— За то, что хочу счастья и не могу его найти, — сказала Татьяна. — Ритуша! Давай не будем об этом. Для окружающих и для родных мы с Артемом по-прежнему муж и жена. А по существу — мы свободные птицы.

— Не волнуйся, я умею хранить тайны! За это и Вадик меня ценит, — почему-то зашептала Рита.

— Ефремов тебя на руках должен носить и пылинки сдувать, а он, видите ли, за умение хранить тайны ее ценит! — съязвила Орлова и вдруг предложила Рите: — Хочешь, я познакомлю тебя с одним «боссом», профессором-хирургом из Кремлевки? — и, не получив ответа, продолжила: — Учти, вдовец, есть квартира, дача, машина… Может, и женится, хотя сначала снимет пробу…

— Я, конечно, могла бы тебя выставить за это предложение, но учитывая, что ты это делаешь из-за дружеских чувств ко мне, я тебя прощаю, — сердито выговаривала Рита. — Но впредь — учти. Мне никого не нужно в жизни, кроме моего Вади! — и она обожгла Орлову своим лучистым взглядом.

Больше подобных разговоров подруги не заводили, но с тех пор у них повелось, что Татьяна раза два в месяц заглядывала к Зуевым на огонек. А потом девушки уходили в Ритину комнату, и там Орлова исповедовалась перед Ритой, а скорее перед самой собой, рассказывая обо всех своих похождениях без утайки. А рассказывать Татьяне было что…


Артем перебрался к Миле Куниной и навещал Татьяну довольно редко, только чтобы что-нибудь забрать из личных вещей, а заодно за чашкой кофе поболтать о житье-бытье.

И Таня очень быстро привыкла к тому, что она полновластная хозяйка уютной двухкомнатной квартиры и собственной жизни.

Старшие Голиковы особенно не докучали ей ни визитами, ни телефонными звонками. Иногда, договорившись предварительно, Таня с Артемом навешали стариков и засиживались допоздна за обильным ужином. Потом Артем подвозил Татьяну в их прежний дом, а сам уезжал к Миле в Медведково.

Как известно, «от сессии до сессии живут студенты весело». Татьяна не слишком загружала свой мозг чтением учебников. Она ходила на лекции нерегулярно, а дружба, основанная на натуральном обмене заморскими тряпками со старостой Олей Шамякиной помогала Орловой всегда в день проверки посещаемости студентов оказываться на месте.

Та же Шамякина, прознав, что муж Татьяны временно сменил место жительства, осторожно попросила однажды у Орловой разрешения прийти к ней в гости со своим другом. Таня, немного подумав, протянула Шамякиной ключи от квартиры. Ольга взяла их, бросив на Татьяну счастливый взгляд.

После этого случая Оля стала усиленно сватать Орлову. Она была коренной москвичкой, общительным человеком с огромным количеством друзей и знакомых.

Едва Татьяна успевала переступить порог собственной квартиры, как раздавался оглушительный телефонный звонок, и Ольга, задыхаясь от возбуждения, радостным голосом предлагала познакомить Татьяну с потенциальным женихом.

Иногда Таня сдавалась и соглашалась встретиться с очередным кавалером, но только где-нибудь за пределами квартиры: в кино, в кафе, в сквере — где угодно.

Обычно в женихи себя предлагали либо маменькины сынки с ранними залысинами и застарелыми гастритами, либо старые холостяки со вставными зубами, готовившие себе нянек или сиделок. Попадались иногда и чужие мужья, которых особенно устраивало наличие у Татьяны жилья.

Каждое очередное знакомство заканчивалось стандартно. Проводы из кафе, сквера, кино до Татьяниного дома, чаще на метро, чем на такси, просьба о чашечке чая и вороватая попытка ее раздеть через пять минут после того, как чай был выпит… Один иногородний приятель Шамякиной, приехавший в командировку в Москву из Донбасса и получивший пощечину от Орловой, когда полез к ней под юбку, объяснил ей:

— Чего руки распускаешь? Если ты такая правильная, сделай себе пластическую операцию, а то ведь внешность у тебя такая, что посмотришь — и сразу хочется!

Татьяна вытолкала его взашей и решила больше не поддаваться ни на какие Ольгины предложения.

Спустя неделю после визита командировочного Шамякина пригласила Татьяну к себе на вареники. Орлова поколебалась слегка, но потом согласилась.

Оля Шамякина и сама была похожа на вареник. Худые руки и ноги и очень мясистая часть от шеи до бедер как спереди, так и сзади. Зато головка ее вызывала симпатии и мужчин, и женщин.

С черными вьющимися кудряшками, с коротким носом, круглыми глазами и губами, похожими на букву «О», она казалась сверхпростодушной и кукольно-бесхитростной, хотя на самом деле была практична и трезва.

Муж Ольги, худенький юркий мужичок, работал сутками на «скорой», и Ольга как-то пожаловалась Татьяне, что ее Ванек устает на дежурстве и не тянет как мужик. Потому-то она и водила любовников, правда, не к себе в дом, а на квартиру к Орловой.

— Танюша! Ну не сопротивляйся! Эдик тебе должен понравиться! — говорила Ольга, когда подруги, сидя на кухне у Шамякиных, ели вареники с вишнями. — Если хочешь знать, я бы и сама не прочь с ним завести шашни, но в его вкусе такие женщины, как ты!

— То есть? — Татьяна вопросительно глянула на «сваху».

— Ты — яркая, очень соблазнительная и умная, — Ольга говорила, любуясь Татьяной.

— Спасибо, женщины редко говорят друг другу правду, — очень серьезно сказала Орлова и вдруг весело захохотала: — Оля! Ты, наверное, так всегда говоришь обо мне тем кавалерам, что хотят обязательно попить чайку у меня на Беговой? Да?

— Ладно тебе, как ни говорю, а все мимо, — незлобливо отмахнулась от нее Шамякина. — Но на это раз, думаю, тебе повезет, Эдик Мезин — парень что надо! — уверенно заявила Ольга.

— А что ему от меня надо? — поинтересовалась Татьяна.

— Хочешь, как на духу расскажу про него все, что знаю сама? — пропустив мимо ушей колкость, спросила Шамякина.

— Ну, валяй! — благосклонно согласилась Орлова.

— Мне нравится цинизм Мезина, — задумчиво проговорила Ольга. — Я знаю его с детства. Мы жили в одном дворе на Герцена. Он был немного старше меня и дружил с моим братом Женькой. Эдик закончил филфак МГУ, западное отделение. Владеет несколькими языками. Одарен, но очень ленив, — сообщая эти подробности, Ольга следила за реакцией Татьяны.

Та медленно водила чайной ложкой по скатерти, словно и не слушала подругу. Ольга обиженно замолчала.

— Так чем занимается сейчас этот одаренный циник? — Татьяна весело посмотрела на Шамякину. — Сколько у него покинутых жен и детей?

— Сейчас он одинок, — поспешно проговорила Ольга.

— Ну конечно, непризнанный талант, не понятый семьей гений, — иронизировала Татьяна.

— Конечно, Эдик — не святой. Сначала он бешено прорывался в Союз писателей, публиковал лакейские статьи о разных секретарях при литературе, воспевал их произведения, как Гомер подвиги Одиссея, а потом, прорвавшись, занялся общественной деятельностью, — сказала Ольга, гордая за знакомого.

— Знаем мы этих общественников, — вставила Татьяна. — Небось, доставал продукты для Дома литераторов ценой дефицитных билетов на Высоцкого.

— И вовсе нет! — насупилась Ольга. — Мезин руководит молодыми писателями.

— Ах, вон оно что! Значит, Мезин не хухры-мухры, а Руководитель! — Татьяна подняла вверх указательный палец. — Я не люблю, чтобы мной руководили, — грозно произнесла она, а потом улыбнулась мечтательно: — Я хочу, чтобы меня любили, и только тогда я позволю, чтобы по мне руками водили…

— Тань, я хочу, чтобы ты знала про Эдика все, — несмело вновь начала Ольга.

— Ну, что еще с ним приключилось? Он что — голубой? — испугалась вдруг Орлова.

— Бог с тобой! Он уже сменил трех жен! — замахала на нее руками Шамякина.

— Наркоман, что ли? — со страхом спросила Татьяна.

— Нет, но в молодости он пил по-черному, а сейчас завязал, — стараясь заверить себя и подругу, сказала Ольга.

— Ладно, знакомь меня со своим Хэмингуэем! — согласилась Татьяна…

Мезин сидел у Орловой в комнате, привалившись к спинке дивана и в упор рассматривал Татьяну.

Он был в кожаной куртке и клетчатой ковбойке. И хотя Эдик не отличался особой красотой, все же его долговязая фигура сохранила определенную привлекательность, как и лицо с большим красноватым носом и маленькими умными глазками усталого слона.

— Слушай, Рыжая, а почему бы нам не попробовать? — сказал он, дожевывая бутерброд с ветчиной. — А вдруг я тебе понравлюсь…

— А если нет? — Татьяна посмотрела ему прямо в глаза.

— Не попробуешь — не узнаешь, — протянул Эдик.

— Перетопчешься, все вы одинаковы, — усмехнулась Орлова.

— Не скажи! — запальчиво проговорил Мезин. — Я веселый в постели. Дурачусь до полной отключки…

Эдик действительно оказался веселым любовником, он обладал большими сексуальными возможностями не в пример Артему, Татьяниному супругу. При этом Мезин восхищался собой, постоянно отмечая вслух свою неукротимость.

В промежутках между занятиями любовью он успевал рассказывать анекдоты, курить, острить и с видом гурмана хвалить и Танины «жаркие достоинства».

Но Орлову от него быстро «укачало», и она стала допускать его к себе не чаще, чем раз в неделю.

Прошло три месяца. Постепенно они стали остывать друг к другу, хотя интимную связь пока не прерывали.

Эдик всегда приходил в дом со своими продуктами. Он сразу оккупировал кухню, выдворив Татьяну, жарил, парил, резал все сам. Потом вносил в комнату поднос с неожиданными закусками. Эдик называл из «наши междусобойчики».

Мезин больше пил, чем ел, но он всегда хвалил Татьянин аппетит, утверждая, что только такие женщины, которые хорошо едят, полноценно работают в постели.

О своих делах Мезин всегда говорил вскользь, но довольно оптимистично, презирая при этом и друзей, и врагов, но все же он казался Татьяне бродячей собакой, мечтающей о хозяине с твердой рукой и командирским голосом.

В любви Эдик был искусен и ненасытен. Он являлся к Татьяне чаще всего в субботу, и они валялись с ним в постели до середины воскресенья.

Мезин любил готовить изысканный завтрак. Он приносил его к постели и умолял, чтобы Татьяна ела прямо сейчас, не одеваясь, так как ему нравилось ее рассматривать всю, как есть, «натюрель». При этом Эдик много пил, курил и посыпал пеплом простыню.

В этот свой приход он, медленно поглаживая Татьяну по оголенному колену, вдруг сказал:

— Слушай, Тань, грех такой телке, как ты, тратить попусту время на меня. Хочешь, я познакомлю тебя с мужиком, который ничего не пожалеет за этот круп?! — и он по-хозяйски похлопал Татьяну по бедру.

Таня, уже начавшая было привыкать к его заботе, ненавязчивой и легкой, восприняла такое предложение как глупую шутку:

— Тебе не терпится стать моим сутенером? — насмешливо спросила она, накрываясь одеялом.

Эдик облизнул тонкие влажные губы:

— Не кантуйся… Нам хорошо вместе, но тебе нужна достойная оправа, на которую бедный литератор никогда не заработает…

Повисла долгая пауза.

— А кандидат богат? — прервала молчание Татьяна.

— Крутой советский миллионер, — хриплым голосом ответил Эдик.

— Ну что ж, знакомь, — сказала Орлова, посмеиваясь…


В следующую субботу Мезин привел с собой маленького седого армянина с короткой татарской бородкой, похожего на актера Жана Габена.

— Армен, но не Джигарханян, — спокойно оглядывая немного смутившуюся Татьяну, представился ей гость.

Армен вел себя вежливо и уважительно. За столом, поддерживая светскую беседу, спрашивал Таню о спектаклях, которые она смотрела, о выставках, бывших на слуху у всей Москвы, поинтересовался, что она читала из новинок.

И хотя Армен не разглядывал ее квартиру, Татьяне показалось, что он все обсчитал, как техник-смотритель.

А потом они ушли. Эдик очень суетился, сгибался перед Арменом, что-то спрашивал, как нетерпеливая девица, мечтающая быстрее потерять невинность. Но Армен даже не спросил у Татьяны номер телефона.

И, если честно, ее это разозлило.


На другой день, когда Таня после лекции по психологии стояла возле старого университетского здания и думала, ехать ли ей к себе на Беговую или заглянуть к Зуевым на часок другой, благо до них недалеко, как вдруг ее окликнули.

Армен стоял, облокотившись на дверку темно-вишневой «вольво». Он приветливо улыбнулся Тане. Она, внутренне сопротивляясь, все же подошла к машине.

Армен галантно целуя ей руку, сказал:

— Немного опоздал, простите. Но пришлось спешить к вам через всю Москву, у меня объект на Дмитровском шоссе.

— А разве мы с вами условились о свидании? — Татьяна надменно вскинула брови.

— Но ведь вы меня ждали? Давайте сейчас вместе пообедаем для начала разговора. Прошу! — и он широко распахнул перед Татьяной дверцу машины…