, за плечами посла болтался тоже бархатный плащ, не доходящий до колен. Рядом с графом замер князь Ян Друцкий-Соколинский – ровесник князя Шуйского, приличия ради стоящий в широкой горностаевой шубе, крытой парчой. Просторная одежда полностью скрывала тело, и правитель Москвы мог видеть только седую окладистую бороду посла, чуть розоватые щеки и мясистый с черными точечками нос.

– Вы хотели увидеть меня? – поинтересовался Василий Иванович, вслух удивляясь тому, что эти двое пришли к нему, а не самозванцу из тушинского лагеря.

– Король шведский Карл обеспокоен случившейся с тобою бедой, великий князь всея Руси, – поклонился граф Иоахим.

– Король польский Сигизмунд обеспокоен случившейся с тобою бедой, великий князь всея Руси, – повторил вслед на ним князь Друцкий.

– Король Швеции считает тебя братом, коему нужна помощь в трудный час.

– Король Польши полагает так же.

– Когда подданные любой державы восстают супротив своего властителя, это подает плохой пример рабам из соседних стран.

– Очень плохой пример! – Послы легко и просто говорили на два голоса, словно успели давным-давно спеться.

– Поэтому король шведский Карл искренне желает помочь тебе, государь Василий, в уничтожении твоего врага, – почтительно поклонился тонконогий граф.

– Король Сигизмунд тоже с радостью поможет тебе разгромить самозванца Дмитрия.

– Вы уверены, что он самозванец? – наконец-то заинтересовался князь Шуйский.

– Мы уверены, что его нужно уничтожить, – ответил князь Друцкий.

– Чем же вы можете помочь? – чуть наклонившись вперед, спросил Василий Шуйский.

– Между нашими державами долгие годы есть недопонимание по поводу земель, что лежат по берегам моря Балтийского и озера Ладожского, государь всея Руси, – сладко улыбнулся граф Иоахим. – Если ты, великий князь, откажешься от земель Новгородских, псковских и карельских в пользу шведской короны, это позволит навсегда устранить сии разногласия, установить вечную дружбу, и в знак этой дружбы король Карл готов предоставить тебе пятнадцать тысяч шведских воинов для разгрома твоих бунтовщиков.

– И как скоро шведская корона сможет направить сию армию к Москве? – спросил князь Шуйский.

– Как только ты поставишь свою подпись на договоре о передаче земель моему королю.

– Пятнадцать тысяч… – пересохшим голосом прошептал Василий Иванович.

– Если ты, великий царь, откажешься от города Смоленска и окрестных земель в пользу польской короны, а также отпустишь домой польских пленников, захваченных в Москве на свадьбе самозванца, – добавил польский посол, – король Сигизмунд отзовет из Русских земель всех своих подданных и под страхом смерти запретит им наниматься к твоему врагу. Без могучей шляхты войско Дмитрия ослабнет, и шведская армия сможет одолеть его без особых усилий.

– Отпустить Мнишеков? Они же сразу примкнут к самозванцу и зачнут добывать корону! Мелкая девка даже под угрозой виселицы от царского звания отрекаться не пожелала! Если она вернется к мужу, то все поверят, что он есть венчанный на царствие Дмитрий!

– Уверяю тебя, великий князь, король Сигизмунд заставит сию панну отречься от царского титула и признать своего мужа мертвым, – пообещал посол. – Возьми с Мнишеков твердую клятву, что они вернутся в Речь Посполитую, никуда в Русских землях не отворачивая, и отправь домой. Его величеству трудно объяснять своим подданным, отчего он помогает тебе в твоей борьбе, покуда ты держишь в плену знатного шляхтича с семьей.

– Могу ли я быть уверен в королевском слове ваших повелителей? – заколебался Василий Шуйский. – Что, если я передам оговоренные земли, а помощи потом не получу?

– Если ты, великий князь Руси, в знак своей доброй воли, отпустишь польских пленников, – степенно ответил князь Друцкий, – то король Сигизмунд, в знак своей доброй воли, отзовет шляхту в польские пределы, после чего ты передашь ему Смоленск.

– Пятнадцать тысяч шведских солдат будут готовы к оговоренному сроку, – пообещал граф Иоахим. – Твой посол сможет увидеть их, прежде чем поставить подпись под соглашением, и убедиться, что они получили все надобные приказы и готовы к походу. После подписания договора копейщики в тот же час перейдут границу и направятся к Москве или в иное место по твоему желанию.

Князь Василий Шуйский колебался всего несколько мгновений и решительно кивнул:

– Хорошо, да будет так! Вы получите Русские земли, я же хочу иметь им взамен обученную и добротно вооруженную армию! А Дмитрий должен лишиться любой помощи от шляхты и литвинов!

Послы переглянулись и склонили головы:

– Мы рады, что так быстро смогли понять друг друга.


Спустя две недели пан Юрий Мнишек поклялся на Библии, что, отпущенный вместе с дочерью из царских «гостей», он немедленно отправится в свой родной Сандомир, ни с кем не встречаясь, никуда не отворачивая и нигде не задерживаясь.

Воевода Мнишек оказался невероятно честным человеком. Его клятва стоила царю Дмитрию Ивановичу целых тридцать тысяч рублей. Поворачивать в Тушино за меньшие деньги пан Юрий категорически отказался.


6 сентября 1608 года

Ратный лагерь возле деревни Тушино

С самого раннего утра в Тушине началась суета. Едва поднялось солнце, холопы принялись убирать с главных проходов мусор и объедки, оттаскивать за палатки и срубы пьяных шляхтичей и казаков, засыпать липкую чавкающую глину где древесной щепой, где песком, где свежей соломой. Возле царского шатра были поставлены новые, крытые атласом навесы, приготовлены рулоны кошмы и ковров. Дальше, в глубине лагеря – в длинных палатках слуги носили на столы вино и всяческую особо вкусную снедь: соленую семгу и копченую осетрину, печеную телятину и розовую буженину, мед и ревень, персики и арбузы.

Когда солнце поднялось к зениту, наконец зазвенели литавры, загудели трубы, ударили барабаны. Выскочившие слуги быстро раскатали ковры, из шатров на них вышли богато одетые князья, шляхтичи, бояре, трое седобородых священников в синих рясах и с большими крестами на груди, а среди них – невысокий, рыжий, чуть кривоватый воин в коричневом вельветовом колете, выпущенном поверх просторных голубых шаровар, и в длинном собольем плаще, висящем на одном плече.

По соломе, застилающей дорогу, уже скакали гусары в малиновых кафтанах, с саблями на зеленых бархатных перевязях, в широких шапках с высокими страусовыми перьями, пришитыми посередь лба. Между воинами катилась дрожка, обитая бархатом, украшенная золотыми коронами и лебедями. Возок остановился напротив шатра, открылась дверца, и в дрожке выпрямилась крохотная женщина в сером платье с широкими юбками. Тонкие руки, белое точеное лицо. Легкая вуаль закрывала черные волосы, украшенные несколькими крупными разноцветными камнями…

– Марина! – не выдержав, кинулся вперед мужчина.

– Дми-итрий!!! – гостья, презрев условности, выпрыгнула из возка, перемахнув ступеньки, чуть пробежалась и кинулась мужу на шею. Супруги закружились, обнимаясь и покрывая лица друг друга поцелуями…

Порыв женщины был совершенно искренним. Два года в четырех стенах! Два года наедине с отцом, слушая его брюзжание, сетования о пропавших землях, лошадях и драгоценностях. Два года скучных разговоров с дряхлыми бородатыми стряпчими, то убеждающими ее не именовать себя царицей, не подписываться сим титулом, не называться царским именем, то выпытывающими, куда спрятаны, отправлены, куда даны государевы подарки, то угрожающими уморить, отправить в далекие чащобы, утопить, коли не смирится, не признается, не назовет своего мужа расстригой. А еще несколько раз ее даже расспрашивали, какими чарами она Гришку Отрепьева заворожила и как убедила русским царем назваться? Явственно намекая на костер за колдовство…

Но Марианна не сдалась, не отступила, не дрогнула ни разу! И вот теперь наконец-то свобода! Она вольна делать все, чего захочется, ехать куда пожелает, и она снова находится среди свиты, оказывающей ей царские почести!

Как же тут не обрадоваться, не опьянеть от вольного воздуха, не развеселиться?! Да на ее месте любая девка даже жабу поцелует и к сердцу прижмет! А государь Дмитрий Иванович все-таки красивее жабы! Хотя и не намного…

Искренне, счастливо смеясь, Марина взяла мужа за руку и вместе с ним вошла в шатер, легко ступая вдоль череды низко склоненных обнаженных голов, поднялась на стоящий на красной кошме трон, всего на полладони ниже мужниного, и первая сказала:

– Рада видеть вас всех в полном здравии, мои любезные подданные! Надеюсь вскорости я смогу одарить вас милостями уже в Грановитой палате, а не в здешних тряпочных домах!

Князья и бояре одобрительно загудели, а затем стали подходить к присяге, целуя руку и принося клятву верности – Дмитрий Иванович знакомил царицу со своим новым правительством. После присяги был пир, и только на нем государь решился спросить:

– Скажи, Марина, отчего твой отец ставит ваши палатки так далеко от моих шатров, чуть ли не на другой стороне лагеря?

– Разве ты забыл уговор, мой милый? – Женщина, улыбаясь, накрыла своей хрупкой ладонью руку супруга и тихонько сжала. – Я твоя целиком и полностью, душой и телом, когда ты царь… Ныне же ты опять застрял к трону на дальних подступах. В Москве ведь сидит Васька Шуйский, правильно? И многие называют его настоящим правителем.

Мария была рада видеть мужа – искренне, без оговорок. Но она не желала портить себе настроение необходимостью спать с бородавчатым карликом! И намеревалась отбрыкиваться от сей супружеской обязанности так долго, как это только получится.

Дмитрий, мгновенно помрачнев, откинулся на спинку кресла. Царица же, наоборот, засмеялась и вскинула свой кубок:

– Я хочу выпить за вас, храбрейшие из храбрых! За вас, не жалеющих живота своего во славу царского трона! За вас, бояре!

– Любо государыне! Любо государю! Долгие лета! – обрадовались гости и встали, поднимая кубки над головой.

После пира царицу ждал сюрприз. Любящий муж устроил ей бал! В примыкающем к пиршественной палатке шатре слуги застелили брошенный прямо поверх земли тесовый пол кошмой, превращая парусиновый навес в бальную залу, в углу появились невесть откуда выписанные семеро музыкантов – скрипачей, фонистов, трубачей, вспыхнули вдоль стен и под потолком свечи. Зазвучал торжественный ригодан, и государь всея Руси вывел свою прекрасную супругу в центр зала.

Ригодан, затем куранта – и в соответствии с этикетом хозяева бала уступили зал для гостей.

Однако никто выходить на танец не спешил…

Тогда оркестр вместо менуэта заиграл простенький деревенский полонез. В этот раз на танцевальном полу появились четыре пары – плохо стоящие на ногах от выпитого вина шляхтичи, пригласившие на тур нескольких из назначенных в царскую свиту боярских дочек. Но в следующем туре пар оказалось уже две. Бал стремительно угасал, позорно проваливался – и не желающая потерять праздника Марина попыталась взбодрить стоящих по краю гостей: